поезд, и стало видно, как с той стороны насыпи надвигается эта страшная тень, корявая и перекошенная. С перепугу Светке почудилось, что руки у этого, страшного, длинные-предлинные, и на этих руках по-паучьи он и лез.
Светка, не чуя ног от страха, бесшумно ринулась в сторону, нырнула зайцем в кусты. Притаилась, животным инстинктом почувствовав, что бежать нельзя ни в коем случае. Застыла, даже прикрыв глаза ладонью – а ну как блеснут в свете? И смотрела.
Человек вышел на «дачную» полянку, обошел, повертел головой, видимо, пошарив взглядом по кустам. Лица его не разглядеть, было лишь понятно, что он широкий-преширокий, приземистый, как выворотень лесной, и было совершенно ясно, что он сильный и наверняка злой. В неярком свете от фонарей блеснули пуговицы на кителе; когда же он, помедлив, снял с головы кепку и, смяв ее, утер лоб, сверкнули и на лысине зайчики. Он ушел, удаляясь по дороге, в сторону домов.
Светка промерзла в кустах еще целую вечность, но не решилась последовать назад той же дорогой. Домой добиралась по путям, спрыгивая под откос при малейшей тревоге. И даже уже получив люлей от названой мамы, отшмыгав носом и отъерзав по нахлопанной заднице, уже забравшись под одеяло и засыпая, нет-нет да зыркала в окно, точно за стеклом опасаясь увидеть упыря. Глянет – и зажмурится. И так пока не сморил наконец сон.
11
Колька, заложив руки за спину, как заправский учитель, степенно шагал между рядами, излагая:
– Все вопросы задавать перед началом работы. Получить от мастера точные указания по порядку и способам выполнения работы… записали? Ра-бо-ты. Выяснить, какими приспособлениями и инструментами следует пользоваться…
«Мальки еще, салаги. Ни черта не соображают, но хорошо еще, что так старательно хлопают ушами и глазища заинтересованные. Ничего, даже если сейчас что неясно, по ходу допетрят, главное, чтобы охота была учиться, а тут желание есть – видно сразу…»
В необычной для себя роли педагогического работника Колька оказался таким образом. Пришел директор, пошептался с мастером, и Семен Ильич распорядился:
– Пожарский, отправляйся к первокурсникам, замени учителя.
– Что мне там делать?
– Расскажи им, как доучиться до выпуска с полным комплектом пальцев, о технике безопасности и прочем в том же духе.
«Ревизия, – соображал Колька, собирая вещички. – Что-то нарыли, теперь бумажки пишут и учителей используют не по назначению, в комиссии актики подмахивать…»
Он, конечно, не прочь был попробовать себя в роли педагога. И оказалось, что это чертовски приятно – учить мелочь уму-разуму.
– А теперь вопрос на внимание: что делать перво-наперво, подойдя к станку?
«Только глянь на них! Лес рук, любо-дорого смотреть», – радовался Николай, важно указывая то на одного лопоухого, то на второго.
– Проверить, на месте ли защитные приспособления!
– Посмотреть заземление!
– Провернуть шпиндель от руки!
– Убрать лишнее!
– Закрепить режущие…
«Рано еще нас, старичков, со счетов списывать», – вновь порадовался Колька и закрыл обсуждение с надлежащей снисходительностью:
– Все, все. Запомните, запишите и подчеркните двумя жирными чертами: прежде всего надо надеть спецодежду, застегнуть рукава гимнастерки и заправить ее в брюки, а лохмы… кхм, у кого имеются, убрать под берет! Ясно?
Он взъерошил прическу одному из сидящих, тот завертел головой, как воробей.
Насчет лохм, сиречь длинных волос, замечание было своевременное. С возвращением в обиход необходимого количества мыла и горячей воды возродились и вши, поскольку многие несознательные элементы принялись отращивать нешуточные космы, как уши у дворняг. Раньше вот Анчуткины локоны казались верхом растрепанности, теперь уже и он на общем фоне кажется приличным малым. Эдак дойдет до того, что парней от девчат со спины отличить станет непросто.
– Между прочим, великий поэт учил, что можно быть дельным человеком – и думать о красе ногтей, – сердито буркнул «причесанный».
– И правильно учил, – одобрил высказывание парня Колька. – И еще умываться по утрам. Вне учебы хоть косы отращивайте, тут так нельзя. Я вам технику безопасности напоминаю, чтобы ваши прически в механизм не затянуло, а уж слушаться меня или же помереть безухим-безголовым – ваш выбор. Продолжим…
На сегодня, как оказалось, не было Кольке доли на педагогическом поприще: вернулся преподаватель и, поблагодарив, сменил на посту. Тут же, как оказалось, присутствовал и директор, поманил:
– Пожарский, на пару слов.
Вышли в коридор, где он первым делом одобрил:
– Очень образная речь получилась. «Помереть безголовым» – красочно, поневоле надолго запомнится. Ты, Николай, в этом году же выпускаешься?
– Так точно.
– На аттестат с отличием идешь.
Колька подтвердил и это.
– Молодец, молодец. У нас останешься учить или работать пойдешь?
– Работать.
– И это правильно. Николай, у меня к тебе просьба. Ты ведь знаешь, где Тамара Тенгизовна живет?
Колька, удивившись, признался: конечно, кто ж не знает. Уточнил:
– Она разве не в столовой?
– Нет, – лаконично ответил директор. – У меня просьба такого характера. Зайди, пожалуйста, к ней и попроси заглянуть ко мне. А потом можешь быть свободен. Справишься?
– Почему ж нет, осилю, – подтвердил парень, ожидая продолжения разговора.
Оно таки напрашивалось. Хотелось бы уяснить для себя: почему Тамара не на работе? Что отвечать, если Тенгизовна спросит: зачем это ей идти к директору? И почему, черт подери, товарищ директор выглядит так, как будто отправляет воспитанника в клетку ко львам?
Вопросов было множество, но заданы они не были, потому и ответа не последовало. Наставник просто похлопал по плечу и пошел себе по коридору. Семен Ильич, позволяющий себе на крыльце нормативную одну папироску в день, ни с того ни с сего буркнул, глядя в сторону:
– Напрасно согласился.
– Почему, Семен Ильич?
– Нечего баловать. Сам обляпался и пацана теперь засылает авангардом, – проворчал мастер. – Смелые они все обвинять да гавкать, а как отвечать за свои слова … ну, чего уставился?
Парень, хорошо изучивший за эти годы своего наставника, по-прежнему смотрел удивленно чистыми глазами, по опыту зная, что старик не выдержит и сам все разъяснит. Расчет оправдался.
– Боится он сам к Тамаре на глаза показаться. Повздорили. Безрукие в нарукавниках нашли в столовке какую-то пересортицу, – сердито пояснил Ильич.
– Как же так?
– Как-то насчитали – бог весть. Тенгизовна в переговоры и объяснения не пускалась, просто хлопнула дверью, вот, вторые сутки ее нет. Теперь внезапно оказывается, что все на месте до крошечки, что и заактировали… заактировали! Все у них под актики-протокольчики, а хорошую женщину оболгали. Директор потому тебя и посылает, сам трусит идти, злить ее еще больше не хочет. Она тетка строгая, горячая, а без нее трудно, чем он вас кормить-то будет на выделяемые фонды…
Мастер, продолжая ворчать, докурил и отправился обратно в
