Иоанн XXIII, узнав, что Гус посмел посягнуть на его доходы, стал с тех пор непримиримым врагом Гуса. Никакие самые дерзкие вероисповедные ереси не могли итти в сравнение с этим грехом Гуса — прямой атакой на финансовую операцию Римской курии.
Иоанн XXIII взял в собственные руки следствие по делу о чешском еретике. Прежде всего подтвердил он и усилил прежнее церковное проклятье Гусу. Всякий, кто посмел бы общаться с ним, подлежал, в свою очередь, проклятию. Где бы ни появился Гус, в городе или деревне, должно тотчас прекращать богослужение во всех церквах. Вместо службы священнику надлежит провозгласить с амвона проклятье еретику, зажечь свечи и потушить их, бросив на землю. Во всех церквах Чехии священники должны в полном облачении, под колокольный звон перечислять перед народом места, попавшие под запрет богослужения за то, что в них жил Гус. В направлении города, местечка, замка или села, где он в тот час пребывает, надлежало бросить три камня в знак полного отвержения еретика от лона матери-церкви.
В сентябре 1412 года в Прагу привезли папскую буллу, повелевавшую арестовать Гуса. Папа требовал немедленной отправки еретика в Рим.
Немцы-бюргеры Старой Праги собрались в вооруженные группы, готовые выполнить повеление папы, завладеть Гусом. Чехи с трудом отбили от них своего проповедника.
Король и на этот раз решил пренебречь папской буллой и не выдавать Гуса Иоанну. Но охранять его от длинной руки Рима становилось даже для короля все труднее. Вацлав посоветовал проповеднику покинуть на время Прагу и укрыться где-нибудь в глухом углу, подальше от столицы.
Гус удалился в глубь южной Чехии, в места, откуда был он родом.
То, что увидел изгнанник в чешской провинции, должно было сильно его ободрить. К великой радости Гуса, деревенские священники оказались горячими сторонниками его учения.
Сельские священники, а за ними и крестьяне со всех концов несли пострадавшему от «римской блудницы» свою горячую любовь и преданность.
Многие из земских панов и рыцарей также держали сторону Гуса в споре его с Римом и давали гонимому приют в своих замках.
Счастливое для изгнанника настроение умов в глухих углах чешской земли позволило ему в эти годы спокойно, не смущаясь наложенной на него церковной карой, жить во многих местах, писать трактаты и заниматься любимым делом — проповедью.
Как и в Праге, проповеди Гуса привлекали тысячи людей. Достаточно было крестьянам заслышать, что «под старой липой будет говорить магистр Ян», как к этой липе со всей округи стекались жадные до его слова селяне.
Изгнанник часто беседовал с деревенскими священниками. Они хорошо помнили слова Гуса о том, что в евангелии заключена вся христианская истина. И текстами из этой книги бедные деревенские служители культа доказывали, что паны вовсе не должны управлять крестьянами. А монастыри, говорили они, нужно срыть до основания, как языческие капища, где поклоняются Ваалу. Расписные иконы, шитые золотом и драгоценными камнями облачения священнослужителей, серебряные кадила, позлащенные хоругви — все это против евангелия и должно погибнуть в пучине огненной.
Гус исподволь проникался смелыми мыслями, бродившими в головах некоторых деревенских священников. После многих лет столичной жизни он снова окунулся в гущу народной, крестьянской Чехии.
Дружеская связь и восторженное почитание магистра Яна были особенно сильны в народе. Эго очень облегчало жизнь изгнанника.
* * *
Тем временем произошли важные сдвиги в политической жизни Западной Европы. Владислав Неаполитанский захватил Рим. Иоанн XXIII еле унес оттуда ноги. Он стал слезно молить императора Сигизмунда, «Ограду церкви»[24], о помощи.
Император находился в то время под сильным впечатлением растущих в немецких землях ересей, недовольства горожан и дворянства поборами церкви. Он и сам имел личные основания быть недовольным. «Овцы», на «шерсть» которых он рассчитывал, оказывались наперед начисто остриженными бесчисленными слугами Рима. С этой стороны Сигизмунд и сам был сторонником церковной реформы. Он намеревался выгодно для себя использовать безвыходное положение Иоанна XXIII и соглашался протянуть руку помощи папе, но при условии немедленного созыва вселенского собора католической церкви.
Со скрежетом зубовным, после долгих колебаний Иоанн XXIII дал на это свое согласие. Сигизмунд тотчас обнародовал манифест «ко всему христианскому миру» о том, что по договору со «святым престолом» он созывает на 1 ноября 1414 года вселенский собор в имперском городе Констанце.
Многим религиозным людям, давно чаявшим коренной реформы церкви, в то время казалось, что наступает, наконец, золотое время полного обновления католичества, освобождения от язв, насквозь проевших его тело.
Так, видимо, показалось и Гусу, который не мог правильно понять происходившего. В действительности же два омерзительнейших представителя высшей феодальной власти средневековья, один в папской тиаре, другой в императорской короне, маневрируя то в согласии, то один против другого, старались наилучшим образом устроить собственные дела и укрепить личное свое положение за ширмой готовившегося церковного съезда.
Осенью 1414 года Сигизмунд через двух чешских дворян, Яна из Хлума и Вацлава из Дуба, пригласил Гуса прибыть в Констанц, чтобы очиститься перед собором от обвинений в ереси. Гусу была обещана возможность свободно изложить свое учение перед князьями церкви. Если Гус не убедит собор в своей правоте, он, император Священной Римской империи и король Венгрии, гарантирует ему свободное возвращение на родину.
Друзья предостерегали Гуса от опрометчивого шага. «Сигизмунд предаст тебя в руки инквизиции!» — говорили они ему, хорошо зная, кто такой Сигизмунд Люксембургский. Но Гус прежде всего верил в неотразимую силу своих доводов. Они сумеют поколебать враждебность прелатов, — ведь он придет к ним со словами истины!
Готовясь к дальней поездке и ожидая охранной грамоты императора, Гус два месяца провел в Праге. Со всех сторон слышал он дружеские советы: «Не езди! Оставайся среди своих!» Сапожники, портные, водоносы, пражский ремесленный люд просили его отказаться от опасного богословского состязания с князьями церкви, в котором истина, как чувствовали они сердцем, мало что значит.
Но решение Гуса было уже принято.
Гус долго и напрасно дожидается в Праге обещанной императором охранной грамоты. Но так велико его желание поскорее предстать перед верховным судилищем церкви, что он решает пуститься в путь, заручившись одним лишь словом императора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
