— А они придут? — испуганно прошептала Инна.
— А то. Подъезд-то не закрывается. Сейчас все разнюхают и придут. У них самое то развлечение — охота стаей.
— А мы?
— Попробуем уйти через крыши. Если кошек не будет.
— А если попробовать… ну, позвонить в двери… в квартиры… Если тут есть люди, то…
— То что? Я говорю — самый ихний квартал. А кто есть из людей — не откроют. Ты бы открыла, если бы тебе оборотни по ночам в дверь трезвонили?
— Я…
— Цыть.
Внизу гулко хлопнула дверь.
* * *
Они спустились в переулок по шаткой пожарной лестнице. В свете луны, высунувшейся на секунду из-за туч, Инна, наконец, увидела своего спасителя. Щуплый и маленький, смешные встрепанные волосы. «Как он смог меня тащить?» — удивилась она. Лица Инна разглядеть не успела.
— Слушай меня, — быстро зашептал он, щекоча дыханием ухо. — Ты пройдешь здесь, а я их отвлеку.
— Ты говорил — уйдем по крышам.
— Я говорил — если не будет кошек. А вон они, слышишь? Ну, времени мало. Считай до сорока, потом иди по этой улице. Поняла?
— Я не пойду без тебя.
— Дура. Ты мне как гиря на шее, поняла? Без тебя я от них убегу.
Инна подумала, что он, наверное, врет, но сил сопротивляться и возражать у нее не было.
— Зачем…
— Что?
— Зачем ты меня спас?
— Ну, знаешь, — по голосу Инна услышала, что он улыбается. — Если уж мы не будем друг другу помогать, мы будем не лучше их…
Они все-таки догнали Инну — почти возле самого дома. Сил бежать больше не было. Возможно, это ее и спасло. Она просто шла, сосредоточившись на том, чтобы не упасть, и слушала шелестящие шаги за своей спиной. Шаги то приближались, то удалялись — кто-то играл с ней, и, наверное, ему было скучно, что жертва никак не реагирует…
Все зря, подумала Инна. Вспомнила, как выли и кричали на соседней улице, куда ушел ее безымянный спаситель. И как она сидела, вцепившись в ржавую перекладину лестницы, и считала до сорока, как он велел. И заставляла себя не думать о том, что происходит на улице за этими домами. О том, что это все из-за нее. И что это она сейчас должна быть там…
А потом Инна споткнулась и, падая, поняла, что теперь они точно кинутся на нее…
* * *
— Вставай, — сказал Генрих, протягивая Инне крепкую длиннопалую ладонь. Его пальцы были прохладными и сухими. Как змеиная кожа. Глаза смотрели насмешливо.
«Он это специально, — поняла Инна. — Мог ведь и не дожидаться, пока я упаду. С его-то реакцией».
Она вспомнила, как заботливо подхватил ее на лестнице маленький безымянный спаситель…
Инна поднялась, высвободила ладонь из руки Генриха, машинально вытерла ее о платье. Отчим усмехнулся.
Обернулся к оборотням, которые неуверенно топтались в нескольких шагах. Бросил коротко и презрительно:
— Кыш.
Оборотни попятились. Один заворчал было, но потом замолк, и они ушли в темноту, один за другим, горбясь и прихрамывая, похожие больше не на зверей, а на увечных, искалеченных людей…
— Они могли меня убить?
— Глупости, — презрительно поморщился Генрих. — Это просто игра. Нужно им так по-идиотски нарушать закон.
Инна вспомнила вой и крики на той улице, куда увел оборотней безымянный спаситель, и, кажется, впервые в жизни усомнилась в том, что Генрих знает все…
* * *
— Возьми, — мама положила перед Инной листок бумаги.
— Что? Разрешение на инициацию? — удивилась Инна. — Ты ведь не хотела…
Мама покачала головой. Села напротив, устало прислонилась виском к стене. Измученное лицо, покрасневшие глаза, седая прядка, выпавшая из косы.
«Это из-за меня, — с раскаянием подумала Инна. — Я ненавидела Генриха за то, что он… А вчера сама сделала это с ней. Не обязательно быть вампиром, чтобы…»
— Ты выросла, — сказала мама. — Мне бы хотелось, чтоб ты всегда оставалась маленькой девочкой. Но это невозможно.
— Мам, прости…
— Будет лучше, если ты сама разберешься, что к чему. Если сама выберешь… Пообещай мне одну вещь.
— Да?
— Я буду ждать, когда ты выйдешь… оттуда. Если тебе будет казаться, что что-то непонятно или неправильно, ты подойдешь и спросишь у меня. Они будут предлагать тебе штатного психолога, но сначала ты подойдешь ко мне.
— Хорошо.
— Пообещай.
— Я обещаю.
Мама с усилием поднялась. Выпрямила узкие плечи. Обернулась возле двери.
— Еще кое-что. Думаю, надо, чтобы ты знала. Ты как-то спросила, зачем я вышла замуж за Генриха.
— И ты ответила…
— Однажды мы втроем оказались на улице во время оборотней. Я, ты и твой папа. Твой настоящий папа. Они чуть не убили нас. А Генрих — спас. Меня и тебя. Твой папа погиб.
Мамино лицо было застывшим, как гипсовая маска. Инна помолчала. Спросила тихо:
— Ты вышла за него из благодарности?
— Нет.
— Тогда почему…
— Я подумала: никто так не сможет защитить тебя, как Генрих. Я очень боялась за тебя. Особенно после того случая. Очень…
— Мам, послушай… А Генрих, он мог бы тогда спасти нас троих? И моего папу тоже. Мог бы?
Мама не ответила. Вышла и тихонько прикрыла за собой дверь…
* * *
…Мокрые листья скользили под подошвами, расползалась зыбкая дорога из цветных пятен. Призрачная тропа над черной пропастью. Один неверный шаг — и все рассыплется, разлетится бумажными обрывками…
— Глупости, — сказал Генрих, протягивая Инне руку. — Я проведу. Знаешь, Инна, хоть и говорят про равноправие, но только вампиры могут… И пока мы живем в этом мире и в этой стране, мы всегда будем правы.
Его пальцы были прохладными и сухими. Как змеиная кожа.
— Я могу, как ты? — спросила Инна.
— Да, — ответил он.
Кожа, похожая на змеиную. Взгляд с кровавым отблеском. Власть. Какая угодно. Небрежное «кыш» — и стая оборотней пятится, скуля по-щенячьи. Несколько слов — и новый закон уже принимают в парламенте, и миллионы следят за движением твоих губ на телеэкране. Не зыбкая тропа из цветных листьев над пропастью — сама пропасть, гулкая и черная, в которую восходишь бесконечно, поднимаясь выше и выше над жалкими фигурками остальных… И единственная плата — кровь. Чужая, не твоя. Плата за каждый твой шаг. Кровь, дыхание и жизнь — случайных прохожих, знакомых, друзей и любимых… Тех, кто мог бы стать твоими друзьями и любимыми, если бы ты не забыл, что такое любовь…
Инна попятилась. Вытерла ладонь, касавшуюся руки Генриха, о платье…
…Огненно-алый фейерверк взметнулся, заслонил Генриха и рухнул вниз. Ветер кинулся в ноги соскучившимся псом, ткнулся в колени; услужливо подравнял на аллее ковер из разноцветных листьев.
— Привет, — сказал Сережа. Махнул рукой — быстро метнулись ловкие пальцы, ухватили из воздуха кленовый резной лист — ярко-желтый, с изумрудными прожилками.
— Привет, — ответила Инна, принимая подарок.
— Ты бы знала, как это здорово, — Сережа обнял Инну, заглянул в лицо. Его улыбка была милой и веселой, — чуять запахи, вкус. И бежать. Так здорово бежать. Ветер и небо… Побежали?
Они побежали рядом, держась за руки и смеясь. Не по призрачной тропе над пропастью — по яркому веселому ковру из цветных листьев. Тысячи новых оттенков. Как будто мир был черно-белым, как в старинных фильмах, а потом стал цветным. Так красиво. Восхитительно вкусно. Как свежеиспеченный яблочный пирог по сравнению с засохшей коркой хлеба…
Инна запнулась. «Ты оставил меня там, на этой улице. Бросил на забаву оборотням», — она хотела сказать это Сереже, но не смогла отличить его от остальных. Потому что вдруг оказалось, что они бегут в стае — сотни веселых ярко-рыжих лисиц, а впереди — добыча. Уродливые, спотыкающиеся двуногие, сладко пахнущие страхом. И так весело смеяться и глотать этот страх, крики, слезы…
Инна остановилась. Рыжая пушистая шкурка таяла клочьями тумана. Инна поежилась, чувствуя себя голой и замерзшей. Те, двое, за которыми бежала стая, медленно поднимались с земли. Девушка, очень похожая на Инну, и маленький щуплый мужчина со смешными растрепанными волосами.
Инна шагнула к ним. Оглянулась. Стая смотрела на нее требовательно и недоуменно. Мол, ну что же ты? Наша? Или нет? Они еще улыбались — острозубыми ласковыми улыбками, готовыми в любой момент превратиться в хищные оскалы… Где-то там среди них, наверное, был Сережа. Но сейчас его было не узнать… Инна попятилась.
— Идите, — крикнул мужчина. — Я их отвлеку.
Девушка вцепилась в руку Инны, почти повисла на ней. Пожаловалась тихо:
— А я ведь даже не знаю его имени…
Лисицы взвыли, кидаясь на людей. Девушка, которая только что поднялась с земли, закричала от страха.
