– Ну? – по-настоящему удивился Борейко. – Боевая?
– Боевая, наша. Нашел в кустах. С войны лежала. Только заржавела, и приклад истлел. Вот бы патроны найти.
– И что бы тогда?
– Стрелять бы научился метко, как мой отец.
Эти слова неприятно задели Борейко, вернули его к прежним ощущениям вины и стыда. Опять вспомнилась та пятница. Старший лейтенант Степкин, отец Вани, подводя итоги стрельбы, не ругал, не стыдил Борейко и еще двух солдат, получивших двойки, а только с досадой заметил, что теперь– батарее нужно здорово поднатужиться, чтобы удержать первое место в дивизионе. Зато хвалил отличников стрельбы, особенно Карпова. «Товарищ Борейко, поучитесь у Карпова, потренируйтесь с ним».
– Значит, хочешь чемпионом по стрельбе стать? Мастером? – спросил Борейко Ваню. – Это хорошо, но, брат, нелегко. Ох, нелегко.
– Он из рогатки мастер стрелять, – засмеялась Таня. – Стрелял в кота, а в окно попал.
– Я в воробья целился.
– Ха-ха! – не выдержал Борейко. – Ну и стрелок. – И чуть было не сказал: «Как я», и досада жестким комом шевельнулась в груди.
– Я записался в кружок метких стрелков, – похвалился Ваня. – Карпов нас будет учить.
«Ох, этот Карпов, – завистливо и ревниво подумал о нем Борейко. – Художник, поэт… «Неужели вам не видно, что дневальному обидно…» Тьфу!.. Придумал же…»
Вот слева овраг, непролазно заросший орешником, сюда сбегались из всего леса белки запасать на зиму орехи. Немного дальше блестело круглое окошко воды – озеро, обрамленное зеленовато-синими прутиками ситника. От этого озерка начинается ольховая гряда, которая тянется к реке, к самой паромной переправе. На переправе живет в небольшом домике паромщик Павел Алексеевич, инвалид войны, пожилой однорукий человек. У него седая голова, черные пушистые усы, а на пиджаке гвардейский знак и планки фронтовых наград. Говорит он кратко, употребляя военные слова, а когда здоровается, называет человека гвардейцем : так крепко запомнилась ему военная служба. Он и Ваню с Таней называет гвардейцами.
«Газик» выехал из ольховой гряды и тут же очутился на берегу. Дети не узнали реку. Вода в ней поднялась вровень с берегом, а в одном месте залила луг. Но главное, что всех удивило, – парома не было ни на том, ни на этом берегу.
– Вот так штука, – промолвил Борейко. – Паводком паром снесло.
– А как же в школу? – встревожилась Таня, и ее личико начало морщиться: вот-вот заплачет.
Солдат Борейко ничего не ответил, вылез из машины, сложил у рта ладони и крикнул на противоположный берег паромщику, который возился возле старенького «Запорожца»:
– Эй, эй, Павел Алексеевич!..
Паромщик выпрямился, показал рукой вниз по течению: там паром, сорвало водой.
– Вот так, гвардейцы, – подражая паромщику, сказал Борейко, покачал головой. – Понедельник, одним словом. До моста в объезд километров шестьдесят…
– Если через мост поедем, то опоздаем, – сказал Ваня. А что делать, назад ехать?
– Я хочу в школу, – заныла Таня, – у нас первый урок – математика.
– А потом экскурсия на фабрику, – вспомнил Ваня. – И физкультура сегодня.
– Неудачный день выпал, – вздохнул Борейко, – с самого утра, – и, про себя помянув этот понедельник недобрым словом, добавил вслух: – И ничего не поделаешь.
– Вертолетик бы сюда – и фыр-р-р через речку, – фантазировал Ваня.
– Или на метле, как баба-яга, а? – подделался под его тон Борейко. – На этой метле, с которой весь день дневальный ходит, – добавил он.
Борейко топтался возле машины, хмурый, даже сердитый, и морщил свой широкий лоб. Что делать? В объезд? Дети опоздают на два урока. Вернуться домой – пропустят целый день. Да и завтра, неизвестно, притянут ли паром на место.
Тем временем паромщик влез в «Запорожец» и начал перегонять его на теневую сторону дома. Переднее стекло «Запорожца» вспыхивало на солнце, как луч прожектора, так ярко, что Борейко даже глаза закрыл. Паромщик вел «Запорожец», а стекло машины – слепящий луч – мигало, дрожало, то гаснуло, то снова било в глаза и слепило. Даже после того, как автомобиль был поставлен к стене дома, некоторое время в глазах Борейко продолжали вздрагивать желтые круги, и он несколько раз крепко сжимал веки, чтобы их отогнать.
И тут Борейко словно озарило. «Вот так фокус!» Он вспомнил ночную стрельбу до мельчайших подробностей, каждое свое движение, каждое действие: изготовку, обнаружение цели, наводку прицела. Без прежней досады, обиды и злости на себя вспомнил он и почувствовал, как радость и успокоение приходят к нему впервые за последние два дня.
«Вспышка подсветки цели – и слепота. А я смотрел на подсветку. Две-три секунды, но меня же ослепляло, и я опаздывал с наводкой. Боялся, что цель исчезнет, и торопился нажать на спуск. И второпях промахнулся».
– Ура! – совсем неожиданно для детей крикнул он. – Эврика! – И хлопнул в ладоши. Вспугнутая сорока вспорхнула с ветки березы. – Лодка есть? – прокричал Борейко паромщику.
Павел Алексеевич закивал, головой, показывая, что лодка есть, но он не берется перегонять ее одной рукой, на такой быстрине не справится.
– Ничего, гвардейцы, – сказал детям Борейко весело и возбужденно. – Выход найдем. Что это за солдат, который не найдет выхода. Верно, Ваня? У солдата безвыходных положений не бывает. – И, возвращаясь к разгаданной причине своей неудачной стрельбы, снова хлопнул в ладоши: ай да «Запорожец», ай да молодец, что подсказал…
Борейко начал расстегивать на гимнастерке пуговицы :
– Тепло сегодня, правда, Ваня?
– Солнце греет, – согласился мальчик.
– И купаться можно. Хочу искупаться. Не хотите вместе со мной?
– Ой, что вы?! – воскликнула Таня, будто ее силком уже тащили в реку. – Вода ж холодная.
Борейко снял ремень, положил его на капот машины.
– Теплое солнышко. Бабье лето, – сказал он.
Паромщик что-то крикнул и рукой показал вверх по реке. Они посмотрели туда и увидели лося на том берегу. Лось вышел из кустарника, приблизился к берегу, остановился. Стоял величественный, сильный лесной великан, ветви его рогов выразительно очерчивались на фоне неба, а'горбатая морда покачивалась, будто лось о чем-то раздумывал и никак не решался сделать то, что задумал. А собирался он, конечно, переплыть реку. Он ступил по колено в воду, попил немного, постоял, вошел еще глубже, почти до самых ушей, и поплыл. Плыл он быстро, из воды торчала его рогатая голова и горбатая морда. Лось фыркал. Течение сносило его вниз, сюда, к машине, и Борейко сказал, что зверь выйдет на берег недалеко от них. Добравшись до мелкого места, шагах в двадцати от машины, лось встал на ноги, немного постоял, тяжело раздувая бока, весь блестя от влаги, будто его завернули в целлофановую накидку. Вода стекала с его шерсти, рогов и звучно булькала в реку. Ударив копытом по воде, лось поднял голову и гордо пошел к людям.
– Лось, лось! – позвала зверя Таня.
Не доходя до машины совсем немного, лось кивнул головой, как бы поздоровался, – Остановился под березой и начал боком тереться о ствол. Дерево затряслось, качнуло ветвями, желтые листья посыпались на лося и облепили его, точно медалями. Перестав тереться, лось посмотрел на свой правый бок, потом на левый и, видимо, удивился своему пестрому наряду – эдаким стал медалистом – и медленно направился к лесу.
– Ух ты, громадина какая! – не удержался Ваня. – Лось, лось!
Борейко тоже замер от удивления – он никогда не видел живого лося. А тут зверь прошел рядом, будто нарочно подарил людям интересное зрелище, показал себя: не видели раньше меня, так любуйтесь!..
– Вот это рога!.. Какой красавец! –все никак не мог успокоиться Борейко. – Ах, нет фотоаппарата.
Он вспомнил, зачем ему понадобилось раздеваться, только тогда, когда лось скрылся в лесных зарослях. Повернулся к реке и снова хлопнул в ладоши, подергал плечами, лицо его стало озабоченным, широкий лоб наморщился. Похоже было, Борейко колебался – все же риск большой. Но не отступать же. Сел на землю, снял сапоги, гимнастерку.
– Ну, кто говорил, что вода холодная? Ты, Таня?
А лось-то искупался.
Сапоги поставил рядышком, на голенища повесил портянки, аккуратно положил гимнастерку и брюки на капот. Оставшись в одних трусах, стал бить себя ладошками по бокам, ногам, прыгать, приседать, побежал по берегу вверх и там вошел в воду смело, решительно – точно так входил лось. И, бултыхнув, поплыл быстро, энергично, саженками, наискосок течению.
Ваня присел у воды, опустил туда руку, поболтал– холодно! Но, как бы разделяя с Борейко его нелегкое испытание и этим помогая ему, руку не вынимал: хоть маленькую частицу холода да заберет у реки. Держал руку, заставляя себя думать, что купаться можно, что вода действительно потеплела. Таня тоже опустила палец в воду, но тут же вытащила его и вытерла о платье.
Тем временем Борейко уже доплыл до берега, выбежал из воды, запрыгал, точно индеец, отплясывающий свой танец. Паромщик накинул солдату на плечи пиджак, чтобы он быстрее согрелся, бил его ладонью по спине, по плечам, растирал, мял, хлопал.
