жанровым делением, что проводят в жизнь работники книжных магазинов. Они и расставляют по разным полкам: «Город Солнца» — вот сюда, «Гулливера» — туда, а «Битву с космическими пауками» (это название ещё пригодится) — на эту полочку.
Итак, научная фантастика, фэнтези, альтернативная история, фэндом, межавторские проекты…
Нам эти термины понадобятся для продолжения разговора.
15.02.2016
Прозёванный гений (о Лескове и его месте в русской литературе)
Мы во всю мочь спорили, очень сильно напирая на то, что у немцев железная воля, а у нас её нет — и что потому нам, слабовольным людям, с немцами опасно спорить — и едва ли можно справиться. Словом, мы вели спор, самый в наше время обыкновенный и, признаться сказать, довольно скучный, но неотвязный.
Николай Лесков, «Железная воля»
(фрагмент картины «Портрет Николая Лескова» работы Валентина Серова, 1894)
Поэт Георгий Шенгели вёл дневник. В нём он сделал много чрезвычайно важных для истории литературы записей, а вот 28 декабря 1950 года скорбно написал о смерти писателя Сигизмунда Кржижановского.
«Прозёванным гением» назвал его Шенгели.
А Николая Лескова назвал прозёванным гением Игорь Северянин — прямо так и написал: «Достоевскому равный, он — прозёванный гений»[37]. Правда, он ещё назвал Лескова «надпартийным» и употребил вообще много разных эпитетов.
В том-то и дело, что у нас прозёваны и неглавные писатели, и знаменитости.
Особая беда в том, что хоть гениев у нас много, но и прочитаны они неловко, часто из-под палки, и оттого — со странным результатом.
При этом наше Отечество, несмотря на рекламируемую разнузданность, всегда было склонно к табели о рангах.
И довольно много писателей, в шутку и всерьёз расставляли своих предшественников и современников по клеткам этой таблицы.
По всему выходило, что надо всеми царит один генералиссимус Пушкин, за ним идут маршалы — Толстой и Достоевский, а потом уже начинается какая-то чехарда генеральских погон, путающихся вовсе с полковничьими. Лесков при этом оказывался в генералах, но и то — не на первых местах.
Он был мягко исключён из высших должностей в нашей суровой общественной табели.
Меж тем, Лесков едва ли не равный Толстому с Достоевским писатель.
Впрочем, это, конечно, сильное утверждение.
Уроженец села Горохова, что в Орловской губернии, он описан хорошо. Он как бы исчислен. Про его жизнь известно многое, и это многое вовсе не похоже на жизнь пророка (а отечественный читатель и сейчас-то хочет видеть в писателе учителя, а тогда — и подавно).
Вот Вячеслав Пьецух (а привлечь внимание к его тексту я считаю необходимым) перечисляет обстоятельства этой жизни, и ясно, что вот не лидер это общественных мнений, не герой, нет:[38]
Итак, с одной стороны Лесков почти не прочитан, а с другой — кто не знает Левшу. Само имя тульского (или сестрорецкого) умельца стало нарицательным. Между тем рассказ этот страшен, он страшен и прост, как многое из того, что писал Лесков.
Этот рассказ загадочен, и название его менялось. В одном из предисловий Лесков говорит, что записал эту легенду в Сестрорецке от старого оружейника. Иногда в заглавии сообщалось, что левша косой, и это тоже имеет особый смысл. А потом снова нужно объясняться. Авторская статья по поводу знаменитого «Левши» так и называется: «О русском левше (Литературное объяснение)».
Лескову всё время приходилось оправдываться.
Он делал это не очень ловко, хотя в молодости служил в уголовной палате и навидался разного.
Закон имеет особый запах и вкус всегда существующей вины — особенно в России. Оправдываться в России надо часто. Что оправдываться — надо каяться. Каяться за первые романы, за рассказы, за всё. Вокруг покаяния создаётся особый миф, даже ритуал. Виктор Шкловский писал о том, как отрекается Пётр — ему холодно, и хочется выйти к костру. Но у костра его спросят, кем он приходится распятому. И вот холод толкает его к огню.
А в России, пишет Шкловский, куда холоднее, чем в Святом городе. Оттого так часты в ней отречения и оправдания.
За Лескова продолжали каяться и после смерти. Для чего — неизвестно, вряд ли для того, чтобы войти в справочник: «С середины 70-х гг. Лесков отходит от реакционного лагеря и начинает сближаться с умеренно либеральными кругами. К этому времени писатель вступил в пору своей художественной зрелости»[39].
Ругали его все — с завидной слаженностью. Слева за шовинизм, справа за издевательство над народом.[40]
Так и остался писатель Лесков с Левшой, причём с историей, сведённой к поговорке, что там в начале: «Англичане из стали блоху сделали, а наши туляки её подковали, и им назад отослали». Даже то, что при этом блоха разучилась плясать, как-то забывали. Смешного анекдота здесь нет, как нет анекдота в «Подпоручике Киже» — прежде всего потому что рядом с бестелесным подпоручиком существовал и умирал офицер Синюхаев, вычеркнутый из списков полка, как из жизни.
Итак, самая знаменитая вещь Лескова, «Левша» — это не история о блохе.
Это история о жизни и смерти.
А в «Очарованном страннике» есть эпизод со священниками. Священники приходят проповедовать, обращать в христианство степных жителей. Это очень похоже на Испытание Вер — приходил жидовин, пришли русские. Только исход иной — Владимир пощадил послов, а бестолковых проповедников — порешили. Бренчат образками степные женщины, как своими привычными украшениями, щурятся с них святые, а Странник хоронит священника, который отказался выкупать его из плена. «Прости», — говорит им Странник, — «Вот как обернулось». Левша же отвечает излупившему, изодравшему его, Левши, волосья Платову: «Бог простит, — это нам не впервые такой снег на голову».
В «Левше» тоже есть мотив выбора. Внешне — смешного. Англичане спрашивают Левшу о своей стране — понравилось — не понравилось, хочет остаться — не хочет. Англичане упрекают Левшу в незнании арифметики, говорят, дескать, если б вы подумали бы да рассчитали б, то поняли, что нельзя блоху ковать, она танцевать не сможет.
Левша крестится левой рукой и отвечает им сталинской формулой: «Об этом, — говорит, спору нет, что мы в науках не зашлись, но только своему отечеству верно преданные».
Страшны эти слова потому, что в них суть службы в России — в любое время.
Приказы исполняются, как известно, беспрекословно, точно и в срок. А структура времени, кстати, у Лескова особая. Человек, принявший рекрутчину, оставивший себе вместо имени право молиться в день своего небесного патрона, молиться ему, а не
