Сделав легкую зарядку и приняв душ, Лючия распахнула дверь, намереваясь будить Мориса. В этот момент из двери выпал сложенный листок бумаги. Как будто предчувствуя что-то, она с замершим сердцем подняла его.
«Мари-Клэр погибла. Ее автомобиль упал в пропасть. Я срочно уезжаю. Увы… ты поймешь меня…»
Это было ударом грома. Она зашла в комнату, опустилась в кресло и несколько раз перечитала: «…Я срочно уезжаю. Увы… ты поймешь меня…»
Сначала она ничего не поняла, но потом до нее начал доходить смысл: «Увы… ты поймешь меня…» Он хотел сказать… Лючия боялась додумать то, что уже осознала.
Морис решил навсегда расстаться с ней. Смерть Катрин… ужасно, ужасно. И он считает себя и ее… виноватыми в ее гибели. Лючия понимала, что в какой-то степени он прав. Но она совершенно растерялась и не могла оставаться одна. Собравшись с силами, она позвонила спасателю Луиджи Пронти.
— Луиджи, это Лючия, — тихо сказала она.
Она не знала, что говорить дальше. Нет, ей не поможет никто, только она сама должна справиться со своей бедой. Но, услышав голос Луиджи, спросила:
— Вы подняли автомобиль, который упал вчера в пропасть?
Луиджи помолчал немного и с трудом ответил:
— Автомобиль еще нет, но женщину подняли.
Уже потом, при встрече, Луиджи сказал ей, что администрация отелей и автомобильной дороги всегда стараются не разглашать информацию о несчастных случаях в Долине — ведь это может отпугнуть впечатлительных туристов и отдыхающих. Спустившись в ресторан на завтрак, она почувствовала, что о ночном происшествии на дороге никто не знает. Все отдыхающие были спокойны и безмятежны: улыбались, шутили, говорили о пустяках. Репутация гостиничного комплекса осталась безупречной.
Лючия почти не притронулась к завтраку, только рассеянно выпила кофе и сок.
«Он должен был разбудить меня, чтобы попрощаться», — думала она. Но ее сбивчивые мысли заглушались внутренним голосом здравого смысла: «Ты у него в сердце, но ему сейчас не до тебя. И разве тебе и ему нужны какие-то слова, чтобы признаться друг другу в том чувстве вины, которые вы оба испытываете, и рассказать об угрызениях совести?»
Ресторан опустел. Она осталась одна, но, понимая, что с девушкой что-то происходит, никто из официантов не стал напоминать ей о времени.
Жизнь опустела, никаких желаний. Лючии не хотелось ни гулять, ни кататься на лыжах. Ничего не хотелось.
И опять на помощь пришел здравый смысл. Он не стал успокаивать ее, он просто сказал:
— Перестань убиваться, ты молода, красива, у тебя все впереди… Вы обязательно встретитесь.
«Но даже если и нет… Я должна благодарить Бога, что узнала такую любовь, — подумала Лючия. — Я приму все испытания со спокойствием и благодарностью. За такую любовь, которая была у меня пять дней; всю жизнь надо благодарить Бога. Даже если больше ничего не будет, я узнала Любовь с большой буквы».
Она подняла голову, выпрямила спину и только сейчас заметила, что впервые за все время ее пребывания здесь день был пасмурным, плотные облака скрывали горы, солнца не было видно. Погода соответствовала ее настроению. Лючия старалась не думать о Морисе, но на нее снова и снова накатывала волна душевной боли.
Она и не заметила, как к ней подошел Луиджи.
— Мне показалось, что твой звонок был не просто так, — серьезно сказал он, присаживаясь рядом.
— Какой ты молодец! — Лючия пожала его руку. — Мне так надо поговорить с кем-нибудь, я дружила с этой парой… погибшей и ее мужем. А теперь… У меня здесь никого нет… кроме тебя.
Луиджи погладил ее по голове, и от этого выражения сочувствия Лючия разрыдалась. Он мягко похлопывал ее по плечу, а она, уткнувшись в стол, не могла сдержать слез.
— Пойдем отсюда, — тихо сказал Луиджи, заметив подозрительные взгляды официанта. — Иди к себе, а я принесу что-нибудь выпить.
Лючия накрыла на стол, сбросив с него свои книги и записи. Положила плитку швейцарского шоколада, разрезала на части апельсин.
Через четверть часа, осторожно постучав в дверь, вошел Луиджи. Он поставил на стол бутылку коньяка, положил несколько кружочков сыра моцарелла и деревенскую лепешку.
— Сыр — экологически чистый, буйволиная моцарелла, — бодро сказал он, потирая руки. — Вы там, в городе, очень озабочены экологической чистотой продуктов.
— Лепешка тоже экологически чистая? — пошутила Лючия.
— Это домашняя, — гордо произнес он. — Знаешь Массимо, моего напарника? Его жена печет. Я успел забежать к ним, потому что знал, что тебе понравится.
— Какой ты милый, — благодарно произнесла Лючия, но в ее глазах затаилась глубокая грусть.
Луиджи, горец, родившийся и всю жизнь проживший в деревушке рядом с Канацеи, был хорошим, добрым человеком, готовым всегда прийти на помощь, особенно Лючии, которая ему давно нравилась. Но их отношения всегда были только дружескими. Когда он приезжал в Рим, Лючия показывала ему красоты Вечного города, помогала разобраться с делами, которые привели его в столицу.
— Давай выпьем, — сказал он, разливая коньяк в маленькие рюмки, предусмотрительно захваченные с собой. — И ты расскажешь обо всем.
Луиджи внимательно посмотрел на нее, и Лючия поняла, что он о чем-то догадывается. Морис называл коньяк анестезирующим средством, поэтому Лючия выпила пару рюмок.
— Очень хорошая моцарелла, — похвалила Лючия, а лепешка… — от восхищения она закатила глаза, — давно не ела такой!
— Переезжай к нам в горы, — пошутил он, — будешь постоянно так питаться.
— Надо подумать, — засмеялась Лючия, но улыбка быстро сошла с ее лица.
На некоторое время воцарилось молчание, которое прервал Луиджи.
— Я, пожалуй, догадываюсь, — начал он, искоса поглядывая на нее. — Я видел тебя на горе с эти парнем, блондином, мужем погибшей… Вы были счастливы…
Лючия опустила глаза и кивнула.
— Курортный роман? — спросил Луиджи.
— Если бы, — горько ответила Лючия. — Мы полюбили друг друга и собрались жить вместе.
— Постой, — перебил он ее, — но ведь ты замужем…
— А ты фанатичный католик и противник разводов? — запальчиво бросила она.
— Нет, конечно, — вздохнул он. — Хотя в наших краях нравы более суровые, чем в больших городах. Я тоже головой понимаю, что противиться разводам — средневековье, но внутри…
Он постучал себя по груди и махнул рукой. Лючия умоляюще смотрела на него, наклонившись вперед.
— Ты знаешь, как я сопротивлялась этому чувству, — горячо сказала она. — Я даже с его женой подружилась, чтобы переключить все внимание на нее. Но… это было выше меня. Ты не думай, — она старалась убедить его, — что Морис какой-то Дон-Жуан, который влюбил в себя наивную девушку. Мы просто созданы друг для друга. И это ясно, как Божий день. Ты меня понимаешь? — Она чуть не теребила Луиджи, желая, чтобы он поддержал ее.
