новых проектах и немного рассказал о том, как сам провел последние двадцать лет. И было стойкое ощущение, что я и не уезжал. Что буквально вчера мы с ним тусили в баре, что обсуждали последнюю игру. Но я понимаю, мы бы вряд ли общались как раньше. Мира вбила тяжелый металлический клин между нами. И пусть неосознанно, но ревность все равно бы возникала. Но тем не менее я не чувствую негативной энергии, исходящей от Ярослава. Скорее наоборот.
– Я рад, что ты приехал. Хотя, надо признаться, сначала меня эта идея напугала.
– Меня можешь поверить, тоже. Но прошлое в прошлом.
– Кто старое помянет…
– Тому глаз вон, – вспоминаю я, и мы снова жмем руки. – Надо будет в хоккей сыграть. Посмотрим, не растерял ли ты хватку.
– Согласен, пойду семью торопить. А ты осматривайся и вообще чувствуй себя как дома. Комнату вам с Ингрид приготовили. Сейчас горничная придет, вещи разложит.
Я так и сделал. Бродил, общался, знакомился, пил шампанское, которое носили милые горничные на подносах, и я подумал, что не прочь был бы одну из них к себе в номер заманить.
Но чем больше бродил по территории, тем больше у меня было ощущение, что хожу по краю бритвы. Я уже не видел гостей, не искал глазами Ингрид, я словно прятался от чего-то неизбежного, боялся зайти в дом. Но потом пришлось. На пороге появилась старушка Мария, неизменная кухарка Распутиных, и я не удержался.
Она вообще не изменилась. Столь же добродушная и такая же мягкая. А еще такая же назойливая. Осмотрела меня со всех сторон и головой покачала.
– Ты, конечно, хорош, ничего не скажешь. И такие гены пропадают.
– Я ж не из одних сперматозоидов состою, – усмехаюсь и киваю на лестницу. – Туалеты наверху?
– На первом этаже тоже есть. Но ваши вещи у вас в комнате. Отнесли уже. Третья дверь налево по коридору.
– Шустрые тут ребята. Спасибо, Маш. Надеюсь, мне ждать знаменитых блинчиков? Я ведь о них двадцать лет думал, – шепчу ей на ушко, а она хохочет и краснеет.
– Иди уже, кулинарный Дон Жуан. Всем от меня только блинчики и нужны.
– Ну что вы, ваши булочки тоже выше всяких похвал.
Она хохочет, а я подмигиваю и поднимаюсь к себе. В комнате тихо, чисто, уютно. Все те же нейтральные цвета и подлинники картин на стенах. Чемоданы стоят у высокой кровати со столбиками. Ингрид пока нет, и меня это радует. Я иду освежиться перед поездкой в храм, хочу прийти в себя перед дежавю, которое мне предстоит.
Умываюсь, думаю, что завтра надо позвонить парню этому, хакеру, и пусть найдет мне Настю. Вряд ли я смогу торчать здесь до сентября и вешать Ингрид лапшу на уши.
Вытираюсь полотенцем и выхожу из ванной. Сначала даже от неожиданности замираю. Симпатичная попка прямо передо мной. Юбка чуть задралась, обнажая стройные бедра. Горничная пришла разобрать мою сумку.
И мой стояк говорит только о том, что девочке пора уйти.
– Это можно после праздника сделать или во время, когда меня здесь не будет.
Худенькая спинка застывает, а я замечаю, что на голове девчонки весьма аккуратная прическа, словно свадебная, отчего ее русые волосы выглядят темнее, но мне все равно кажется, что я уже их видел. Странное ощущение… Словно стою перед дверью в темноту и шагнуть боюсь.
– Девушка, вы оглохли? Я вроде по-русски говорю.
Руки, которыми она разбирала вещи, дрожат, а я недоумеваю.
Что ее могло так напугать? Мой голос. Может, она думает, что я после душа голый?
Я зачем-то обхожу ее по кругу, уже каким-то шестым чувством понимая, кто она такая. И куча вопросов, которые мог бы задать, застревают где-то в горле, когда я наконец вижу знакомые черты лица. Лица, которое было перед глазами несколько последних недель.
Горничная. Подрабатывает. Именно там, где я нахожусь в гостях.
Дыхание перехватывает, еле-еле дышу.
Можно потребовать ответа, спросить, как она узнала, где я, но молчу.
Смотрю в ошалевшие от удивления глаза и молчу.
Просто впитываю каждую черточку ее лица, тонкого носа, длиннющих ресниц и понимаю, что мне плевать на все. Сейчас мне плевать на все, кроме осознания, что я уже давно провалился в эту тьму, и только тонкая дверь держала меня на поверхности. Но и ее я сношу ногой, произнося хриплое:
– Настя. Ты бы знала, как я жалею о том, что наговорил тебе тогда.
Она хлопает ресницами, поднимается во весь рост и кусает губу, прошептав:
– Я больше и не надеялась тебя увидеть, Ник.
– А я собирался тебя найти, – делаю к ней шаг и жду, что отступать начнет, но она шагает навстречу.
– А я думала, что именно с тобой должна была лишиться девственности.
– А я думал, что мне давно пора остепениться, – приближаюсь вплотную. Меня качает, тело ноет от желания. Между ног словно языки пламени лижут. Сейчас, сейчас, только скажу как сильно хотел ее все это время…
– Как это?
– Например, взять замуж одну маленькую горничную, – поднимаю руку к ее прическе и одним движением распускаю волосы, которые падают на плечи, почти полностью укрывая грудь.
– Замуж? – Она раскрывает от удивления рот, а меня уже потряхивает. Еще немного – и я начну рвать на ней одежду. Но пока просто обхватываю пальцами затылок, уже плохо соображая.
– Замуж, Настя. И тебе никогда больше не придется разбирать чужие чемоданы. И ты больше никогда не уйдешь…
Она хмурит лоб, хочет что-то сказать, но я уже не слышу.
Сминаю чертовски мягкие губы, прижимая Настю к себе как можно ближе. Словно боюсь, что вырваться захочет, но она сама ко мне льнет, языком пытается отвечать, пальцами перебирает шевелюру. А я целую и целую, не могу оторваться, не могу насытиться, словно наконец нашел тот самый источник жизни, словно ее искал так долго. Нашел ту, что так глубоко во мне засела… Чтобы самому засесть к ней как можно глубже…
– Настя…
Глава 14. Настя
Из своей комнаты выходить даже не хочется. Народу столько, что не протолкнуться. А самое противное, что каждый знает меня. Каждому интересно, как я живу, чем занимаюсь, а главное – почему я еще не замужем. Я уже в нетерпении ждала, когда наконец приедет Женя, который задерживался на вокзале. Даже хотела попросить деда отправить за ним машину, но постеснялась. Так что после часа среди гостей я скрываюсь на кухне у Маши и отчаянно жду звонка.
– Ты не можешь сейчас уйти, – слышу я голос
