Несколькими ударами я заставил отойти своего соперника на шаг назад и открыться. На короткий миг нижняя часть тела Тирка осталась без прикрытия. И я, почти упав грудью на правое, выставленное вперед колено и вытянувшись в струну, ударил его в живот снизу вверх.
Я рисковал с этим ударом, став уязвимым для ответной атаки. Промахнись я, закройся Тирк одним из своих клинков, и все – ему оставалось бы лишь ударить меня вторым. Но все обошлось. Моя шпага почти насквозь пропорола незадачливому игроку в фаас подбрюшье, пробив печень и правую почку. Хитрый удар, редко получавшийся у кого ранее, но смертельный и гарантированно заканчивающий бой в один миг.
Вот и Тирк, наткнувшись на тонкую полоску стали, вздрогнул, громко вскрикнул от боли и осел мешком на землю. В глазах еще теплился огонек жизни, когда он выпустил из ладоней оружие и растянулся на земле. Впрочем, через несколько секунд веки сомкнулись, чтобы навсегда скрыть от глаз свет живого мира.
Как только это случилось, я ощутил, что и сам могу растянуться рядом со своим противником. Ноги меня почти не держали, тело била едва заметная дрожь, во рту накопилась кислая слюна… Вся злость сошла, как будто ее и не было. Мой первый убитый в этой, да и в прошлой жизни. Первый убитый человек. Сраженных гоблинов я не относил к разумным существам. То ли их внешний вид не вызывал ничего похожего на жалость или сочувствие, то ли победа в серьезном бою накладывает свой отпечаток. В общем, я чуть не вывернул свой желудок перед окружающими зрителями. Пожалуй, успей я его наполнить, то конфуза избежать не удалось бы.
Пока я боролся со своим организмом, стараясь выглядеть бодренько, как и полагается победителю, к телу соперника метнулись сразу несколько фигур. Там были оба секунданта, один тощий мужичок с кожаным саквояжем и женщина. Не самая красивая на лицо, и фигура больше на любителя кустодиевских прелестниц. Судя по воплю, который она издала, увидев бездыханное тело, женщина приходилась Тирку женой или хорошей подругой.
– Мертв, – констатировал человек с саквояжем. – Мне жаль.
И непонятно было, кому он выражает свое сожаление. Мне было абсолютно все равно, почти всем зрителям тоже, а женщина его не слушала. А вот оба секунданта выглядели несколько растерянно, особенно трактирщик. Глядя, как женщина гладит Тирка, нежно касаясь кончиками пальцев его лица и рук, оба мужчины мялись рядом и растерянно переглядывались. Потом аптекарь подошел ко мне и произнес:
– Господин Славар, вам придется в стражу идти. Убийство, пусть и на дуэли, так просто с рук не спустят. Особенно чужаку.
– К господину Главу? – хмуро поинтересовался я. – Или кто-то другой занимается подобными делами?
– Вы знаете начальника стражи?
– Встречался на днях, – хмыкнул я. – Так, значит, к нему?
– Да.
Глава 8
Сказать, что орк был счастлив лицезреть мою физиономию во время рассказа о дуэли и ее трагическом окончании, значит просто промолчать. После того как аптекарь, который взял на себя роль рассказчика, замолчал, Глав орал минут двадцать. При этом он поминал «добрым» словом игроков в фаас, их родственников и матерей, прошелся по дуэлянтам, выразил свое отношение к дворянам. Потом просто сказал, обращаясь к трактирщику и аптекарю:
– Пошли отсюда.
Те выскочили из кабинета начальника стражи с такой прытью, словно всю жизнь занимались бегом с препятствиями и спринтом только ради этого момента. Когда за секундантами закрылась дверь, орк повернулся в мою сторону и с минуту буравил взглядом. Все это время я тихонько стоял в уголке и изображал совершенно постороннего зрителя.
– Что ты скажешь? – нарушил молчание Глав, когда убедился, что игра «в гляделки» может продолжаться до бесконечности и с нулевым счетом.
– Все так и было, как сказали ушедшие граждане. Только они забыли упомянуть о малюсеньком факторе.
– О каком же? Тирка заколол не ты, а твой двойник, или постарались темные эльфы?
– Нет, – мотнул я головой, – не это. Просто на протяжении всей схватки мой соперник желал только одного – прикончить меня. Ни о каком условии вести бой до ранения он не думал. А я посчитал, что не могу себе позволить умереть, чтобы сделать приятное своему противнику. Но и оставлять такого мстительного человека живым и потом ожидать выстрела в грудь ночью из-за угла или заточки в спину не хотелось.
– Хм… знаешь, насчет мстительности Тирка ты прав. Но ошибаешься, если посчитаешь, что неприятности с его смертью для тебя лично исчезли. У него хватает друзей и родных, которые попробуют поквитаться. И выберут, – тут Глав хмыкнул, – нож или пулю в спину в самый неожиданный для тебя момент.
– И что делать?
– Да ничего, – резко и неожиданно после более-менее спокойной речи рыкнул орк. Потом чуть успокоился и продолжил: – Для начала тебе надо скрыться из города на недельку и переждать. А еще лучше вернуться к своим родным.
– Лучше воспользуюсь первым вариантом, – сообщил я орку о своем решении. – Не для того я летел на край мира, чтобы при первой опасности возвращаться обратно в столицу. Подумаешь, всякое отребье на меня злость затаило.
Сообщать начальнику полиции, что в столице меня ждут гораздо более опасные кровники, я благоразумно не стал. Мало ли что он там подумает. Так еще с легкостью в отъявленные рецидивисты запишет.
– Зря, – покачал головою Глав, – зря. Это отребье благородством не страдает и посылать вызовы на дуэль не станет. Ладно, это твое решение.
Начальник стражи на несколько минут замолчал, погрузившись в свои размышления. Когда молчание подзатянулось, я решил поинтересоваться:
– Господин Глав, раз все решилось, то я могу идти?
– Куда это ты собрался? – удивился тот.
– Как куда? – тут уже я сам не смог скрыть изумления. – Домой. Вернее, постараюсь снять себе какую-нибудь комнатку или номер в гостинице. Пару дней проживу, а там и корабль приведут в порядок.
– В номерах тебе делать нечего, – отрезал Глав. – Не хватало еще, чтобы служанка наутро нашла тебя с перерезанным горлом…
– Хм…
– …или парочку трупов местных, что тоже не мед.
– Так куда же мне идти? Место на каком-нибудь корабле забронировать, что ли?
– Ближайший все равно пойдет только через три-четыре дня. Пересидишь у меня.
– ?..
– В камере.
От слов главного стражника я пришел в такое обалдение, что никак не отреагировал на приход двух дюжих охранников, которые сноровисто забрали у меня оружие, кирасу и личные вещи. После чего проводили к знакомому зданию, где поместили в камеру… тоже знакомую. Отличием стало только то, что лежанку мне отстегнули сразу же, не дожидаясь определенного часа. Да еще и поесть принесли. Вот только за последнее пришлось заплатить. Зато за десять медяков мне предоставили толстого цыпленка с кашей, пяток вареных яиц, большую миску с резаными овощами, пару ломтей свежего хлеба и литра два неплохого вина. Дороговато.
В камере я просидел еще двое суток, лишенный всех мало-мальски интересных развлечений. С одной стороны, я считал, что Глав поступает правильно, спасая меня от возможной мести. С другой – делал он это не по доброте душевной, а беспокоясь за себя и свое место. Ведь смерть одного из членов известного и влиятельного рода повлечет за собой множество проверок, приезд комиссий и всякое разное из разряда нервотрепок. Пусть я был паршивой овцой в стаде, но принцип «наших бьют» и здесь работает на отлично. Родственнички подсуетятся ради такого случая, и отмщение случится. Недаром родной дядя сидит в верхах тайной королевской службы. Он тут все наизнанку вывернет, и не только он. Королевские дознаватели вскроют темные делишки начальника стражи. А там, если нароют уж что-то сильно противозаконное, недалеко и до отставки. Или суда. Жаль, что я этого увидеть не смогу.
На третий день, когда я уже готов был ногтями рыть подкоп, меня выпустили. Лично Глав открыл дверь в камеру, сопроводил до помещения с вещдоками и поторопил тамошних работников, чтобы мне поскорее вернули пожитки. И все это молча, только буравя взглядом. И лишь когда я направился в сторону поля с дирижаблями, он негромко бросил вслед:
– Неделю, не меньше. Понял?
В ответ я помахал правой рукой, изобразив пару невразумительных жестов. Пусть понимает, как хочет – то ли я принял совет, то ли имею свое личное мнение.
Свой корабль я, когда добрался до места стоянки, не узнал. Вместо черно-красного судна с потрепанными канатами и вантами, выщербленными досками и побитыми чужой картечью бортами, стоял красавец-корабль. Старая раскраска сменилась на новую с ореховым оттенком и золотыми полосами в тех местах, где шли выступающие линии и обводы. Вся оснастка поменялась на новую. Даже каюта была обшита новыми досками и выкрашена в светло-коричневый цвет. По правому и левому борту шла надпись – «Искра». Она была выполнена с таким мастерством, что казалась созданной из тысяч алых и золотистых искорок.
