— Позвольте вашу ручку, милое дитя, — тянется он корявыми пальцами, похожими на сухие сучья давно погибшего дерева, к моей ладони. Я невольно прячу руку за спину. Не привыкла. Не люблю. Избегаю.
— Ха! Ещё одна недотрога! — лыбится он, показывая белоснежные, явно ненастоящие зубы. — Ну, я не гордый! Понимаю! Герман Иосифович, — представляется, смешно стукнув ножкой в белом носочке и белом же кроссовке, и кивает. Ещё бы руку на сердце приложил. — А вы, я так понимаю, Иванна? Дочь Кудрявцева?
— Ива, — поправляю машинально. — А кто ещё здесь недотрога? — спрашиваю, не подумав, что это может выглядеть неприлично. Но Германа Иосифовича это не смущает.
— Да сосед ваш, Андрюша Любимов. Тоже… не прикоснись. Весьма желчный и замкнутый молодой человек. Вдовец. Двое детей. Свой бизнес.
Он вываливает на меня сведения, как заправская сплетница. Рот у него не затыкается, и я машинально пячусь. Попадись такому на зуб — живого места не оставит…
Андрей?… Недотрога?.. Надо же. Теперь понятно, почему он рычал, когда я на него налетела в тот день, когда попала сюда впервые.
16. Ива и Андрей
Ива
Дед фонтанировал недолго. У него словно вывалилось барахло из шкафа и всё — дверца захлопнулась. Он вызвался меня сопровождать к облюбованным дубам. Я хотела отказаться, но не посмела. Побоялась обидеть старого человека. К тому же, он казался мне безобидным, как гном из сказки, что пришёл в этот мир по какой-то своей прихоти. Не хотелось бы его злить, а то вдруг обидится и сделает меня крохотной, как Нильса?[1]
Когда мы добрались до дубовой рощи, старик явно выдохся. Здесь торчала одинокая лавочка, где мы пристроились.
— Эх, не танцевать мне на балах, не соблазнять молоденьких девушек, — грустно пошутил Герман Иосифович, и у меня снова кольнуло в груди.
Одинокий прилипчивый старикашка. Несчастный, наверное. И все его гонят, я так думаю. А ему и поговорить не с кем, пообщаться.
Почему-то вспоминается Ираида Исааковна с неизменными кошками. Такая же… неприкаянная. Запакованная в своём мире, куда ни окружающим хода нет, и ей не выбраться в силу замкнутого характера. Но ведь когда-то и она была молодой и, наверное, красивой. В ней до сих пор угадывается гордая осанка и некая интеллигентность. Что я знала о ней? Ничего. Даже то, что она с бабушкой моей дружила стало для меня новостью…
— Вы знаете, Иванна Сергеевна, я когда-то в органах служил, да. Уважаемый человек был. А сейчас играю роль местного шута. Смеются надо мной, — вдруг жалуется мне дед. — А я продолжаю всем надоедать. Жить как-то надо? Шевелиться, мозг заставлять работать. Да. Всё у меня было: семья, жена любимая, дети. А потом… всё куда-то исчезло. Даночка умерла, у сына и дочери — своих забот хватает. Внуки уже взрослые. Я прадед — страшно сказать — шестикратный. И живётся мне здесь неплохо. Хорошо даже. Счастливый я человек, Иванна Сергеевна. Грех жаловаться. А поговорить, бывает, и не с кем.
Мне нечего ему сказать. Любое слово — жалость. А жалости он не хочет. Собеседника, возможно. Любви хоть немножко. То, в чём я не сильна. Ни в разговорах, ни в любви. Жила под куполом, оберегаемая единственным родным человеком, которая учила меня держаться подальше от людей. И вот сейчас, когда её уже нет, мир людей приблизился ко мне опасно близко.
— Знаете? — говорю неожиданно для себя. — А вы заглядывайте ко мне в гости. Чаю попьём. Боюсь, я не очень хороший собеседник, но чай я умею заваривать отлично. С травами.
Он крутит шеей, вздыхает. А затем улыбается, прищурив глаз.
— Ой, рискуете вы, милая барышня! Могу ведь и надоесть. А вы такая деликатная, не прогоните, будете мучаться. Но я, как и большинство мужчин, эгоистичен, поэтому с радостью ваше предложение принимаю. Постараюсь не злоупотреблять вашей добротой. Чистая вы очень, неиспорченная. Трудно вам будет в жизни. Это я вам как эксперт говорю. Но я бы хотел за вами приглядывать. Как за внучкой своей. Позволите?
Я улыбнулась ему в ответ. На душе как-то легко стало. Можно подумать, если я запрещу, он не станет этого делать. Такой он меня и запечатлел. Щёлкнул своим фотоаппаратом. Вскочил, засуетился. Кадр ловил. А я смущалась. Не привыкла. Но почему-то не хотелось возмутиться. Пусть. Ему нравится. Его это вдохновляет. А от меня не убудет.
Возня с фотографированием помогла спрятать глубоко внутри слёзы, что подступали к горлу и рвались наружу. Я никогда не отличалась особой чувствительностью, а вот поди ж ты… Расчувствовалась.
Я не должна этого делать — пускать людей в свою жизнь. Не должна тревожить сердце, что и так перегружено впечатлениями. Но как избежать этого широкого потока, что льётся мне на голову просто из воздуха? Это надо просто пережить и успокоиться.
— Я бы посоветовал вам быть осторожнее, — сказал мне Герман Иосифович на обратном пути. — Что-то нехорошее вьётся вокруг этого дома. У меня интуиция. Да. Чутьё. Это, знаете ли, милое дитя, не вытравить даже старостью, — смеялся старик, как дряхлый ворон — клекотал горлом. — А уж если захотите, я вам много чего могу рассказать. И об отце вашем, Сергее, и о соседях. Да и вообще — много о чём, — он снова закаркал, замедляя шаг.
— Спасибо, — просто сказала я и протянула руку. Он ухватился за неё с радостью. Сжал узловатыми пальцами. Мне показалось, он бы и губами приложился, но сдержался.
— Так я загляну? На чай-то? — проверяет, не передумала ли.
— Приходите. Буду рада вас видеть, — ответила искренне. Я так чувствовала сейчас. И мне не было страшно, что он меня заболтает. К тому же… вероятно, я смогу через старика кое-что узнать. Внезапно посетила меня вот такая мысль. И пока я шла домой, всё перекидывала её со стороны в сторону, как карты. Стоит или не стоит?
Стоит. Я знаю, что получила дом для чего-то. Чтобы выполнить какую-то миссию. Или послужить прикрытием. Отвести глаза. Ничего умного в голову не приходило, но я понимала: раз я ввязалась, должна распутать нити, что привели меня сюда и запутали в свой клубок.
Неподалёку от дома я встретила Никиту. Он делал пробежку. Помахал мне рукой. Улыбнулся. Кивнула ему в ответ. Он не стал приставать, спрашивать, навязываться. И это порадовало. Пока что я не определилась, как вести себя с ним.
Немного поздновато для пробежек, на мой взгляд, но кто их знает, жителей этого элитного посёлка? Может, у них свои нормы и предпочтения?
Невольно кинула взор на другой дом, тот, что рядом. Там, где живёт хмурый Ворон и его семья. Где притаилась жизнерадостная девочка Катя. Но там сегодня жизнь не проглядывалась. Как-то слишком тихо и пусто, но в таких домах и не углядеть движения. Разве что по вечерам, когда зажигаются окна, можно почувствовать дыхание и ритм живых людей за неприступными заборами.
Андрей Любимов
Утром я не проспал, нет. Я давно приучил себя вставать по будильнику, даже если заснул поздно или спал всего полчаса. Это не важно. Если надо, я превращаюсь в робота. Отличное качество, выработанное до автоматизма.
Детей поднять было сложнее. Катя ныла, Илья хмурился и зевал.
— Что за необходимость? — буркнул он и сверкнул на меня злым взглядом.
О, да. В такие моменты я чувствовал: он мой сын не на сто, а на двести процентов. Илье досталась большая часть Любимовских черт. Слишком похожий на меня. Может, в этом дело — в нашей одинаковости. Именно поэтому я никак не могу найти к нему подход.
— Здесь некому приглядывать за вами. Поэтому мы едем в город. Побудете с бабушкой, пока я буду работать и искать вам новую няню.
— Я достаточно взрослый, и могу без нянь и прочей чепухни обходиться! — взвился этот любитель поторчать в телефоне. — Если хочешь, слово дам, что из дома не выйду и к дверям не подойду, даже если там со всей округи полиция съедется.
— А с чего бы ей съезжаться? — сверлю его взглядом. — Но именно поэтому вы едете со мной. Чтобы никто не посмел вас ни пугать, ни обижать.
