либо к чему-то нейтральному, но тут происходит полнейший кошмар, в невыносимо жарком костюме ходить по развалинам, куда когда-то упала ядерная бомба — сомнительное удовольствие. Меня вымораживает даже не сама суть, а процесс — ходишь, да записываешь данные о месте, в котором безопасно находиться не более 2х минут, мечта, не правда ли? Но, правды ради, не все так однозначно. Когда-то я говорил о «зависаниях», но более не упоминал их, хоть они с тех времен и не заканчивались, они часто возникают в ситуациях, когда тебя что-то гнетет. В защищенном потном костюме становится не так все плохо, когда в нем работает лишь твоя физическая оболочка, духовная в такие моменты находится глубоко в подсознании, оно иначе видит ситуацию, оно иначе видит и саму радиацию, для него она — аллюзия, аллюзия на человека, человека, как часть цивилизации. Единичные частицы радиации безвредны, но их скопление может разрушать организм, провоцировать появление раковых клеток, но чем это отличается от человека? Единичный человек бессилен, раковая клетка, вырабатывающаяся в человеческом организме каждые 30 секунд, при удачных для нее обстоятельствах может начать свое развитие, и человек умрет, но что если он не один? Если у него будут единомышленники, будут последователи, то сила их не будет ограничиваться органикой, ограничения перейдут на совершенно другой уровень, однако, не всегда и радиация ведет к раку, она стимулирует ускорение эволюции, как и маленькая группа влиятельных людей может влиять на развитие, в то время как остальная мелочь будет для них лишь инструментом. Война решила за нас многое, инструмент сгорел под продуктом влиятельных, влиятельные сконцентрировались в бастионы, максимально эффективно используя кого? Инструмент.
Ранее за окном стояла тишь, белизна существовала в гармонии с ярким солнечным светом, но не бывает все стабильно и последовательно, как из ниоткуда стала образовываться метель. Сначала снежная стена поглотила горы, после и сгоревший лес, покрытый снегом, видневшийся где-то внизу, относительно едущего по склону холма поезда, а после виднеться стал исключительно снег, плотно отрезавший путь солнечным лучам к окнам поезда, резко потемнело.
— И тут мы возвращаемся в реальность… Как множество постоянной работы, постоянных дел оставляли меня неизменно жизнелюбивым, так и крупица мельчайшего сделала меня таким, каким я вынужден записывать эти обращения. Конец связи — пациент 3,4.
Глава 26 — 2124
— На связь вышел Эннард. Вы не можете себе и представить, каково это, когда с вами связывается кто-то, похожий на него — Эннарда Энвайдера. Это случилось совершенно внезапно, и я до сих пор не могу принять тот факт, что он все еще жив. Я знал его очень плохо, и никогда не захотел бы знать больше, пока я не стал думать о том, насколько же я был ссыклив на его фоне. Эннард был непростым человеком, он видел мир не так, как я, он жил фантазией, идеей, что помогало всегда и везде. Вероятно, все мы видим мир совершенно по — разному, каждый персонаж живет в своем мире, видит события не так, как остальные, но Эннард… он другой. Он не жаждал мести, он хотел финала, направляясь на встречу со своим обидчиком прошлого, он видел себя маньяком, надзирателем, пробирающимся в дом к беззащитному ничтожеству, недостойному существования. Он был жесток в своей фантазии, но на деле он не вламывался ни в какие дома, не пытал стариков и не вырезал из себя оружий, а его объект ненависти на самом деле был давно мертв, и шел он не по адресу проживания, а по адресу, где располагалось кладбище. Да, все верно, он прощался с могилой своего обидчика, постоял, подумал, пофантазировал, да и ушел, не оставив на душе и грамма груза, он собирался решать чужие дела, чего нельзя было сказать обо мне. Я не шел с ним на компромиссы, я его ненавидел, потому он и исчез из моей жизни на долгие годы, но в последние месяцы он вернулся, вернулся за мной. Я слышу его постоянно, он делится историями из своей жизни, он меня видит, он… наблюдает. Цикл перманентного ужаса, вызванный им, не прекращается и не стабилизируется, он становится все глубже, он добирается до пучины моего подсознания, разрывает меня изнутри.
Юнит выглядел напуганным. Зрачки были слегка расширены, волосы напоминали иглы, торчащие вверх и переплетающиеся в сущий кошмар, под глазами были мешки, губы искусаны. Сидел он в углу спальни, накрытый засаленным пледом, немного сбавляющий размножение мурашек на мертвенно бледной коже Лонера. Желтоватое освещение светодиода камеры было единственным источником света, из-за чего камере было трудно запечатлеть полную картину обстановки в комнате.
— Я не могу так жить, с этим срочно нужно что-то делать, иначе Эннард меня убьет, убьет и избавится, убьет мучительно, убьет, убьет, убьет, убьет!!!
Глава 27 — 2125
Медицинский центр был огорчен записью, пришедшей им в этот год. Вместо информативного рассказа о состоянии работники получили видеофайл, снятый на грязную камеру с замусоленным объективом, чей грязно — оранжевый индикатор выступал единственным источником освещения в комнате, которую и комнатой-то назвать можно было с трудом, вокруг лежали пластиковые бутылки, немного стекла, невыброшенные пакеты с мусором, заплесневелая ткань мебели и, как вишенка на торте, абсолютно голый, толстый, с облезлыми волосами, внушающий исключительное отвращение человек, сидящий напротив этой самой камеры, увы — Юнит Лонер.
— К — как же меня все задрало! — внезапно раскинув руки, крикнул Юнит, — эта обосранная жизнь, р — работа, которую я ненавижу, э — э–этот с — свинарник, вызывающий желание поджечь тут все нахрен, а весь этот город? Что же до Бастиона? Он даж — ж–же выглядит, как улей, здания в виде шестиугольников, трутни, занимающие верха королевы… королевой выступил я, сижу тут, обязанный всем, что на работе, что этому центру, центру вселенной, невольный покинуть улей, за ним знаете что? — доставая из кармана старый листок и выпучив глаза, спросил Лонер, — там то, почему я стал таким, мое прошлое, по которому я скучаю сильнее, чем по чему — либо еще… я устал, целей нет, настоящего, прошлого, будущего… нет, так зачем существовать дальше? Ради чего?
Юнит закрыл ладонями лицо, уткнув в колени свои погрубевшие локти, и громко жалостно завыл. Минуты три из — под его рук доносились лишь жалобные щенячьи писки, вызывающие не только смятение, но и осознание того, что проблема от тебя не зависит, она где то далеко, но ты не волен ее
