стоила ли Армия Земли той цены, которую мы заплатили, даже Шанхая, я не буду разглагольствовать и отвечу «да». Мы не добились всего, мы ошиблись и поплатились, но мы шли вперёд. Иногда стоит пытаться снова и снова, даже зная, что ты обречён проиграть. В том, чтобы получать удовольствие даже от тщетных попыток, и состоит эволюционное преимущество лучших из нас, к которым я, понятное дело, себя отношу.
7. Генерал Уэллс (I)
Знал ли о моих убеждениях Уэллс, казалось бы военный до мозга костей? Да, он знал.
И я бы хотел рассказать о нём.
Не только потому, что Уэллс стал важнейшим человеком в моей жизни; я хочу рассказать, кем он был, я хочу его вспомнить. Хочу, чтобы вы вместе со мной услышали сдержанный низкий голос, приятный в застольной беседе и пугающий хладнокровием в гневе. Я хочу, чтобы вы оперлись на его плечо и ощутили твёрдую походку, заглянули в его карие глаза, рассмотрели морщины на лице и шрамы на теле.
Он всегда возвышался над собеседником, и всегда казалось, он слушает тебя одного. Он мало двигался, но энергия выплёскивалась из него наружу. Он любил молчать, и только грудная клетка поднималась и опускалась в медленном ритме дыхания. На широком лбу, на толстой шее и мускулистых руках были видны вздутые вены, но сам он отличался таким здоровьем, что в противоборстве легко завалил бы быка.
Иногда я так и представлял его – голый по пояс, с мулетой матадора, он выходит на арену против быков или диких львов; зрители вопят, по вискам стекает пот, а император в ложе нервничает и мнёт край пурпурного плаща. Он знает: если генерал выстоит, его правлению конец, его худощавую шею перережут преторианцы; и потому он смотрит, бледнея, как на арене Колизея великан сходится со зверем, с гиенами, с разинувшим пасть львом, с буравящим землю быком. В этом есть нечто языческое.
Уэллс руками расшвыривает гиен, разрывает пасть льву, валит быка, но бык вырывается и бьёт Уэллса копытами, и густая кровь льётся на арену, толпа ревёт, а сердце императора радуется. Но Уэллс ломает быку позвоночник, медленно встаёт, невзирая на раны, одну ногу ставит на тело быка. Он молча смотрит наверх, в ложу императора. Тот вскакивает, кричит, приказывает убить Уэллса, но преторианцы молча обступают его. Время мелочных и подлых карликов подходит к концу. Начинается время античных гигантов.
Я представляю его рядом с Леонидом в Фермопилах; рядом с Фемистоклом в морском сражении при Саламине; с легионами Траяна или в сенате, спорящим с Катоном; вижу его ведущим слонов на Рим с Ганнибалом или дерущимся против Цезаря с Гнеем Помпеем. Он был рождён стать правой рукой Филиппа и наставником Александра; войти с триумфом на Капитолийский холм, гнать на колесницах в пустынях Нумидии; идти походом сквозь леса Галлии, совершать вылазки за Адрианов вал. Он, а не Катон младший, мог броситься на меч; он, а не Антоний, мог полюбить Клеопатру и проиграть при Акциуме, но выиграть в одах Вергилия, Плутарха и Горация.
Развернуть реки, осушить моря, построить и разрушить Храм, висеть вниз головой распятым, вернуться в охваченный пожаром Рим Нерона, взять в руки само время, как Иисус Навин.
Всесильный Уэллс родился на две с лишним тысячи лет позже. Он не мог надеть костюм и галстук, сделать лицо, подняться на трибуну Организации и врать человечеству.
Такой человек не мог возглавить Армию Земли. Странно, что я сразу этого не понял.
После Африки мы сблизились. Мы часто виделись в Нью-Йорке – чаще, чем требовала необходимость.
Он меня привлекал – в некотором смысле Уэллс был для меня человеком из другого мира, и дело вовсе не во внешнем виде, но в характере и биографии. Характер человека – это его судьба, так говорили греки?
У генерала была непростая судьба. Его родители жили в нищете и рано умерли. Он вырос в бедности на окраине Иерусалима, где с юных лет связался с бандитами – не с городской шпаной, а с настоящими бандами из трущоб мегаполиса. Он чудом избежал тюрьмы и был призван в армию, и его тут же отправили воевать с арабами. С семнадцати лет – и дальше всю жизнь он воевал. Операции в гетто Палестины, крещение огнём в пустыне, военная академия в Британии, десять лет миротворцем в Африке, ранения и потери, конфликт с офицером из-за гибели взвода, отставка – и частная военная компания «Ада».
Её основал Уэллс и трое его сослуживцев. Они начали с консалтинговых услуг и частных лекций, а спустя пятнадцать лет «Ада» превратилась в крупнейшую международную ЧВК с разведывательными, научно-исследовательскими и боевыми подразделениями. Её арсенал превосходил арсеналы некоторых стран Европы. Роботы, корабли, танки, вертолёты и даже четыре спутника на орбите – неудивительно, что Уэллса стали опасаться.
Тогда он продал «Аду» и перешёл на работу в Северный альянс. Колоссальный боевой и организационный опыт – и притом отсутствие амбиций в публичном поле, нелюбовь к камерам и церемониям; уникальное и полезное сочетание.
Его боялись и ему завидовали – ясно, что политическое руководство не собиралось ставить его во главе южноафриканской кампании. Его выдвижение на первые позиции, обеспеченное внезапной прямой связью через меня с руководством Организации, стало для многих неприятной неожиданностью.
Враги не могли позволить ему вознестись ещё выше. Хотя Мирхофф оценил работу Уэллса с торговцами оружием и использовал как икону для консерваторов, не думаю, что его терзали сомнения, когда он отставил его в сторону. Генсек был человек хитрый и проницательный, в отличие от Уэллса он не любил конфликтов и избегал конфронтации. За два дня до голосования по резолюции Мирхофф вызвал Уэллса к себе – тот согласился играть в команде и получил утешительный приз.
Вместе с законом об армии Генассамблея принимала пакет реформ, прояснявших структуру управления и возможностей Организации. Строго говоря, именно тогда Организация превратилась в мировую полицию и именно тогда полномочия генсека оказались стиснуты между Наблюдательным советом, Совбезом и ГА. Мирхоффа это не устроило, и он решил создать ещё одно ведомство, так называемый Особый комитет Организации (ОКО) – что-то вроде собственной антитеррористической спецслужбы, которая бы аккумулировала данные от национальных разведок, как ЦРУ и МИ-6, и действовала по прямой санкции генсека.
Комитет отчитывался исключительно перед генсеком. Руководить им должен был не функционер, и не штатский, и уж тем более никто из старых разведчиков-патриотов.
Эту должность Мирхофф предложил Уэллсу.
Вы скажете: и это утешительный приз? Возглавить самую влиятельную и засекреченную структуру в мировой истории – вместо
