Вслед за разведчиками в избу вошел бородатый старик в ватнике, в военном шлеме со звездой, какие носили буденновцы в девятнадцатом году. Он внимательно оглядел их:
— Кажись, свои. Ну, родные, как дела? Где они сейчас?
Любанский недоуменно спросил:
— Кто они?
— Известно кто, — сердито оборвал мужик, показывая, что ему сейчас не до шуток. — В Шаблино и в Куракино они уже были с разведкой, что ли, а через реку пока не переходили… Днем, глядишь, и сюда нагрянут. Не успеем и ноги унести… Помогите, братишки, сундук вытащить… Тут все колхозные документы уложены…
Разумов и Любанский ухватились за ручки допотопного сейфа с одной стороны, Евгений и хозяин — с другой и выволокли ящик во двор. Как только его водрузили на подводу, хозяин распахнул ворота и погнал лошадей.
Все двери так и остались открытыми, словно хозяева больше не собирались вернуться.
Глава двенадцатая
До своего отъезда в армию Машенька старалась устроить судьбу брата самым лучшим образом. Она начала осаду его неприступной гордыни со всей хитростью, присущей только женщине. В тот вечер, когда Оксана была у них, Машеньке показалось, что брат неравнодушен к ней, и сказала ему о своих догадках.
Роман слушал сестру хмуро, но не перебивал. Машенька была довольна и этим. Она печально оглядывала темные углы подвала и думала, как украсить это сырое убежище, чтобы можно было приглашать гостей, подразумевая при этом Оксану. Художник иронически выслушивал фантастические замыслы сестры, но потом и сам увлекся ее предложениями.
Роман действительно любил Оксану, но не старался пробудить в ней ответное чувство. Допустим, думал он, что Машенька права. Но что я могу предложить Оксане? Жениться? Но разве может она жить в этом подвале? В этой жалкой обстановке? Заработок его был так неустойчив, что он все еще считал себя учеником, сам готовил обед, стирал сорочки. Оксана знает, что он талантлив, что он добьется успеха, но сегодня он настолько беден, что не имеет права говорить о любви.
Но Машеньку трудно было сбить с позиции молчанием. Она обругала брата мещанином, привела несколько примеров со знакомыми: вот художник Раков женился на дочери инженера, получил в приданое квартиру, жена создала ему условия, в которых развивается его талант.
В тот же вечер Машенька потребовала, чтобы Роман немедленно достал денег, а она приведет квартиру в приличный вид, чтобы не стыдно было приглашать гостей, а когда она уедет, он сможет приглашать Оксану. Говорила она это с такой верой в свои слова, что Роман Матвеевич вдруг оживился, начал перебирать свои старые картины, как будто и в самом деле поверил в несбыточное.
В среду вечером Ожогин, собиравшийся закрывать свой магазин, увидел, как к нему вошел молодой человек с очень гордым, независимым выражением лица. Преодолевая некоторое смущение, он назвал себя художником и сказал, что хотел бы предложить на комиссию несколько своих картин. Это был Роман Матвеевич Уваров.
— Картины? — спросил директор. — Но это сейчас не ходкий товар! — Он хотел что-то добавить, но лицо художника заинтересовало его, и он неожиданно сказал: — А ну, покажите…
Уваров развязал веревки и поставил на прилавок три картины.
Ожогин, как старая хитрая лиса, все угадывал нюхом. И действительно, лицо художника не обмануло его. Картины были прекрасны, он, слава богу, кое-что понимает в живописи, знает и новую западную живопись, знает и советских художников, но он и не предполагал, что в этой суматошной Москве может жить такой живописец. Он просто послан богом ему в награду за все хлопоты и страдания в тяжелые дни войны.
Притворившись дурачком, он кивнул на серебристый пейзаж и спросил:
— А сколько вы хотите за эти кустики?
Роман Матвеевич вздрогнул, сжал кулак так, что ногти впились в ладонь, с презрением взглянул на бородатого торговца и назвал сумму в два раза больше той, какую хотел назвать.
Петр Кириллович сделал испуганное лицо:
— Помилуйте, да за эти деньги можно купить не только кустики, а целый лес, среди которого можно построить дачу.
Художник, облокотившись на прилавок, слушал его с усмешкой.
— Позвольте, — возразил он, — еще дешевле срубить дерево, заплатив леснику пятьдесят рублей штрафа, а изловчившись, можно даже украсть бесплатно. Целое живое дерево, а не нарисованные кустики.
Нисколько не смущаясь таким ответом, Петр Кириллович поглаживал бородку тыльной стороной ладони, самодовольно улыбался. Да, перед ним был не простачок, а такой же цепкий, как и он, жук.
— Хорошо, если вы хотите по тысяче за картину, я беру одну, а если вы согласитесь отдать все за две — беру три. И даже попрошу принести еще…
Лицо художника искривилось от внутренней боли, но Ожогин знал, что он согласится, И действительно, узнав, что деньги можно получить немедленно, художник даже обрадовался.
Как только за ним закрылась дверь, Петр Кириллович позвонил знакомому мастеру и заказал багетовые рамы. Потом повез свою покупку на дачу, где хранил все ценные вещи.
Прогуливаясь из комнаты в комнату по своей большой даче, он искренне радовался, что в его коллекции прибавились новые и очень ценные картины.
Машенька скоро убедилась, как ошиблась она, думая, что и во время войны можно легко наладить спокойную жизнь. Хотя Роман и достал изрядную сумму, но оказалось, что во всей Москве нет стекол, а о масляной краске, о мастике для паркета нечего и думать. И Машенька приуныла. Она сама накрахмалила шторы, мечтала повесить их на чистые окна, мечтала, как во время тревоги они втроем будут пить чай: их подвал был не хуже бомбоубежища.
Она горевала только об одном, что скоро оставит брата одного… А зима предстоит холодная, как он ее переживет? Кто будет заботиться о нем?
Брат не разделял ее огорчений. Он по-прежнему утверждал, что все к лучшему в этом лучшем из миров. От этой примиренческой философии Машенька впадала в ярость.
— Что к лучшему? Что стекол в Москве нет?
— И то, что Оксана к нам больше не приходит, — спокойно отвечал Роман.
— Не приходит потому, что ни ты, ни я не приглашаем ее. И все из-за твоей мещанской гордости. Что ж, ты думаешь, что не достоин ее? Подумаешь, дочка профессора. Да тебя вся Москва знает. Твои картины в Третьяковской галерее висят.
— Пусть так, — спокойно отвечал Роман, — но все это аргументы для ума, а не для любви.
— А что же для любви нужно? Квартира в пять комнат? Автомобиль?
— Возможно, — ответил Роман, неторопливо оделся и пошел в сбой гараж.
Машенька знала, что капля за каплей камень точит, и последовала за братом.
Он даже не взглянул на нее, суровым молчанием предупреждая, что ей лучше уйти, но Машенька сначала села у камина, погрела руки, потом подсела к мольберту, взглянула на холст и вскрикнула от изумления.
Строгие складки на лбу Романа разгладились, он перевел прищуренный взгляд с холста на Машеньку, и глаза засветились сдержанной улыбкой. Он внимательно следил за ее лицом, стараясь определить успех своей картины.
— Кто это?
— Портрет одной девушки.
— Но это же Оксана в белом платье?!
— Нет, — сухо ответил он, — просто девушка в белом. Такие не часто встречаются и запоминаются на всю жизнь.
Она долго молчала, потом положила руку на его плечо и тихо сказала:
— Братишка, ты большой талант! — Взволнованно повернулась на каблуках и пошла по гулкому гаражу. — Если ты сейчас же не поедешь в Союз художников и не скажешь, что тебе нужна квартира, то я сама пойду. Слышишь? Я-то знаю, как надо получать квартиру. Уж я устрою им скандал! Пусть попробуют не дать. Я в Комитет по делам искусств пойду. Недопустимо, чтобы талантливый художник оставался на зиму в комнате без стекол.
— Не дури, не дури, — строго перебил Роман, отмывая и перетирая кисти. Он ждал, что она уйдет, так как не мог работать при людях.
Машенька не уходила. Тогда он снова заговорил:
— Во-первых, еще до войны комнату найти было так же трудно, как алмаз. А теперь столько домов разрушено, люди остались без крова. Им тоже нужно жить. Во-вторых, — продолжал он, видя, что его слова совсем не убедили сестру, — если я приду в Союз и скажу, что я не могу жить, не могу писать, потому что у меня нет необходимых условий, мне ответят коротко: «Не пиши!» Подумай, Маша, кому нужны мои картины? Кто заинтересован в том, чтобы я творил, создавал что-то значительное? Это нужно только тебе и мне, да еще любителям живописи, которые уж никак не виноваты в том, что у художника нет квартиры. Беда в том, что там, где ты думаешь искать помощи, сидят равнодушные люди. Хорошо еще, если они сами не художники, хуже, если они и сами пытались создавать искусство, а потом перешли на сочинение бумажек. Так-то вот, дорогая, без иллюзий… А теперь иди, занимайся своим делом и не мешай мне…