— Прекрати рж… смеяться! Это неприлично, в конце концов, — тоном строгой гувернантки произнесла она. — И позволь узнать, что вызвало у тебя сей приступ гомерического хохота?
— Аннета! Ты меня уморишь! — ответил Болховской, присаживаясь с ней рядом на скамью и вытирая глаза, на которых от смеха выступили слезы. — Одно из двух: или ты меня уморишь, или я тебя придушу, — уже спокойнее произнес он.
— По нашему плану таковое желание должно возникнуть отнюдь не у тебя.
— Выброси этот дурацкий план из головы, — опять начиная сердиться, ответил Борис.
— Даже не мечтай! — отрезала Анна. — Я что, зря старалась? Целых четыре дня выслушивала бесконечные наставления Эрнестины о том, как обворожить мужчину, как улыбаться, когда томно вздохнуть, а когда глазки потупить. А бесконечные примерки! За эти дни я почувствовала себя подушечкой для иголок! А наряды! Куда я их дену? Горничным раздам? Нет уж, друг мой, взялся за гуж — не говори, что не дюж.
— Аннета, дорогая, — примирительным тоном произнес князь, — ценю твои усилия. Но это слишком опасно, я не могу тобой рисковать. Пойми меня.
Он взял ее руку, затянутую в кружевную митенку, поднес к губам и нежно поцеловал. Легкая дымка окутала мир, как будто издалека доносились голоса людей, грохот экипажей, щебет птиц, но все это было миражом. Настоящим, до боли реальными были только его темные кудри, склоненные над ее рукой и тепло губ. Вновь по телу побежали огненные ручейки, наполняя его трепетом и истомой.
— Вот и договорились, — чуть хрипловато прошептал он, подняв голову и взглянув ей прямо в глаза.
Что?! Анна тряхнула головой.
— Со мной твои штучки не пройдут! — решительно заявила она, но голос-предатель дрогнул, выдавая ее волнение.
— О чем ты? — удивленно приподнял темные брови Болховской.
— Не забывай, я все твои кунштюки касательно дамского обольщения на перечет знаю. Мастерски проделано. — Она ехидно усмехнулась. — И ты их обязательно пустишь в ход. Когда мы начнем осуществлять наш план.
— Нюта…
— Поздно, Борис. Военная кампания началась. Неужели не понимаешь, что ты уже дал прекрасную пищу для пересудов, чуть ли не силой затащив меня, — она оглянулась вокруг, томно вздохнула, отчего ее грудь туго натянула ткань лифа, еще резче обозначив золотистые округлости, — в это премилое уединенное местечко.
Борис невольно окинул ее взглядом и нервно сглотнул.
— Чертовка, — пробурчал он. — Хорошо, будь по-твоему. Только при первом намеке на опасность вон из города и из губернии тоже. Обещай!
— Все, что угодно, милый, — промурлыкала Анна, поднимаясь со скамьи. — А теперь верни меня обратно. На сегодня мы достаточно эпатировали публику.
Следующий час для Болховского был полон неожиданностей, и не всегда приятных. К последним относилось то, что каждый из встретившихся знакомых, считал своим долгом сначала с недоумением таращить глаза на Анну, потом, заикаясь от изумления, рассыпаться в слащавых комплиментах и пускать слюни чуть ли ей не в декольте. К концу променада вокруг прелестной графини Апраксиной и преображенной Анны вился целый рой поклонников. Борис со снисходительной усмешкой поглядывал на их ужимки и прыжки, но спустя некоторое время почувствовал, как где-то в глубине него начало нарастать глухое раздражение. Они что, слепые? Это же Анна. Мадемуазель Косливцева — чудачка и синий чулок. Что в ней изменилось, кроме платья? Ничего. С чего вдруг такая ажитация? Борис чувствовал, что закипает, как походный самовар.
— Какие, однако, у нас в провинции брильянты сокрыты. Как я ранее этого не замечал? — весело обратился к нему ротмистр Иван Великопольский, лихой гусар и не меньший повеса и покоритель женских сердец, чем сам Болховской. Бориса выводила из себя его смазливая внешность и то, что Анна более других говорила с ним о какой-то ерунде, то ли об охоте, то ли о лошадях.
— А вы почаще посещайте родные пенаты, Иван Ермолаевич, еще и не таких обнаружите, — отшутился он в ответ.
— А умница какая! Редко встретишь женщину, в которой все в дивной гармонии: и тело, и душа, и разум, — никак не мог угомониться Великопольский, с вожделением поглядывая на восхитившее его «тело». — Вы не знаете, она будет на спектакле у Панаевых? Ставят «Остана» Москотильникова.
— Полагаю, да. Я сопровождаю ее туда, — вдруг ни с того ни с сего соврал Борис, впервые услышавший о сем эпохальном событии.
Великопольский пристально взглянул на Болховского и увидел в его глазах предупреждение.
— М-м-м… Что-то вы сегодня необычайно серьезны, князь.
— В некоторых вещах я серьезен не только сегодня, — чуть резче, чем хотел, ответил Борис.
Назревала ссора. Но к счастью, Великопольский заприметил Лизаньку Романовскую, которая двигалась им навстречу со своим эскортом.
— О, вижу еще одну фею. Мое почтение, князь. — Он поклонился Борису и, уходя, колко добавил. — Удаляюсь в более спокойные воды.
В этот момент Анна оглянулась, отыскала глазами Болховского. Он мгновенно оказался рядом.
— Позвольте, Анна Петровна, проводить вас, — произнес он то, что она хотела услышать.
Всю дорогу до усадьбы Косливцевых Анна весело щебетала, как дебютантка, впервые посетившая бал. Болховской отвечал односложно, задавая себе один и тот же вопрос. Что его так взбесило?
— Отчего ты такой мрачный, — наконец спросила и она. — Все получилось великолепно. Правда? Думаю, слухи о нас уже поползли по городу.
— О тебе.
— Что обо мне?
— Слухи о тебе, — раздраженно ответил Борис. — Посмотри, как ты одета!
— Господи, — изумилась Анна, — чем тебе не угодил мой наряд? Графиня Эрнестина говорила, что это платье самого модного фасона, даже в столицах не все еще успели такие сшить. Мне оно показалось премиленьким, хотя, признаться, я плохо разбираюсь в подобных вещах.
— Да ты же в нем почти го… Оно же прозрачное, Нюта! А длина? Когда ты идешь, видны твои лодыжки! А декольте? От него же глаз не оторвать, такое оно… откровенное!
— Ты с ума сошел, Борис! — Она недоуменно посмотрела на него, потом рассмеялась. — Послушай себя! Ты же читаешь мне нравоучение. Ты, повеса и вертопрах, — мне, старой деве! Обычно бывало наоборот. С чего ты так разошелся? Это весьма похоже на сцену ревности.
Она весело расхохоталась от нелепости последнего предположения. Болховского, как ведром студеной воды окатило. Конечно. Ревность. Как он не узнал ее? Переживал это чувство тысячи раз, а сейчас не узнал. Почему? Потому что это Анна. Его Анна, в жизни которой, кроме отца и братьев, он был единственным мужчиной. Вернее, другом. И соперничать за ее внимание ему никогда не приходилось. До сего дня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
