– Этот Иисус, – сказал он, – похоже, тот самый человек, который много лет назад держал в Храме передо мной экзамен. Тогда он был еще подростком. Блистательный и мятежный ум, юноша ответы которого в точности отражали устремления его отца, бывшего священника того же самого Храма, расшатывающие фундамент веры. Отца звали Иосифом, он был назореем и…
– Прости, что прерываю тебя, – заговорил Анна, – но разве не странно, что сын не стал священником, как его отец?
– Это кажется странным только на первый взгляд, если не знать, что Иисус родился, когда Иосиф был уже очень старым. Наш вдохновенный учитель того времени, первосвященник Симон, сын Воэта, заставил Иосифа жениться на девочке, которая забеременела, живя под его крышей.
Годолия сопроводил свои слова легкой иронической улыбкой.
– Следовательно, ребенок – незаконнорожденный, – сказал Анна.
– Это вполне логичный вывод, но его нельзя сделать достоянием общества, поскольку Иосиф признал Иисуса в соответствии с законом. Синедрион не позволит нам усомниться в законности рождения ребенка.
Анна и Перес закивали. Сделав глоток тамариндового сока, Годолия продолжил:
– Хорошо. Иисус приходится родственником Иоканаану по линии матери. По полученным мною сведениям, Иоканаан был принят в общину Кумрана, где к нему позднее присоединился Иисус. Затем по неизвестным причинам – об этом наставники общины предпочитают хранить молчание – Иисус покинул монастырь, а Иоканаан последовал за ним.
– Почему ему пришлось покинуть Кумран? – спросил Перес, отправляя в рот горсточку миндаля. – Ессеи просто так не отпускают членов общины.
– От некоторых последователей ессеев нам удалось узнать лишь то, что Иисус будто бы творил чудеса и это вызвало у наставников монастыря сильное беспокойство. Похоже, этот человек наделен некими природными способностями.
– Возможно, следует изучить его способности и побольше узнать о совершаемых им чудесах, – пробормотал Перес, вдруг почувствовавший себя неловко. – Может быть, мы действительно имеем дело с Мессией?
– Все это, брат Перес, не заслуживает нашего пристального внимания и тем более не должно вызывать у нас беспокойства. Возьмите ессеев: несмотря на строжайшую дисциплину и силу их глубоких искренних убеждений, за полтора столетия существования общины им удалось привлечь на свою сторону ничтожно мало последователей. А каким же тогда, я вас спрашиваю, будет влияние ессея-отступника?
Довольный приведенными аргументами, Годолия взял пригоршню миндаля и допил тамариндовый сок из своего кубка. Анна покачал головой. А Переса по-прежнему терзали сомнения.
– С моей стороны было бы невежливо настаивать на своем, услышав от моего брата столь убедительные аргументы и исчерпывающие сведения, одобренные проницательным умом вашего святейшества, – сказал Перес, обращаясь к первосвященнику. – Однако мне хотелось бы обратить ваше внимание на то, что в провинциях, не находящихся, в отличие от Иудеи, под влиянием столь компетентных ученых мужей, как ваше святейшество, как присутствующий здесь брат Годолия и, несомненно, как многие другие служители Храма, существует некая опасность – это потребность в Мессии. Не то чтобы я считаю – да вразумит меня Господь! – что сама надежда на появление Мессии таит в себе опасность. Но, как показывает пример этого Иисуса, туманная надежда может ввести людей, не способных отличать хорошее от дурного, в заблуждение ума и сердца. Одной из причин моего приезда в Иерусалим стало горячее желание самому понять, что же представляет собой Мессия. И хотя я внимательно читаю Книги, Должен признать, что не нашел в них четкого определения этого понятия. Однако, возможно, вину за столь несовершенные знания надо возложить на мои подслеповатые глаза.
Анна с трудом сдерживал улыбку, слушая поток этого напыщенного раболепного красноречия.
– Нет, брат мой, твои глаза зорко видят, – ответил первосвященник. – Просто понятие Мессии чрезвычайно расплывчатое. Кто такой Мессия? Человек, получивший царское помазание. Кто получает царское помазание? Цари и первосвященники, стоящие на страже интересов царей. И я не думаю, что Иисус настолько безумен, чтобы объявить себя царем или первосвященником. Если один из последователей этого человека вновь назовет его Мессией я призываю всех вас резко осудить наглеца и настойчиво посоветовать ему прикусить язык, иначе он сам будет арестован охраной Храма за подстрекательство к мятежу, а его учитель – как самозванец.
– Только говорить надо уверенно, – добавил Годолия. – И ни в коем случае не выказывать своего беспокойства.
– А чудеса? – спросил Перес.
– Опровергайте их. Говорите, что Иисус – самаритянин, а в Самарии полно кудесников.
С этими словами Годолия встал, показывая тем самым, что аудиенция окончена. Перес поцеловал руку первосвященнику и обнял Годолию, а затем поспешил уйти.
Оставшись вдвоем, Анна и Годолия обменялись многозначительными взглядами.
– Создается впечатление, – заговорил Анна, – что ситуация складывается весьма скверная. Если этот Иисус будет продолжать утверждать или позволять другим утверждать, что он Мессия, нам следует арестовать его как узурпатора.
– Арест Иоканаана принес бы несравненно больше пользы, – заметил Годолия. – Именно он первым начал распространять подобные слухи. Как только мы разделаемся с Иоканааном, Иисус словно лишится своего голоса. По крайней мере, у Иисуса не хватает наглости утверждать, будто он Мессия.
– Я должен подумать, – сказал Анна. – Не знаю, может быть, мы поступим мудрее, если позволим этим людям еще какое-то время распространять слухи. Тогда нам будет сподручнее арестовать обоих мужчин.
Опираясь на руку Годолии, помогавшему ему подняться с кресла, первосвященник пробормотал:
– Мессия! В самом деле! Хотелось бы мне знать, из каких источников люди черпают столь нелепые идеи!
Глава VI
Другие обеспокоенные раввины и чудо в Кане
Раввин Айнона находился в не меньшем смятении, чем раввины Анганнена и Наина. Но причины для беспокойства у него были гораздо весомее. С тех пор как Иоканаан обосновался на окраине города, а произошло это несколько недель назад, все стали вести себя так, словно подлинным главой этого самаритянского поселения на левом берегу Иордана был он, странный отшельник по прозвищу Креститель. Раввин сразу же утратил весь свой авторитет. Даже его сыновья решили получить благословение Иоканаана, а когда вечером они вернулись домой, отец лишился дара речи, увидев их сияющие блаженные лица. Да и сам раввин ходил на берег реки, чтобы послушать Иоканаана, и даже попытался с ним побеседовать, но так и не сумел вникнуть в суть загадочных высказываний Крестителя. Например, Иоканаан предвещал скорый конец света, а раввин никак не мог согласиться с этим пророчеством. Выходец из крестьянской семьи, наделенный бесхитростным здравым смыслом, раввин искренне верил, что Создатель всегда поступает осознанно, и не видел никаких причин для уничтожения всего живого. Мессия, о котором говорил Иоканаан и который вроде должен был вскоре появиться, – «Где и когда?» – спрашивал себя раввин, – похоже, не был настоящим царем Насколько раввин смог понять Крестителя, этот Мессия был посланцем Бога, которому тот велел объявить иудеям о конце света Это и было для раввина камнем преткновения. Если Господь действительно намеревался покончить с этим миром, зачем Он избрал царя непосредственно перед тем, как опустить завесу мрака?
Раввин испытывал чувство неудовлетворенности, хотя у него не было ни малейших причин жаловаться на судьбу. Синагога процветала как никогда прежде, паства безукоризненно соблюдала принципы благочестия. Как ни парадоксально, проповеди Крестителя, к удивлению раввина, сильно укрепили веру местных жителей. Раввин даже собрал достаточно денег для починки прохудившейся крыши синагоги. Но несмотря на это, раввин впервые почувствовал себя чужим в родном краю. Простодушная вера раввина не давала ему ключа к пониманию творившейся вокруг него неразберихи. И он лелеял надежду, что вся эта заварушка вызвана брожением легкомысленных умов и что она закончится с наступлением осенних холодов, когда горячие головы непременно остудятся.
Почти две недели раввин тешил себя этой надеждой. А потом произошли два события, коренным образом изменившие умонастроение Исаака – так звали раввина. Однажды вечером его сыновья, вернувшись домой, сели ужинать в весьма возбужденном, по мнению раввина, состоянии, и принялись ругать Ирода Антипу. Поскольку Исаак растерялся при виде неожиданного проявления агрессивности и не мог ничего им возразить, молодые люди и вообще впали в раж и с пеной у рта принялись выкрикивать иступленные проклятия.
– Довольно! – крикнул потерявший терпение раввин и с такой силой ударил кулаком по столу, что опрокинул стоявшие там кувшины.
