Для начала Сандзё проглотил пять или шесть кусков дыни — каждый в три куса одолел. Потом взялся за форель. Несколько штук умял — каждую в два куса одолел. Теперь дошел черед и до риса. Пару раз палочками подцепил — до дна миску выбрал. “Мало!” — сказал советник. Еще пара мисок — и бадья опустела. Пришлось наполнять ее рисом снова.
Посмотрел Сигэхидэ на эту трапезу. “Хорошо, что ты меня слушаешься и ешь рис на воде. Да только вряд ли удастся тебе похудеть, если свой аппетит не умеришь!” Сказал так Сигэхидэ и ушел.
Ну, а советник все больше и больше стал походить на борца сумо.
ПРО СЫЩИКА ТАДААКИРА
И это тоже давным-давно было... Жил-был сыщик по имени Тадаакира. Когда он был еще молод, у храма Киёмидзу, на нависающим над горой деревянном настиле на сваях, вышла у него стычка со столичными юнцами. Эти бандиты повытаскивали кинжалы, окружили Тадаакира — вот-вот зарежут. Тогда тот обнажил меч и побежал к храму. Но с восточной стороны храма его поджидали сообщники бандитов. Тадаакира ускользнул от них, забежал в храм, сорвал бамбуковую штору и прыгнул в раскинувшуюся внизу долину. Ветер наполнил штору, и Тадаакира, словно птица, плавно опустился у подножия горы. Разбойники же выстроились на краю настила и ошеломленно наблюдали за ним. Поделать с Тадаакира они ничего не могли.
ПРО ТО, КАК МУЖЧИНА, ХРАМ ХАСЭДЭРА ПОСЕЩАВШИЙ, ЧУДЕСНОЙ МИЛОСТИ УДОСТОИЛСЯ
Давным-давно жил-был молоденький самурай. Ни отца с матерью у него не было, ни хозяина, ни жены с детьми. Совсем один он был. И как жить ему — непонятно. Вот пришел он в храм Хасэдэра81, надеясь, что Каннон поможет ему. Лег он перед образом ничком и говорит: “Чем так в этом мире жить, лучше умру перед образом голодной смертью. Не уйду отсюда, пока не увижу сон о том, что должна мне быть явлена сама собой поддержка”. И вот так вот и улегся. Увидели его монахи, спрашивают: “Кто это здесь улегся? И еды у него никакой нет. Ежели так лежать станет, храм осквернит. Дело серьезное. Кто его наставник? Где он?”
Самурай отвечает: “Поддержать меня некому, наставника человеческого у меня никакого нет, пропитаться нечем. И нет никого, кто пожалел бы меня. А ем я то, что дает мне Будда и Будду считаю своим наставником”. Собрались монахи, говорят: “Весьма досадно это! И для храма плохо. И Каннон позорит. Лучше-ка позаботимся о нем”. И по очереди стали кормить самурая. Он ел то, что ему приносили. Но от образа не отходил. Так прошло тридцать семь дней.
Вот минуло тридцать семь дней. И перед рассветом видел самурай сон. Будто бы появился из-за занавески человек и говорит: “Ты не ведаешь о воздаянии за грехи в прежнем рождении. Нехорошо роптать на Каннон. Но мне тебя жалко, так что помогу тебе. А сейчас уходи отсюда поскорее. Уходя же, обязательно возьми первое, что под руку подвернется, и держи при себе, не выбрасывай. Уходи же скорее, сейчас же”. Так он гнал самурая прочь. Самурай проснулся и отправился к монаху, который обещал накормить его. Поевши, решил уйти, но споткнулся у ворот и упал.
Когда самурай стал с земли подниматься, увидел, что пальцы его сами собой соломинку схватили. И тогда он подумал, что эту соломинку пожаловал ему Будда. Никчемное дело, подумал он. Но все же, верно, это Будда сам так распорядился. И пошел самурай, вертя соломинкой. А тут овод жужжит, вокруг головы кружит, докучает. Обломил самурай ветку с дерева, отгоняет его. А тот все так же жужжит, надоел совсем. Поймал его самурай, привязал соломинкой за кончик ветки. Овод улететь не может, жужжит, вокруг летает.
А в это время экипаж направлялся в храм Хасэдэра. За передними бамбуковыми шторами сидел маленький мальчик, очень хорошенький. “А что у этого мужчины за штучка? Попроси-ка, пусть мне отдаст”, — сказал он сопровождавшему его верховому слуге. Слуга и говорит: “Эй ты, отдай-ка, что там у тебя! Молодой господин просит”. — “Эту вещь пожаловал мне сам Будда. Но раз молодой господин изволит просить, пусть возьмет”. И самурай отдал соломинку с оводом. “Этот мужчина — очень добросердечный. Он с легкостью отдал то, что попросил молодой господин”, — подумал слуга и подарил ему три завернутых в превосходную бумагу мандарина, сказав: ”Съешь-ка, когда в горле пересохнет”.
“Вот одна соломинка превратилась сразу в три мандарина”, — подумал самурай. Привязал их к ветке, перекинул через плечо и пошел. И вот видит он, тайно путешествует некая знатная дама, окруженная множеством самураев. Дама измучилась в пути и повторяла: “В горле пересохло, дайте пить”. Казалось, что дыхание ее вот-вот прервется. Свита ее была в замешательстве. “Есть ли поблизости вода?” — бегали, кричали и суетились слуги. Но воды нигде не было. “Что же делать, может, на вьючной лошади есть?” — спрашивали они. Но вьючной лошади не было видно — она сильно отстала. Даме же становилось все хуже и хуже. Поднялась настоящая суматоха, дама находилась на пороге смерти.
Самурай увидел, как беспокоятся люди оттого, что у госпожи пересохло в горле. Самурай неспешно приблизился к ним. “Этот мужчина должен знать, где здесь вода. Есть ли в окрестностях питьевая вода?” — спрашивали они. — “Поблизости питьевой воды нигде нет. А в чем, собственно, дело? — “В пути госпоже стало плохо, пить захотелось, а воды-то и нет. Дело нешуточное, вот мы и спрашиваем”. — “Да, вот незадача. Вода далеко, пока наберешь и притащишь, время пройдет. А как насчет этого?” С этими словами самурай подал три мандарина, завернутые в бумагу. Люди обрадовались, зашумели. Дали их госпоже. Съела она их и стала понемногу глаза открывать. “Что случилось?” — спрашивает. “У вас в горле пересохло. Вы говорите: “Дайте воды!” И тут же без чувств упали. Мы воду ищем, а чистой воды и нет. Но тут самурай здесь оказался, сообразил как беде помочь, подарил три мандарина, и мы дали их вам.”
Дама сказала: “У меня так в горле так пересохло, что я в обморок упала. Помню только, как воды просила. А дальше ничего не помню. Если б не мандарины, умерла бы прямо в поле. Как хорошо, что этот самурай поблизости оказался. Он здесь еще?” — “Здесь”, — ответили ей. — “Скажите, чтобы подождал немного. Счастье-то счастьем, да если бы я умерла, как это было бы ужасно! Чем же могу, находясь в чистом поле, отблагодарить этого самурая? Да хоть накормите его. Пусть подождет немного. Когда подойдут вьючные лошади, дайте ему поесть”. — “Будет исполнено”.
Пока ждали, подошли навьюченные корзинами лошади. “Почему так сильно отстали? Лошади с поклажей должны идти впереди. Разве ладно, что они так отстают, что-нибудь нехорошее случиться может!” Поставили шатер, вытащили ширмы, расстелили циновки. “Вода далеко, но вы устали и я хочу обязательно накормить вас”. Послали носильщиков, те набрали воды, разложили еду и накормили самурая. Ест он, а сам думает: что же теперь ему достанется за мандарины? Если здесь замешана Каннон, вряд ли просто так дело закончится. Тем временем вытаскивают три штуки хорошего белого полотна. “Передайте тому самураю. Мою благодарность за те мандарины не выразить словами. Но чем еще могу я, находясь в дороге, выразить свое расположение? Возьмите в знак моей признательности. А в столице я живу там-то и там-то. Непременно приходите.”
Так получил самурай три штуки полотна. Обрадовался он и думает: вот, одна соломинка превратилась теперь в три штуки полотна. Зажал полотно под мышкой и ушел. Тем день и кончился.
Заночевал самурай в доме одного человека, жившего при дороге. Как рассвело, поднялся вместе с птицами. Тем временем взошло солнце. И в час дракона повстречал он человека верхами — на неописуемо красивом коне. И так самураю этот конь понравился, что помчался он за ним, не разбирая дороги. Этот конь, верно, тысячу монет стоит! Но тут конь внезапно свалился на землю — вот-вот дух испустит. Хозяин с потерянным видом слез с него и стоял рядом. В смятении слуги сняли седло, спрашивают: что делать? Но конь умирал скоропостижной смертью, хозяин заламывал руки, обезумев от горя — вот-вот заплачет. Но делать нечего, сел на простого коня, какой рядом был.
“Хоть я и здесь, да ничем помочь не могу. Я уезжаю. Ну, а коня куда-нибудь спрячьте”. И хозяин уехал, оставив на месте одного простолюдина. Смотрит самурай и думает: а ведь этот конь будет моим, хотя бы и мертвым. Соломинка превратилась в три мандарина. Три мандарина превратились в три куска полотна. А это полотно, само собой, превратится в коня. Подошел поближе и говорит простолюдину: “Что это за конь?” — “Этого коня господину доставили из провинции Муцу. Десять тысяч охотников желали его купить, платили любую цену. Но хозяин не хотел с ним расставаться. Но вот сегодня он пал, а хозяин не получил ничего. Вот я и думаю: не снять ли мне с него шкуру, да только что я с этой шкурой в дороге буду делать? Вот сижу, присматриваю за ним”. — “Неужели? А я вот смотрю — замечательный конь, а пал безвременно. Поистине печальна участь обладающего жизнью. Правда твоя — если в дороге освежуете коня, шкуру не выделать. Я-то сам здесь неподалеку живу, смогу шкуру выделать. Уступи ее мне.” И дал простолюдину штуку полотна. Тот подумал: вот нежданный прибыток. Опасаясь, как бы самурай не передумал, как взял полотно, так убежал, не оглядываясь.
