Здесь, на Северном Кавказе, этот пришлый русский элемент находит родственную, социально-этническую среду, в которой, по-видимому, шел и процесс трансформации яфетидов в индоевропейцев — иранцев, а затем, под влиянием антов, — в русских. Проникновение русских на Кавказ носило вначале характер передвижений, переселений антов и русификации туземных племен, связанных с антами, а позднее, с начала создания славянами в Приднепровье государства, — это проникновение стало носить характер налетов, походов, кончившихся оседанием части русских дружинников на завоеванной территории, пока, наконец, не создано было Тмутараканское княжество, феодальное полугосударственное образование.
Походы русов на южное и крымское побережья Черного моря и на Каспий относятся еще к первой половине IX в.[222] Первый поход на Тмутаракань относится к началу X в. Успешным походам русов способствовало наличие славяно-русского населения в туземных поселениях на берегах Азовского и Черного морей. Это население появилось здесь в результате поселения купцов и дружинников в городах Приазовья и Причерноморья, Наличие русских, знакомых с путями, ведущими на юг, к Причерноморью, к Византии, к Каспию и даже проживавших на юго-востоке, несомненно облегчало действия русских дружин, громивших, по «Житию Стефана Сурожского» из Новгорода, Крымское побережье Черного моря, а по «Житию Георгия Амастридского» — его южное побережье. Здесь, на юге, они воспринимали византийскую и восточную, в частности, хазарскую культуру. Результатом несомненного влияния хазарской культуры является хотя бы само наименование русского князя «каган», о чем говорят Вертинские анналы, Ибн-Росте, «Похвала» митрополита Иллариона, повествует «Слово о полку Игореве». Здесь же, по-видимому, жили русы-христиане, для которых была учреждена упоминаемая в Уставе Льва Философа (886–911 гг.) русская епархия, помещаемая в его списке 61-ой, рядом с 62-ой, аланской; и призванная обслуживать русское население так же, как обслуживала его в XIII в. Сарайская и Переяславльская епархии.
Таким образом, походы русов предпринимались или через земли далеко не с чужеродным населением, что в свое время в противовес взглядам А. А. Спицына было отмечено Н. Я. Марром,[223] или же прямо направлялись в области с русским, хотя и далеко не сплошным, населением. Так, например, в 912–913 гг., по Масуди, русы проникают на побережье Каспийского моря, в Закавказье. Через несколько лет новый поход русов — уже непосредственно на Самбарай-Самкерц-Тмутаракань.[224] Древнееврейский документ, впервые опубликованный Шехтером, говорит о нападении царя «Руссии» Хальгу, подстрекаемого византийским императором Романом, на хазарский город Самкерц. Пользуясь отсутствием в городе хазарских воинов и военачальника, раб Хашмонаи, Хальгу берет город, грабит его, но Песах разбивает Хальгу, отбирает награбленное и заставляет его напасть на своего подстрекателя — Романа. Хальгу напал на Константинополь, сражался на море четыре месяца, но флот его был истреблен греческим огнем. С остатками дружины Хальгу вернулся в свою страну, прошел в Персию (очевидно, через Керченский пролив, Дон и Волгу, как это делалось и раньше и позднее), где погибла и его дружина и он сам.[225] Таков рассказ анонимного древнееврейского документа. Хальгу-Олег — вряд ли тождественен Олегу наших летописей. Прежде всего, Хальгу-Олег — современник византийского императора Романа Лекапина, царствовавшего с 919 по 944 г. (т. е. тогда, когда летописного Олега уже не было в живых). Поход Хальгу может быть датирован либо 931–934 гг., если принять точку зрения В. А. Пархоменко,[226] либо 942–943 гг., что ближе к истине, если связать поход Хальгу с известием Ибн-Мискавейха, Ибн-Эль-Эсира, Якута и др. о нападении русов на Бердаа в 943–944 гг. Вряд ли стоит поход Хальгу-Олега связывать с Игорем и изобретать какую-то военную экспедицию дружинников Игоря в Закавказье. Хотя обстоятельства налета Хальгу на Константинополь напоминают поход Игоря, но никакого знака равенства между ними поставить нельзя, как равно и приписать Игорю поход 943–944 гг. Хальгу-Олег — какой-то самостоятельный князек-воевода, либо давно порвавший связь с Киевом и не собиравшийся возвращаться обратно, либо вовсе не связанный с Киевом туземный владыка «черноморской руси». Последнее предположение вероятнее. Если и был союз между киевским Игорем и Хальгу, то лишь временный, быть может, заключавшийся лишь в совместном походе на Византию. Нам кажется, что следует связать анонимный еврейский документ с описанием похода русов у Ибн-Мискавейха. Ибн-Мискавейх как бы начинает с того момента, когда прерывает свой рассказ еврейский источник. Захват Самкерца-Тмутаракани закончился неудачей, но русы на этом не остановились и вторглись в Закавказье, захватив богатый, цветущий город Бердаа. А. Ю. Якубовский отмечает, что это было «правильно и продуманно организованное военное предприятие, которое направляется вглубь страны, имея задачей захватить самый богатый город Кавказа. Есть все основания думать, что русы намеревались остаться там надолго».[227]
Высказанное предположение подтверждается источником: «Подступили со всех окрестных селений к ним (русам) мусульманские войска. Русы выходили против них и обращали их в бегство. И бывало не раз так — вслед за ними (русами) выходили и жители Бердаа и, когда мусульмане нападали на русов, они кричали «аллах велик» и бросали в них камни. Тогда русы обратились к ним и сказали, чтобы они заботились только о самих себе и не вмешивались бы в отношения между властью и ими (русами). И приняли это во внимание люди, желающие безопасности, главным образом это была знать. Что же касается простого народа и большей части черни, то они не заботились о себе, а обнаруживали то, что у них в душах есть, и препятствовали русам…».[228]
Походы русов, таким образом, являются не только налетом с целью грабежа, но и попыткой захватить и «освоить», как «осваивали» вообще тогда полуварвары-полуфеодалы, новые города и земли. При этом русы-воины облагают данью простой народ — «чернь», тогда как «знать» быстро смыкается со своими новыми господами и правителями-русами. Русы, страдая от болезней и подавленные количественным превосходством мусульман, погибли в неравной борьбе, пал в битве и их предводитель. Русы 943–944 гг. не норманны, вернее, не только норманны, так как отвергать наличие норманнов так же невозможно, как и утверждать обратное. Абу-Фараджи говорит о нападении в 943–944 гг. на Бердаа «алан, славян илезгов»,[229] т. е. народов Северного Причерноморья, в числе которых были и славяне — русские. Не был ли предводителем русов при походе на Бердаа тот же Хальгу-Олег, смерть которого «за морем» отмечает и наша летопись, по-видимому спутав биографии двух Олегов? Вскоре русская дружина снова появляется на Кавказе. В 965 г. Святослав громит хазар, берет Саркел, Итиль, наносит окончательный удар Хазарскому каганату, последние остатки которого были добиты в 1016 г., когда, по свидетельству Кедрина, дружины русских под командованием Сфенга и византийские войска Монга разбили хазарского князя Георгия Цуло.
Политические связи в X–XI вв. приводят к появлению на территории славянских земель летописных потомков сарматов — касогов, обез, ясов, в составе княжеских дружин и вольных переселенцев. Уже Географ Баварский среди десятков славянских племен, — а есть все основания предполагать, что он неплохо знал восточнославянский мир, упоминает о «касоричах», по-видимому, где-то на территории Днепровского Левобережья.[230] Еще в XVII в. между Рыльском и Льговом существовали село Касоричи и Касожская волость, причем в Касожской волости мы находим «Славенскую пустынь… на Славенском городище, на Семи, да на Славенском озере».[231] Противопоставление касогов и славян, как мы видим из контекста, разительное. Остатки древних городищ, к сожалению не раскопанных, окружают и поныне село Коробкино, как называется теперь село Касоричи. На касогов указывает и название р. Касоржи, притока р. Тима, на берегах которой находятся также еще не раскопанные курганы с остатками каменных плит.[232] По всей видимости в жителях Касожской волости следует усматривать не только касогов Мстислава, но и остатки более древних насельников, быть может, выходцев из приазовских — прикубанских степей во времена еще более ранние, нежели времена Тмутараканского княжества.
Мы уже останавливались на значении салтово-маяцкой культуры в жизни населения лесостепной полосы в VIII–IX вв.
Соседящее с оседавшими на землю кочевниками славянское и, в частности, северянское население экономически, культурно и политически было связано с создателями салтово-маяцкой культуры. Наличие вещей салтовского типа далеко за пределами распространения городищ, в Черниговской и Курской областях, находки многочисленных вещей северокавказского типа, аналогичных салтовским и свидетельствующих о родстве салтовской и северокавказской культур (Чми, Кобанское, Балта), взаимопроникновение этнических начал, роль политических форпостов Хазарского каганата, которую несомненно играли городища вроде Маяцкого, Салтова и т. д., — все это в совокупности говорит за наличие подобных связей, без учета которых многие особенности Северской земли позднейшего времени будут непонятны.
