Америке понятие «киберпанк» стало обыденным. Собственно киберпанк и есть научная фантастика, посвящённая отношениям (или взаимоотношениям) человека и компьютера. Почему в названии сохранился корень «панк» — непонятно, но термин вполне успешный и распространённый. Киберпанк — это литература о виртуальной реальности или о соединении человека с электронными машинами.
Причём то, как устроен процессор, уже никого не интересует.
Научно-техническая революция временно завершилась. То, что происходит теперь — скорее научно-техническая эволюция — может быть, в ожидании нового скачка.
Теперь реальность инопланетян для обывателя несомненна, а космический полёт стал для него лишь финансовой проблемой. Техническое новшество превратилось во что-то вроде чёрного автомобиля с искусственным интеллектом — сюжетная деталь, работающая по принципам сказки, а не науки.
Тут дело в том, что обывателя не удивляет «научное изобретение или открытие, ещё не осуществлённое в действительности, но обычно уже подготовленное предыдущим развитием науки и техники». Поэтому в коктейль того, что честный потребитель понимает под «научной фантастикой» щедро сливается мистика и детективный сюжет. Тот самый элемент необычайного, о котором говорили Стругацкие, оказывается только орнаментом на традиционной сюжетной конструкции.
Восторг от описания технических чудес кончился на истории «Наутилуса». То был романтический восторг, а такие эмоции не живут долго. Человечество подросло, научная фантастика прожила романтическую юность, и оказалось, что интересна не возможность дублировать человеческую особь, а рассмотреть этические последствия этого шага.
Если писатель рассказывает о погоне нехороших людей за хорошими (или наоборот) — это боевик. Если цель повествования в том, чтобы ещё раз обсудить неоднозначность прогресса — это, скорее, притча.
Получается, что научная фантастика живёт в разных ипостасях — инженерной, научно-философской и развлекательной.
С развлекательной проще — она легко описывается, она так как следует универсальным законам массовой культуры. Развлекательная составляющая есть и в фэнтези, и в утопии, и функционирует в них точно так же, как в детективе.
Куда сложнее рассуждать о том случае, когда научный феномен рождает притчу, которую словарь Ожегова определяет как «…краткий иносказательный поучительный рассказ». Время изменило притчу, краткость стала теперь необязательна, а под нравоучительностью понимается приглашение к размышлениям. В фантастическом боевике задумываться не надо, им нужно увлечься.
И притча и боевик живут под одним кровом, за одним термином — «фантастика». Один не хуже другого.
Но боевиков всё больше и больше, а притч всё меньше.
22.02.2016
Пропаданцы (об удивительном фантастическом жанре)
Можно такого натворить, что вся история встанет вверх ногами. А удержаться от вмешательства в ваши дела иногда очень трудно. Так вмешаться, как я, например, сейчас вмешался, — это ещё можно. Или вот один мой друг. Попал в битву под Курском и принялся там отражать танковую атаку. Сам погиб и дров наломал — придумать страшно. Правда, атаку он не один отражал, так что всё прошло незаметно[51].
Аркадий и Борис Стругацкие. Полдень XXII век.
Один из типов утопии, а вернее, у-хронии, так называемый роман про «попаданцев». Человек загадочным образом перенёсся в другой мир, и обживает его, сталкиваясь с теми или иными трудностями.
Нельзя сказать, что герои никогда не переносятся в будущее — есть довольно старый мотив «спящего, который проснулся». Замороженный человек или космонавт после известных эйнштейновских манипуляций со временем оказывается в мире будущего, и тут начинается пространство утопии. Как правило, человек в этом будущем мире скорее объект, чем субъект действия. Будущее ему демонстрируют, даже если он сопротивляется.
Но подлинный простор для попаданца — узнаваемое прошлое.
Традиционно первопроходцем этого типа повествования считается Марк Твен с романом «Янки при дворе короля Артура» (1889).
Потом попаданцев стало много — в полном соответствии с социальным запросом.
На отечественной почве попаданцев сперва было мало, хотя существовал роман Лазаря Лагина «Голубой человек» (1966), а в повести А. и Б. Стругацких «Попытка к бегству» (1962) герой перемещался как раз в будущее, но по всем канонам микрожанра. В известном сюжете «Трудно быть богом» (1963) персонажи-прогрессоры скорее не попаданцы, а «направленецы».
Особняком стояла повесть Станислава Рыбаса «Зеркало для героя» (1986) и фильм (1987) по ней режиссёра Хотиненко.
Настоящий расцвет начался в середине девяностых после «Рыцаря из ниоткуда» (1996) Александра Бушкова. Герой Бушкова Станислав Сварог, майор-десантник, попадал, правда, на другую планету.
Конструкция довольно проста: маскулинный герой, с которым приятно идентифицировать себя читателю, попадает в мир, который хоть и неприятен, но податлив, и этот мир «прогнётся под нас» — то есть под героя и под читателя. Герой может вернуться обратно, может остаться царствовать, а может курсировать между мирами.
Довольно давно Пол Андерсон в рассказе «The Man Who Came Early» (1956), где американский солдат попадает к викингам, разъяснил, навыки современной военной службы мало помогают в исторической ретроспективе. «Когда с ним было покончено, труп его приволокли назад. И чтобы дух его не бродил по домам — ведь он, наверное, тоже был колдун, — тело сожгли, и все его имущество положили на костёр вместе с ним… Курган, где покоится его прах, находится вон там, возле болота, к северу отсюда, и люди обходят это место стороной, хотя дух его ни разу не появлялся. А теперь, после стольких событий, о нём всё больше начинают забывать…»
У нас этот рассказ был переведён ещё в 1965-м, но спрос победил эстетическую осторожность.
Современный попаданец путешествует не в «настоящее» прошлое, а в «прошлое, как продукт массовой культуры».
Оттого надо снять вопрос об исторической полезности этого чтения.
Это, кстати, тоже было предугадано давно: в 1953 году Альфред Бестер написал рассказ «Феномен исчезновения», где герои дезертировали в особое прошлое: «Лела Мэчен не могла взять Бен Гура в любовники. Бен Гур никогда не бывал в Риме. Его вообще не было. Это персонаж романа и кинофильма. Она не могла курить. Тогда не было табака. Понятно? Опять анахронизмы. Дизраэли не мог усадить Джорджа Хэнмера в свой „роллс-ройс", потому что автомобилей при жизни Дизраэли не было.<…>
— Но вы же только что сказали, что их истории несостоятельны. Что они полны анахронизмов.
— Потому что они отправляются в придуманное ими время. Натан Райли имеет своё собственное представление о том, как выглядела Америка начала двадцатого века. Эта картина ошибочна и полна анахронизмов, потому что он не учёный. Но для него она реальна»[52].
В общем случае судьба попаданца-пропаданца хорошо описывается Иваном Кошкиным в череде сюжетов: «1. Молодой маркетолог Вася попадает в Киевскую Русь времен Святослава. Пойманный дружинниками князя, он пытается предупредить русского Ахиллеса об опасности
