- А на нем можно ездить?
- О, конечно. Не всюду, правда, есть запрещенные места, но в общем вполне возможно.
- А как с горючим? - осторожно спросил я, не имея ни малейшего понятия, что там было под капотом.
- О, это не доставит вам хлопот. Один заряд обеспечит вас на все время жизни машины. С учетом парастатов, разумеется.
- Отлично, - сказал я. - Я бы хотел что-нибудь мощное, прочное. Не очень большое, но быстрое.
- Тогда я посоветовал бы вам вот этот Джиабиль или вон ту модель...
Он провел меня в глубину большого зала вдоль машин, сверкавших, как новенькие.
- Конечно, - продолжал продавец, - с глидерами они тягаться не могут, но, с другой стороны, автомобиль ведь сегодня уже не средство сообщения.
"А что же?" - хотел я спросить, но промолчал.
- Хорошо... Сколько стоит вот эта машина? - и указал на светло-голубой лимузин с глубоко сидящими серебряными фарами.
- Четыреста восемьдесят итов.
- Но он нужен мне в Клавестре, - продолжал я. - Я снял там виллу. Точный адрес вам может сообщить Бюро Путешествий, тут, за углом...
- Отлично, все в порядке. Можно послать ульдером: это бесплатно.
- Вот как? Я тоже еду туда ульдером.
- Вам достаточно сообщить нам дату, мы доставим машину к вашему ульдеру, это будет проще всего. Разве что вы хотели бы...
- Нет, нет. Пусть будет так, как вы предлагаете. Я заплатил за машину - с кальстером я уже обращался почти умело - и вышел из антиквариата, наполненного запахом лака и резины. Благословенный аромат!
С одеждой все сразу пошло из рук вон плохо. Не было почти ничего привычного. Зато выяснилось, наконец, назначение загадочных сифонов, тех, в ванном шкафчике с надписью: "Купальные халаты". Не только такой халат, но и костюмы, чулки, свитеры, белье - все делалось из выдувного пластика. Понятно, женщинам это должно было нравиться - манипулируя несколькими сифонами, можно было всякий раз создавать себе новый наряд, даже на единственный случай; сифоны выделяли жидкость, которая тут же застывала в виде ткани с гладкой или шершавой фактурой: бархата, меха или упругой с металлическим отливом. Конечно, не все женщины занимались этим сами, были специальные школы пластования (вот чем занималась Наис). Но в общем вся эта технология породила моду "в обтяжку", которая мне не очень-то подходила. Сама процедура одевания с помощью сифонов тоже показалась мне чересчур хлопотной. Были и готовые вещи, но и эти меня не устраивали; даже самым большим не доставало чуть ли не четырех номеров до моих размеров. В конце концов я решился прибегнуть к помощи сифонов - видно было, что моя рубашка недолго протянет. Можно было, конечно, доставить остатки вещей с "Прометея", но там у меня тоже не было вечерних белоснежных рубах - в окрестностях планетной системы Фомальгаут они не так уж необходимы. В общем я остановился на нескольких парах рабочих брюк для работы в саду, только они имели относительно широкие штанины, которые можно было попробовать надставить; за все вместе я выложил один ит - ровно столько стоили эти штанишки. Остальное шло даром. Я велел прислать вещи в отель и уже просто из любопытства дал себя уговорить заглянуть в салон мод. Меня принял субъект, выглядевший как свободный художник, оглядел меня, согласился, что мне идут просторные вещи; я заметил, что он не был от меня в восторге. Я от него тоже. Кончилось все это тем, что он сделал мне тут же несколько свитеров. Я стоял, подняв руки, а он вертелся вокруг меня, оперируя сразу четырьмя флаконами. Жидкость, белая, как пена, на воздухе моментально застывала. Таким образом были созданы четыре свитера самых разных цветов, один с полоской на груди, красное на черном; самой трудной, как я заметил, была отделка воротника и манжет. Тут действительно требовалось мастерство.
Обогатившись этими впечатлениями, которые вдобавок ничего мне не стоили, я оказался на улице в самый разгар дня. Глидеров стало как будто меньше, зато над крышами появилось множество сигарообразных машин. Толпы плыли по эскалаторам на нижние этажи, все спешили, только у меня было времени хоть отбавляй. Часок погрелся на солнышке, сидя под рододендроном со следами жесткой шелухи там, где отмерли листья, потом вернулся в отель. В холле мне вручили аппаратик для бритья; занявшись этой процедурой в ванной, я вдруг заметил, что мне приходится немного наклоняться к зеркалу, хотя я помнил, что накануне мог рассмотреть себя в нем но наклоняясь. Разница была ничтожная, но еще раньше, снимая рубаху, я заметил нечто странное: она стала короче. Ну, так, словно села. Теперь я внимательно присмотрелся к ней. Воротничок и рукава совершенно не изменились. Я положил ее на стол. Она была точно такая же, как раньше, но когда я ее натянул на себя, края оказались чуть ниже пояса. Это не она, это я изменился. Я вырос.
Мысль абсурдная, и все-таки она обеспокоила меня. Я вызвал внутренний Инфор и попросил сообщить мне адрес врача - специалиста по космической медицине. В Адапте я предпочитал не появляться как можно дольше. После непродолжительного молчания - казалось, автомат задумался - я услышал адрес. Доктор жил на той же улице, несколькими кварталами дальше. Я отправился к нему. Робот провел меня в большую затемненную комнату. Кроме меня, здесь не было никого.
Минуту спустя вошел врач. Он выглядел так, как будто сошел с семейной фотографии в кабинете моего отца. Маленький, но не худой, с седой бородкой, в золотых очках - первые очки, которые я увидел на человеческом лице с момента возвращения. Его звали доктор Жуффон.
- Эл Брегг? - спросил он. - Это вы?
- Я.
Он долго молчал, разглядывая меня.
- Что вас беспокоит?
- По существу, ничего, доктор, только... - я рассказал ему о своих странных наблюдениях.
Он молча открыл передо мной дверь. Мы вошли в небольшой кабинет.
- Разденьтесь, пожалуйста.
- Совсем? - спросил я, оставшись в брюках.
- Да.
Он осмотрел меня.
- Теперь таких мужчин нет, - пробормотал он, будто говорил сам с собой.
Прикладывая к груди холодный стетоскоп, выслушал сердце. "И через тысячу лет будет так же", - подумал я, и эта мысль доставила мне крохотное удовлетворение. Он измерил мой рост и велел лечь. Внимательно посмотрел на шрам под правой ключицей, но не сказал ничего. Осмотр длился почти час.
Рефлексы, емкость легких, электрокардиограмма - ничего не было забыто. Когда я оделся, он присел за маленький черный столик. Скрипнул выдвинутый ящик, в котором он что-то искал. После всей этой мебели, которая начинала вертеться при виде человека, как припадочная, этот старенький столик пришелся мне как-то особенно по душе.
- Сколько вам лет?
Я объяснил ему, как обстоят дела.
- У вас организм тридцатилетнего мужчины, - сказал он. - Вы гибернезировались?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
