И тут его, по возрасту, да, уже старика, деда (как его ещё в 90-е называли нацболы) глаза почернели, стали молодыми, как у азартного подростка. И он, будто по секрету, сообщил:
– Нет, Роман, по многим приметам я вижу, чувствую, что скоро должны произойти больший перемены. Настоящие. Поверьте мне. Поверьте.
Сказал это не пылко, не заполошно, не истерично и даже не слишком убеждённо. А ободряюще. И через некоторое время он, одинокий, запертый в съёмной квартирке провожал нас, людей, намного его моложе, свободных словами:
– Держитесь, всё хорошо будет.
По дороге домой я подумал: а что ему, обеспеченному писателю, парижанину, не сиделось в Париже, не сочинялось романов вроде «Палача»? Зачем приехал сюда, стал жить вот так? Зачем, в конце концов, после тюрьмы не вернулся во Францию, а наоборот, сдал вот недавно французский паспорт? Ведь понимает, что через пять, десять лет станет действительно стариком. Если не умрёт во время очередного задержания…
А что заставило известного поэта и успешного коммерсанта Рылеева взять пистолет и пойти на Сенатскую площадь? Богатого графа Толстого упорно и громогласно выражать недовольство правительством, церковью и вообще человеческой природой и получать за это камнями по спине? Зачем богатенький Сартр призывал превратить парижские улицы во вьетнамские джунгли и поддерживал тех, кого принято называть террористами?.. Зачем вообще писателям всё это нужно?
Зачем-то нужно, что-то их жжёт внутри, и толкает… Лимонов из таких. Переходит и переходит рубиконы, сжигает за собой мосты. А мы наблюдаем. И ждём.
Февраль 2013
В поисках сатиры
С сатирой у нас если и не полная беда, то уж наверняка напряжёнка. По сути, сатириков давно и почти полностью заменили юмористы.
Я долго пытался выяснить, чем сатирики отличаются от юмористов. Сердцем понимал, а вот головой, в которой ощущения оформляются в понятия, никак не мог. Хотя ясно, что сатира, это жанр, а юмор – чувство, но всё же покоя такая ясность не дарила.
Лишь недавно наткнулся на мысль: «Юмор в сатире используется для того, чтобы разбавить прямую критику, иначе сатира может выглядеть как проповедь».
Точно. И в том-то проблема, что зачастую критика в современных якобы сатирических произведениях практически отсутствует и в ней ничего не остаётся, кроме юмора. Но юморист смеётся над смешным, а сатирик усмехается над серьёзным и даже трагическим.
Вспоминается Свифт со своим памфлетом «Скромное предложение».
Тема жуткая – крайнее обнищание ирландцев, голод, и пишет Свифт об этом жутко, предлагая в итоге беднякам продавать своих детей обеспеченным людям, чтобы те употребляли их в пищу Излагает эту идею Свифт вроде бы с серьёзным видом, усмехаясь почти незаметно. Вот одна из цитат:
«Один очень образованный американец, с которым я познакомился в Лондоне, уверял меня, что маленький здоровый годовалый младенец, за которым был надлежащий уход, представляет собою в высшей степени восхитительное, питательное и полезное для здоровья кушанье, независимо от того, приготовлено оно в тушёном, жареном, печёном или варёном виде. Я не сомневаюсь, что он также превосходно подойдёт и для фрикасе или рагу».
Но ухмылка всё же чувствуется, и она позволила издать памфлет. Если бы Свифт писал без ухмылки, то наверняка бы оказался в тюрьме или лечебнице для душевнобольных в родном Дублине, на строительство которой, к слову, тратил немалую часть своих гонораров.
Сатирический тон нередко спасал произведения писателей, да и самих писателей. Думаю, цензура вряд ли бы пропустила многие ранние рассказы Чехова, если бы они были написаны серьёзно. Сложно сказать, что бы советская власть образца конца 20-х – 30-х годов сделала с Зощенко, Булгаковым, Платоновым, если бы не считала их сатириками (то есть, писателями, работающими в несерьёзном жанре), вряд ли бы Эрдман после своего «Самоубийцы» отделался лишь ссылкой… Со многими серьёзными власть поступала намного круче.
Впрочем, в начале 30-х годов сатира в советской литературе почти перестала появляться. (Последняя яркая вспышка – «Золотой телёнок» Ильфа и Петрова.) Из литературы она перекочевала в кинематограф, на эстраду. А соцреализм без неё костенел, высыхал и в итоге рассыпался прахом, на десятилетие придавив собой и вообще реализм.
Сатира не вернулась в литературу до сих пор. Но сатирики, пусть не обильно, но вроде бы есть. Уже лет пятьдесят трудится на этом направлении литературы Михаил Жванецкий, выпускает книги. Правда, литературой его рассказы всё же назвать сложно. Скорее, эстрадные репризы, монологи. Да и написаны они (рассказы) явно для эстрады.
Почти то же самое и с Виктором Шендеровичем. Хотя больше в его произведениях не эстрады, а публицистики. И недаром его сатирическая летопись происходящего в политической жизни страны, начиная с «Кукол» и заканчивая «Плавленым сырком», общей протяжённостью лет в десять, для меня куда важнее его собственно прозы.
В чём-то близком к сатире написаны многие романы Александра Проханова, Алексея Слаповского, Юрия Полякова, «Лёгкая голова» Ольги Славниковой. Можно вспомнить и ещё с десяток авторов и произведений. Но не хватает этим вещам хлёсткости, что ли, выверенной остроты. Да и вряд ли она там нужна – это всё-таки не сатира, а именно «что-то близкое».
Наиболее близки к чистой сатире поэты. Иртеньев, Емелин, Лесин, Дмитрий Быков. Впрочем, и у них, за исключением, может быть, Емелина, который создал своего лирического героя, охреневшего от всего того, среди чего ему приходится жить десятилетие за десятилетием, стихи этих поэтов балансируют между эстрадой и публицистикой.
И вот недавно я познакомился с произведением, которое, на мой взгляд, является настоящей сатирой. Но сразу скажу, пока это не книга (хотя рукопись существует), а почти устное творчество.
В Театре «У Никитских ворот» состоялась премьера спектакля «Мы женимся на Лейле Соколовой». Это инсценированная переписка прозаиков Евгения Попова и Игоря Яркевича об одном из самых абсурдных уголовных дел последних лет. Роль Евгения Попова сыграл Евгений Попов, роль Игоря Яркевича – Игорь Яркевич.
Строго говоря, это и не спектакль и не художественное чтение. Нечто между. На сцене были два человека, минимальные декорации. Возле сцены находился Марк Розовский, обозначенный в афише как постановщик. Может быть, он и порепетировал с Поповым и Яркевичем, но во время представления занимался тем, что осаживал их, когда писатели-актёры слишком уж увлекались импровизацией.
Тема спектакля (буду всё же называть это действо так) оказалась далеко не смешной. Но, повторюсь, по-моему, настоящая сатира очень редко выбирает смешные темы. Да, тема не смешная… В 2011 году чиновнику Минтранса Владимиру Макарову дали 13 лет лишения свободы за насильственные действия по отношению к собственной дочери Эли семи лет. Позже Мосгорсуд переквалифицировал действия Макарова на развратные и назначил пять лет за решёткой.
Но особое внимание Евгения Попова и Игоря Яркевича привлекло не само дело, а фигура психолога Лейлы Соколовой, экспертиза которой стала одним из главных аргументов того, что следствие и суд решили, что Макаров действительно виновен.
Процитирую одну из газет:
«…Второй уликой стало заключение сотрудницы Центра психолого-медико-социального сопровождения Лейлы Соколовой, которая посетила Элю в палате и посмотрела её рисунки. По мнению эксперта, «в изображении кошки фигурирует фаллический хвост с сильной штриховкой», а сам рисунок «выполнен в эмоционально неблагоприятном цвете (чёрный)». Далее психолог пишет, что «фигура девушки сексуализирована и выглядит обнажённой, прорисованы бёдра, талия и грудь». После такого анализа эксперт приходит к выводу, что если ребёнок в семь лет может различить гендерные особенности человека, то он вовлечён в сексуальные отношения».
Психологам, конечно, виднее. Но вскоре… Теперь цитата из анонса спектакля: «В Интернете появились скандальные откровенные фотографии полуобнажённой «экспертессы» Лейлы Соколовой с хлыстом, в костюме «садо-мазо», снятые на частных вечеринках, отчего возникли сильные подозрения, что все эти «неопровержимые» фаллические доказательства существуют лишь в её разнузданном эротическом воображении, а осуждение Макарова – ярчайший образец современного произвола и беспредела. «Экспертесса» тут же на всякий случай с работы уволилась, но бедный Владимир Макаров тем не менее сидел, сидит и будет сидеть, ибо тупая и косная «система» своих ошибок не признает никогда».
Персонажа Игоря Яркевича – «некогда скандального литератора, у которого уже несколько лет не выходят книги» – поразила эта многогранная женщина, и он решил, что влюбился в неё. За советом как быть, он обращается к «известному писателю, который может позволить себе поехать за границу», которого играет Евгений Попов. Тот флегматично отвечает: «Влюбились, ну так и женитесь».
