это было сказано громко и на диво жестко, отчего шепоток, родившийся было средь людей, стих. – Напротив, дар этот весьма редок. И оттого ценен.
И замолчал.
А Старомысл все смотрит и смотрит. Отчего он смотрит? На ладхемку? Он ведь говорил о любви. Разве тот, кто любит, будет глядеть на другую женщину? И так, бесстыдно?
Сердце заныло. И зубы. И появилось недостойное желание завизжать, затопать ногами.
– Спокойно, – Яр почувствовал и подхватил под руку. – Дыши глубже. Это морок. Только морок.
Морок.
И Мудрослава понимает. Разумом. Вот только сердце сбоит. Сердцу разум не прикажет. А во рту сделалось кисло, будто она ненароком порченного молока хлебнула.
Она прикрыла глаза и стояла.
Долго?
Верно, долго, а Яр стоял рядом. Вот так и за руку держал, сжимая крепко, отчего на душе словно бы легче становилось. Главное, что когда Мудрослава открыла глаза, то все переменилось.
Нет, старуха лежала на столе, только избавленная от лохмотьев.
Она была вовсе не страшной.
Напротив, она гляделась ненастоящею. Желтая кожа. Какое-то сухое легкое тело, глядеть на которое стыдно, но Мудрослава вперилась взглядом.
Зацепилась.
– И все-таки, – чей-то голос нарушил затянувшуюся тишину. – Возможно, не стоит юным девам видеть…
– Бросьте, – отмахнулась Ариция Ладхемская. – Я не раз и не два бывала в анатомическом театре. Это весьма познавательно.
– Я мертвецов не боюсь, – островитянка нахмурилась.
Степнячка лишь покачала головой и прижала к подбородку кулачки. А вот рядом с ней людей почти и не было, только один, невысокий хмурый и в роскошном халате, наброшенном поверх другого столь же роскошного, из-под которого, кажется, и третий выглядывал. Он стоял, обнимая хрупкую девушку, и что-то настойчиво говорил ей на ухо.
А остальные?
– Потом расскажу, как оно вышло, – Яр отпустил руку. – Старуха свое получила. Девочку вот жаль. Слухи пойдут.
Мудрослава кивнула.
Расскажет.
Все странно. Не так. Не как должно.
Ладхемская принцесса склонилась над телом. Она осторожно коснулась головы старухи. Прислушалась к чему-то…
Пальцы пробежали по лицу. Замерли на закрытых глазах. Переместились на грудь.
На живот.
Они рисовали странные узоры, и Мудрослава вдруг ощутила острую зависть. Выходит, что вот эта, разряженная в пух и прах ладхемка, что-то умеет? Что-то такое, недоступное самой Мудрославе?
У Мудрославы тоже дар.
Но… её не учили им пользоваться. К чему? Разве вместно царевне ворожить? Она-то и должна, что силу свою детям передать, род укрепляя. В том её истинное призвание, а все прочее – от демонов.
А в Ладхеме, выходит…
Мудрослава прикусила губу. И поглядела на Яра. Тот смотрел. Все смотрели. На тело. На принцессу, ныне саму на себя не похожую. На то, как спокойно, умело двигались руки её. А на лице играла безмятежная улыбка.
И вот она отступила.
С благодарностью кивнула Ксандру, который подал влажное полотенце. И долго старательно вытирала им руки.
Каждый палец.
Каждый, чтоб его, палец… будто и не замечая ни людей, ни ожидания их.
– Она умерла, – сказала, наконец, Летиция Ладхемская.
– Мы заметили, – Мудрослава прикусила губу, кляня себя за вырвавшиеся эти слова.
– Давно. Это… сложно объяснить, но она… – Летиция уставилась на свои руки. – Она была мертва. И в то же время жила. Не понимаю!
В этом голосе было столько отчаяния.
– Я видела, как она умирала. Она… отравила кого-то. Убила. Смерть оставляет отпечаток на человеке. Но та, другая, забрала её с собой. Так тоже бывает. А эта женщина не захотела уходить. И осталась. Только все равно умерла. А чтобы жить… она… она убивала.
Тихо.
Очень тихо. И слышно, как колотится сердце.
– Девушек. Она их забирала и убивала.
А степняки слушают внимательно. И с каждым произнесенным словом лицо мужчины темнеет. И вот уже не он поддерживает Теттенике, но она цепляется за руки его, словно пытаясь удержать.
Остановить.
Что?
– Она забирала их жизни себе, но этого было мало. И она пришла сюда. Она… хотела забрать её жизнь, – Летиция Ладхемская повернулась к степнячке. – Но почему-то просто так сделать этого не могла. Извините. Смерть, она всегда слегка размывает восприятие. Всякий раз по иному. Но… кем бы ни была эта женщина, тело лучше сжечь.
Она протянула полотенце к Ксандру.
– И еще… – Летиция задумалась ненадолго. – Могу я поговорить с вами? Наедине?
– Это неприлично! – взвизгнула пухлая женщина, которая, верно, выполняла ту же роль, что и боярыня Никитская при Мудрославе. – Наедине! Это… это вас скомпрометирует!
– Я думаю, этот вопрос можно решить, – Ричард подал руку принцессе, и это вновь же резануло по сердцу. Конечно… темный дар некромантии там, в мире обыкновенном, привычном Мудрославе, стыден. А здесь? Не выйдет ли так, что этот дар, про который Повелитель говорил, что он редок, станет тем самым аргументом в пользу Ладхема?
И не то, чтобы Мудрославе вдруг захотелось замуж, нет.
Просто… обидно.
– Что бы вы ни хотели сказать, – Ричард протянул другую руку демонице. – Мы выслушаем.
А еще подумалось, что демоница тоже не выглядит счастливой.
Почему?
Летиция Ладхемская давно не чувствовала себя настолько неудобно. Наверное, с того самого раза, как матушка, узнав о её даре, о недостойном её поведении, слегла. И впервые не ругалась, не читала мораль, но просто лежала, такая непривычно бледная и несчастная.
А в покоях остро пахло лекарствами.
Батюшка гляделся мрачным и хмурым.
И сама Летиция чувствовала себя виноватой. Правда, не понимала, в чем именно провинилась. Она ведь никому не причинила вреда.
Она… только пользу.
Она помогала.
Это ведь важно, помогать людям. Но отец был бледен.
– Дорогая, – матушка говорила слабым голосом и руку протянула, и Летиция коснулась этой руки, цепенея от страха. Вдруг да увидит на ней, на белой коже, привычную тень смерти? Но нет. Руки были чисты. И даже задышалось легче. – Дорогая, мы не сердимся… мы понимаем, что ты не виновата.
Только почему-то Летиция ощутила себя еще более виноватой.
– Однако ты должна понимать, что…
…разговор тот был долгим.
Муторным.
И запомнился лишь отчасти. Матушка вот. Отец. И еще маг, который выглядел очень расстроенным и тоже глубоко несчастным.
Почему?
Голова заболела. И Летиция поморщилась. Не хватало. Мало того, что она взяла и вот так… и теперь все знают, что Летиция Ладхемская владеет проклятым даром. Так еще и здоровье у неё слабое.
А перед глазами плывет все.
Будто туман.
И сестра в кои-то веки молчит, поддерживает под руку. Не от избытка родственной любви, никогда-то этой любви меж ними не было, но тоже хочет услышать.
Надо ли?
– Прости, – Летиция высвободила руку. – Но это и вправду… я потом. Ладно?
Когда станет понятно,
