«Ты так говоришь, словно знаешь, что он жив!»
«А я и знаю. Мнемджян сказал».
«Что ж, ларчик сей и впрямь открыть нетрудно. Он работал на Нессима, ошибся по-крупному и очень себя скомпрометировал. Лучшее, что он мог сделать, — это исчезнуть. А тут он еще и обанкротился. Страховка и все такое. Нессим организовал условия, место и время, я организовал труп. Чего-чего, а этого добра у нас хватает. Нищие. Люди, которые завещают нам свои тела или продают заранее за некоторый скромный аванс. Студентам-медикам нужна практика. Так что достать частным образом один-единственный относительно свежий труп было несложно. Я даже пытался как-то раз намекнуть тебе на истинное положение вещей, но ты намека не понял. Как бы то ни было, все вышло на удивление гладко. Да Капо обитает ныне в обставленной с уютом башне Мартелло[29] и делит досуг свой между штудиями в области черной магии и участием в каких-то очередных Нессимовых авантюрах, о коих я, сам понимаешь, ровным счетом ничего не знаю. Я и в самом деле очень редко вижусь теперь с Нессимом, а с Жюстин и подавно. Они вытребовали себе в полиции специальное разрешение принимать в Карме гостей, но никого не приглашают. Жюстин звонит иногда городским своим знакомым, так, поболтать, — вот и все. Ты был удостоен редкой привилегии, Дарли. Они, должно быть, заранее похлопотали за тебя в полиции. Однако рад видеть тебя в добром здравии и в добром расположении духа. Что-то в тебе изменилось, и к лучшему, верно?»
«Не знаю. Меньше стал суетиться».
«На сей раз быть тебе счастливым, я это чувствую; многое здесь переменилось, но многое осталось по-прежнему. Маунтолив мне сказал, что приглядел тебе какую-то должность в отделе цензуры и что жить ты, скорее всего, станешь на пару с Помбалем, покуда не пооглядишься».
«Вот еще загадка из загадок! Я Маунтолива в глаза два раза в жизни видел. С чего это он вдруг решил записаться ко мне в благодетели?»
«Не знаю, может, из-за Лайзы».
«Это Персуорденова сестра?»
«Они здесь, в Городе, в летней резиденции, вот уже несколько недель. Я думаю, ты о них еще услышишь, о них обоих».
Раздался стук в дверь, пришел слуга навести порядок в комнате; Бальтазар принял относительно вертикальное положение и начал отдавать распоряжения. Я встал.
«Да, вот еще какая у меня проблема, — сказал он. — Как ты думаешь, мне волосы оставить как есть? Когда они не подкрашены, я выгляжу лет на двести, а то и больше. Но вообще-то мне кажется, лучше оставить так, пусть символизируют мое возвращение из Царства Смерти и Наказанное Тщеславие, очистившееся через Опыт, а? Да, я так, пожалуй, и оставлю. Решено».
«А ты кинь монетку».
«Тоже вариант. Надо будет встать сегодня вечером на пару часов поупражняться в ходьбе; жуткое дело, до чего слабеют ноги просто от недостатка практики. Две недели в постели — и на тебе, обезножил. А падать мне завтра не с руки, а не то народ решит, что я опять напился, и все пойдет прахом. А ты — ты иди ищи Клеа».
«Я прямо сейчас пойду к ней в студию. Может, застану».
«Я рад, что ты вернулся».
«Я, как ни странно, тоже».
В пестрой, роскошно разукрашенной и бесцельной уличной суете трудно было не почувствовать себя древним, античным обитателем Александрова Града, вернувшимся по случаю из-под мраморной какой-нибудь плиты просто взглянуть — а как оно тут? И где же мне искать Клеа?
5
Дома ее не оказалось, хотя почтовой ящик был пуст, а значит, почту она сегодня уже забрала и пошла почитать ее где-нибудь за cafй crиme[30], как то было у нее принято в прежние времена. И в студии тоже было пусто. Что ж, прогулка по рю Фуад будет сейчас как нельзя более кстати, решил я и неторопливо отправился с инспекцией всех тамошних кафе в сторону «Бодро», «Золтан» и «Кокэн», привычных ей в дни оны. Но и там — ни следа. В «Кокэн» нашелся один старый официант, он меня вспомнил и сказал, что видел ее утром, она шла вниз по рю Фуад, и в руке у нее была папка. Я продолжил свой обход, заглядывая на ходу в витрины магазинов, подолгу застревая у букинистических развалов, пока не добрался до кафе «Селект». Я вернулся к ней на квартиру и обнаружил записку: она никак не может встретиться со мной почти до самого вечера, но вечером она меня ждет непременно; это было досадно, потому как означало, что большую часть дня мне придется провести в гордом одиночестве, но, с другой стороны, и не без пользы, ибо давало мне шанс нанести визит в хваленое заведение г-на Мнемджяна и там позволить себе роскошь постфараоновых бритья и стрижки. («Окунемся в натр», — говаривал, бывало, Персуорден). И — время разобрать чемоданы.
А встретились мы случайно. Я вышел купить почтовой бумаги и решил срезать дорогу через маленькую площадь под названием Баб-эль-Федан. На долю секунды сердце мое нырнуло вдруг куда-то вниз, ибо сидела она там же, где в один прекрасный день (самый первый) сидела Мелисса, и глядела в кофейную чашку — отрешенно, задумчиво и удивленно, подперев подбородок руками. То же самое место, тот же самый сезон и время дня, и женщина в той же позе, и так же трудно подойти к ней так вот, разом, и заговорить. Я шагнул вперед, согласно старой, давно забытой схеме, и у меня возникло прежнее чувство ирреальности происходящего, вроде как открываешь дверь, лет тридцать простоявшую закрытой и запертой. Но это и впрямь была Клеа, не Мелисса, и светлую голову свою она склонила над кофейной чашкой с детской почти сосредоточенностью. Она качнула три раза чашку, выплеснула гущу в блюдечко и принялась изучать быстро сохнущие на чашке разводы, по которым принято гадать, — знакомый жест.
«А ты не изменилась. Все предсказываешь судьбы».
«Дарли. — Она вскочила с криком радости, и мы обнялись. И опять у меня внутри что-то дрогнуло и растворилось зыбью, когда я поймал губами ее теплый смеющийся рот, когда ее руки легли мне на плечи. Как будто разлетелось вдребезги окошко и свежий воздух лавою потек в затхлую внутренность дома. Так мы и стояли, обнявшись, улыбаясь друг другу. — Как ты меня напугал! А я как раз собиралась идти домой ждать тебя».
«А я по твоей милости, как котенок, весь день ловил себя за хвост».
«У меня были дела. Однако как ты изменился, Дарли! Ты больше не сутулишься. И твои очки…»
«Они разбились давным-давно, и как-то вдруг оказалось, что они мне вовсе не были нужны».
«Ну и замечательно. Браво! Вот, теперь ты скажи, морщинки заметил? Кажется, уже появились. Я здорово изменилась, да? Как ты считаешь?»
Она стала куда красивей, чем я ее помнил, похудела и обзавелась целой палитрой, отточенной, тонкой — новых жестов и выражений лица, которая сама по себе предполагала в ней некую зрелость и тревожила.
«Ты стала смеяться по-другому».
«Правда?»
«Правда. Мелодичнее, глубже. Это я из грубой лести. Соловьиный смех — если соловьи смеются».
«Мне просто хочется смеяться с тобой, и ты не порть мне этой радости. А то начну каркать, потом доказывай, что ты не виноват».
«Клеа, почему ты не пришла меня встретить?»
Она сморщила на секунду нос и, положив ладошку мне на руку, опять склонилась над кофейной гущей, уже успевшей застыть крупитчатым хаосом кривых и завихрений, похожих на пустынные барханы.
«Прикури мне сигарету». — В голосе — мольба.
«Нессим сказал, что ты в последнюю минуту поджала хвост».
«Дорогой мой, так оно и было».
«Но почему?»
«Мне вдруг показалось, что это будет не ко времени. Лишние сложности. Тебе нужно было расплатиться с прежними долгами, свести старые счеты, попробовать на вкус, как здесь все изменилось. Я не чувствовала, что в силах приблизиться к тебе до тех пор, пока… ну, пока ты не встретишься с Жюстин. Не знаю почему. Да нет, знаю, конечно. Я не была уверена, что все теперь и вправду будет не так, как раньше, я ведь не знала, насколько ты переменился и переменился ли вообще. Корреспондент из тебя — врагу не пожелаешь, и я даже представить себе не могла, что там у тебя внутри. Ты сам-то помнишь, когда в последний раз мне писал? А потом — ребенок и все такое. В конце концов, люди заедают иногда, как старые пластинки, и никак не могут сойти с накатанной дорожки. А вдруг ты был обречен на Жюстин до конца своих дней. И что мне было вмешиваться в таком-то случае, при всем при том, что я… Понимаешь? Я должна была дать тебе время — и свободу действий».
«А если я и впрямь застрял на полуслове, как старая пластинка?»
«Нет, вышло иначе».
«Откуда ты знаешь?»
«По твоему лицу, Дарли. Чуть тебя увидела — и сразу поняла».
«Я не знаю, как бы тебе это объяснить…»
«Тебе не нужно ничего объяснять. — Ее голос рванул круто вверх, в светлых глазах — улыбка. — У нас друг на друга такие разные права. Мы оба с тобой вольны забыть! Вы, мужчины, очень странные существа. Послушай, я расписала весь этот день, как шараду, как живую картину. Сперва поедем поглядим на обретенное одним из нас бессмертие, немного странное, но самое настоящее бессмертие. Ну как, готов отдаться в мои руки? Я так мечтала поработать драгоманом… хотя нет, ничего я тебе не скажу. Дай-ка расплачусь сперва за кофе».
