моросит противный тёплый дождь, в воздухе вонь и запах гари, на тёмном небе вспышки артиллерийских залпов, от которых уши заложены вторую неделю, – и я, зелёного цвета и шатаюсь, в бесформенном дождевике поверх помятого испачканного костюма, двадцатипятилетнее небритое ничтожество с одним жалким охранником. И он – боевой генерал, ветеран, высокий, седой и внушительный в камуфляжной форме, окружённый адъютантами.
Да будь я хоть трижды представителем Организации, будь я ртом и языком самого генсека – что я могу сказать ему? чем заинтересовать?
Я знаю, как победить? Я ваш единственный шанс выиграть? Дайте мне самолёт, охрану и ваши погоны? Детский сад. Керро Торре ясно указал мне ждать инструкций, а пока сидеть тихо и собирать информацию, но не пошёл бы он… Дрожать при каждом взрыве и ждать, когда меня возьмут в заложники и убьют, как тех дипломатов? Хотел бы Торре меня сохранить – не отправил бы в Африку.
Так что к чёрту Торре, к чёрту Мирхоффа и к чёрту инструкции.
Я подошёл к начштаба и сказал:
– Генерал, меня прислал Керро Торре, он полный идиот, но мы с вами – единственные разумные люди здесь. Я считаю, командовать нашими силами должны вы, и я могу это устроить.
На словах про Керро Торре он остановился и посмотрел на меня. В его глазах мелькнула тень удивления, но когда я закончил, он не двинулся дальше. Он молчал, ожидая, что я скажу ещё.
Честно говоря, на его месте я бы себя послал к чёрту. Наверное, в этом наше с генералом Уинстоном Уэллсом главное различие. Его, пусть и на пару секунд, мог заинтересовать даже аферист.
Конечно, я не мог назначить его командующим, у меня не было никакой власти. Своими жалобами я раздражал господина Торре, который уже подумывал отозвать меня из Африки и перевести в канцелярию. С другой стороны, я вовсе не был уверен в Уэллсе: признаюсь, до нашей первой встречи я прочитал лишь краткую справку о нём и думал, что договориться с ним не выйдет.
Англо-израильский военный, он прошёл войны на Ближнем Востоке, в Южной Азии и в Африке; недавно перешёл в армию Северного альянса, где один из немногих в генералитете поддерживал создание Армии Земли. Собственно, это всё, что я о нём знал.
Ещё слышал, что у местных военных – и прямых подчинённых, и наёмников – он пользуется авторитетом. При этом в наземных операциях коэффициент эффективности у него был средний.
Я задал вопрос: отчего один из самых талантливых, как говорили, военачальников оказался посредственностью? И получил ответ: посмотри на процент потерь личного состава. Я посмотрел. Самый низкий в Южной Африке. Генерал Уэллс не спорил с приказами, которые считал бессмысленными, но и не добивался их исполнения любой ценой. Из-за этого молчаливого саботажа командующий переместил Уэллса в штаб – и тем самым поднял в иерархии фактически до своего заместителя.
Мне показалось, что заменить командующего – осторожного и политизированного человека – на боевого генерала, ценящего жизни людей, – первый шаг к победе.
Не ошибаюсь ли я на его счёт? Стоит ли работать в этом направлении?
До нашей встречи я не знал.
Но Уэллс остановился, выслушал меня, отложил вылет и вернулся со мной в штаб. В маленькой подвальной комнатке, где было очень жарко и через стену тарахтел и вонял дизельный генератор, мы проговорили полтора часа. Когда мы закончили, я имел в своём распоряжении небольшой самолёт, допуск высшей категории, адъютанта-советника в звании майора, трёх охранников и прямую линию связи со штабом.
Следующим утром я вылетел в Луанду, через день посетил Виндхук, через два – Мапуту, а вечером третьего дня меня едва не сбили над осаждённым Хараре, где Уэллс из штаба войск Альянса руководил обороной.
С собой я привёз ушибленную спину и письменные согласия Анголы, Мозамбика и Намибии на совместную военную операцию под руководством штаба Северного альянса. Это стоило мне десяти лет жизни, но я подписал эти согласия у президентов вышеназванных стран – я их запугивал, я угрожал, я представлялся помощником Мирхоффа, но я это сделал.
Торре мне не поверил. Когда я заявил ему, что теперь необходимо заменить командующего операцией, он сказал: «Это невозможно». Более того, сказал я, нужно не просто заменить командующего силами Альянса – нам требуется единый командующий и единый штаб для всех: Альянса, местных и ЧВК. Торре объявил: «Ты головой ударился». Я ответил: «Лечу в Брюссель, готовьте встречу с генсеком».
Я покидал штаб Уэллса, пояснив, что никаких гарантий дать не могу. В залог я оставил подписанные президентами согласия, но мы оба понимали, что этих президентов могут в любой момент сместить. Уэллс предупредил, что командующий осведомлён о нашей интриге и уже активизировал лобби в Нью-Йорке.
– Если меня тут случайно убьют, я подавлюсь зубочисткой или вроде того, – сказал он мне на прощание, – это ты виноват.
Я бы на его месте так не шутил. Ещё одно отличие.
За пятнадцать часов, пока я добирался из Хараре через Париж в Брюссель, Торре навёл справки и вдруг переосмыслил своё отношение к жизни.
Через неделю бортом Организации мы вылетели в Нью-Йорк, где нас ждал генсек Мирхофф. Я впервые встретился с ним лично: Торре взял меня с собой на полуночное совещание в резиденцию на Статен-Айленде. Невысокий, чуть полноватый, с непроницаемый лицом, с залысинами и в больших очках, генсек произвёл смешанное впечатление (почему он не сделал пересадку волос и коррекцию зрения? не хотел менять сложившийся годами имидж?).
Они с Торре сидели и общались, много курили, а я стоял в длинном ряду помощников-референтов и думал, насколько обманчива эта непринуждённость. И скупые шутки Мирхоффа, и поглядывания краем глаза – манера, которую Торре перенял у него.
– А это… – генсек указал на меня, – тот самый ваш героический сотрудник?
– Ленро Авельц, – представил меня Торре. – Вы его запомните.
– Не курите? – спросил Мирхофф. – Как там в Африке?
– Тяжело, господин генеральный секретарь, – сказал я, – весь в шрамах.
Торре усмехнулся в усы. Мирхофф тоже сдержанно улыбнулся.
Он уже провёл консультации с руководством Северного альянса – те не соглашались. Естественно, они протестовали, их возмутило моё самоуправство и кандидатура Уэллса. Но Мирхофф, только-только вознёсшийся в кресло генсека, бывалый товарищ Торре по митингам и забастовкам, старый шакал, – учуял кровь.
Он созвал Совет Безопасности и под камеры заявил, что войну мы проигрываем. Это была ложь. Никаких доказательств ухудшения – мы всё глубже и глубже загоняли террористов в подполье, просто слишком медленно. Но Мирхофф представил дело так, будто каждая минута
