оранжевых ламп, пытающихся хоть как-то разукрасить действительность.
Три дня без воды?
Немного сложнее. После встречи во рту пересохло, эхо от криков Августа все еще пульсировало в ушах. На заданиях Феликс был дерзким и решительным, иногда даже безрассудным, но всегда тушевался перед магистром. Совещания никогда не приносили ничего, кроме стыда. Страха не оправдать надежды. Разочаровать.
Три дня без сна?
Феликс зевнул так широко, что запнулся и схватился за выступ в стене, чтобы не упасть.
— Ну и чем ты занимался? — спросила Лаура. — У тебя был миллион возможностей выспаться: я оставила тебя одного на корабле больше, чем на сутки.
— Оценивал шансы Терции выжить.
— Может, хватит? Если бы я собиралась ее убить или не допустить, чтобы она забрала куб, я бы сделала это еще на корабле. Зачем рисковать?
— У тебя готово оправдание для каждого поступка?
Лаура промолчала, но Феликс и не ждал ответа, сейчас все его мысли были заняты предстоящей проверкой воспоминаний. Он проходил ее десятки раз, при каждом возвращении на базу, в том числе сегодня, и каждый раз проверка становилась испытанием. И почему в качестве эталона он не выбрал что-нибудь хорошее? Ну, помимо того, что приятные воспоминания запрещались правилами.
Но теперь… Одна неточность, одна случайная галлюцинация… В текущем состоянии ошибка случится гораздо раньше, чем на третий день. Вероятно, уже сегодня.
Очередная лампа выхватила из темноты длинный отвратительный залом на накидке, и Феликс принялся растягивать ткань в стороны, чтобы спрятать его хотя бы от собственных глаз.
Безликие свернули за угол, в коридор, по обе стороны которого располагались депривационные камеры. Казалось, будто тени в этой части базы сгустились, уплотняясь по мере приближения к двери, из черноты выползли очертания прошлого, и, как бы Феликс не старался противиться, очертания крепли и обретали форму.
— Что, одного раза вам уже мало?
Феликс едва не подпрыгнул от неожиданного вопроса. Гней все так же, как и утром, так же, как и всегда, сидел в смотровой, одно стекло которой выходило в ангар, а другое смотрело в коридор.
— Лучше еще одна проверка, чем геморрой от непрерывного просиживания штанов. — усмехнулся Феликс.
— Я слышал, вам предстоит не одна. Но, после таких подвигов, не могу сказать, что удивлен.
— Три дня однажды закончатся. Твой дозор не заканчивается никогда. — огрызнулась Лаура.
— Август стал слишком сентиментален. — Гней покачал головой. — Однажды я провел в депривационной сутки просто за то, что выставил его не в лучшем свете.
— Не верю. Для этого тебя пришлось бы совершить невозможное и вытащить тебя из смотровой. Я слышала, ты сидишь тут с начала времен. Что база была построена вокруг тебя…
— Можешь храбриться, сколько хочешь, но ты даже не представляешь, что тебя ждет. Это изменит тебя, и не в лучшую сторону. Выкинуть за борт милосерднее, справедливее и гораздо безопаснее для Сопротивления.
— Иди к черту, старик. — Лаура открыла дверь в ближайшую депривационную и скрылась в темноте. — Без меня Сопротивление обречено.
— Ты был с ней, Фел. У нее правда не было выбора?
— Не знаю. Перед смертью Децим вел себя странно. Обвинял Августа в предательстве, а потом бросился на нее.
— Ясно. — вздохнул Гней, и во вздохе было так много эмоций, что Феликс не смог бы описать их словами. — Надеюсь, ты пройдешь и останешься прежним. Главное помни, что ни в чем не виноват.
Как бы Феликс ни хотел обмануться, он всегда чувствовал вину после неудачных миссий, а последняя выделялась даже среди худший. Кивнув Гнею, он нырнул в депривационную.
Тьма ударила по глазам. Чтобы запереть дверь, Феликс по привычке дотронулся до нее кольцом, но ничего не произошло. Все персональные устройства на базе заблокированы, но касание давно уже превратилось в успокаивающий ритуал.
Заперев комнату руками и немного привыкнув к темноте, мальчик сделал осторожный шаг вглубь. В этом месте Феликс всегда становился мальчиком. Он снял маску. Вытер пот со лба. Депривационная — единственная комната на базе, где он не был Безликим.
Феликс швырнул маску в сторону, и та глухо ударилась о стену. Следом отправилась одежда, и с каждым сброшенным предметом Фел становился все меньше. Тоньше. Слабее. Совершенно нагой и беззащитный, подошел к депривационной капсуле. Он проходил проверку столько раз, что ему не нужен был свет.
Феликс натянул висящий на бортике костюм. Залез внутрь, надел шлем и захлопнул крышку капсулы. Жидкость температуры тела раскрыла объятья, и мальчик растворился в ней. В этот момент он всегда вспоминал теплые ладони Черного океана. Единственное положительное воспоминание здесь.
Тело перестало существовать. Ни света. Ни звука. Ни запаха. Никаких тактильных ощущений. Только всплески беспокойного разума и циничное задание машины: "Пожалуйста, вспомните, почему вы решили стать Безликим."
Проходная центрального офиса "Денорен". Он так ждал этого момента. Ежегодная премия за самое выдающееся открытие, мероприятие, которое соберет множество богатых и важных людей в дорогих нарядах. И все они придут только ради отца.
Когда ты юн, твой мир настолько тесен, а достижения — незначительны, что ты вынужден присваивать чужие. Достаточно малейшего сходства, и вот ты уже скользишь по связывающей вас тончайшей нити, как канатоходец. Мимикрируешь. Заползаешь в чужую кожу. Феликсу повезло: сегодня награждают отца. Что может быть крепче этой связи?
Отец в костюме. Черные узкие брюки с белыми вертикальными полосками делают его выше, могущественнее, чем обычно. Золотая рубашка здесь, под землей, сияет ярче Аэрдена. Всесильный и ослепляющий. Феликс гордится им.
— Пап, что ты изобрел? — поравнявшись с отцом, Феликс подпрыгивает, но даже в прыжке достает лишь до подбородка.
— Ну сколько можно? — вздыхает тот. — Ты спрашиваешь уже в десятый раз.
— Но это так круто звучит!
Отец снова вздыхает. Сегодня счастливый день, почему он так рассеян и напряжен?
Охранник на проходной приветливо улыбается, пропуская к лифтам.
— Мне удалось построить модель наложения одной нейронной карты на другую. — отец смотрит на мальчика, но Феликс помнит лишь световое пятно и пронзительные светлые глаза. На мгновение взгляд смягчается. — Извини, кажется, я сам вынуждаю тебя спрашивать снова и снова.
Отец тепло улыбается,
