Иван снова проявил такт. Не стал заострять внимание ни на внезапной остановке, ни на торопливой болтовне. Поддержал беседу. Рассказал, что всю жизнь мечтал завести собаку, но не сложилось из-за маминой аллергии на шерсть. В детстве довольствовался черепахой с банальным именем Тортиллочка. Подростком получил в наследство от почившего дяди говорящего попугая Аркашу.
- Дядя был оригиналом, и птичка не без заскоков, - Иван закатил глаза. – Она знает немало приличных и безобидных фраз, но временами её заносит. Ладно б просто нецензурно выражалась, а то гостей обвиняет в краже воблы, к пиву приготовленной. А однажды вообще отмочила – в приезд свекрови сестры. Дамочка едва порог переступила, Аркаша на нее спикировал с грозным воплем: «Верни сервиз, мымра!»
Смешок получился вымученный, хотя в другой момент я бы расхохоталась от души. Все-таки воображением природа наградила красочным – полет, а, главное, приземление попугая изобразило в деталях. Иван догадался, что я не готова веселиться, и молчал, пока мы пересекали заснеженный двор, двигаясь по колее от автомобильных колес. Особой глубиной она не отличалась - большинство машин не сдвигалось с места с прошлого года и теперь обзавелось пушистыми шапками, а особо «ленивые» и шубами.
Расстались мы на этот раз у дверей квартиры. Опять обменялись рукопожатием.
- Я больше не стану вас тревожить, Яна, - пообещал парень на прощание и шепнул. - Но только прошу – будьте осторожны…
Спала я в ту ночь плохо. Ворочалась с боку на бок, пытаясь провалиться в сон. Но он всё не шёл. Тень от качающейся ветки за окном упрямо рисовала на обоях запрещенные сюжеты. Горькие и светлые. Я отчаянно пыталась их прогнать, чувствуя жжение в глазах от невыплаканных слёз. Но не могла. А, может, просто не хотела? Вдруг он настал – тот момент, когда пора открывать заслон, чтобы дать бурной реке воспоминаний выйти из берегов…
...Утро выдалось по-осеннему мерзопакостным. Холодный воздух просачивался сквозь куртку и обнимал вспотевшее от быстрого бега тело. Сырость влажной лапой гладила волосы, превращая в паклю. Под ногами хлюпало месиво из песка, мелких веток и мертвых темно-коричных листьев. Разумеется, я проспала. Не то шла бы сейчас по нормальной асфальтовой дорожке, а не срезала бы путь через газоны.
Настроение соответствовало погоде. Зверек, похожий на медвежонка гризли, уныло царапался в животе, предчувствуя тоскливый день. Первой по расписанию значилась физкультура, на которую я и летела, подозревая, что в зале во время беговой пятнадцатиминутной разминки окончательно скопычусь. Вообще-то, предыдущие три года я славилась злостной прогульщицей оной дисциплины (как и подавляющее большинство студентов журфака). Однако на четвертом курсе пришлось одуматься, ибо в конце года вместо привычного и достающегося потом и кровью зачета, значился экзамен. А прогулы точно не способствовали выставлению в диплом приличной оценки.
Следующими по списку шли два теоретических предмета, преподававшихся на редкость скучно и монотонно. Завершала день зарубежная литература. Последняя прежде не вызывала горестных вздохов, да и период изучался интересный – вторая мировая война. Однако преподаватель, доставшийся в этом семестре, оказался форменным садистом. Вы бы слышали, с каким вдохновением он рассказывал про описываемые в книгах концлагеря и камеры пыток!
Воспоминания о последних лекциях оказались столь яркими, что я почти не удивилась, услышав нечеловеческий вопль и чей-то испуганный визг. А потом влажные волосы зашевелились. До меня дошло, что жуткие звуки не мерещатся.
В экстренных ситуациях секунды кажутся невероятно длинными, и в память врезаются всякие мелочи. Серые резиновые сапоги на библиотекарше из читального зала - женщины, которая отчаянно кричала при виде бойни. Рассыпанная по земле рябина, похожая на капельки крови. А яростные глаза собаки, завладевшей добычей, я точно никогда не забуду. Такие не каждому волку достаются.
Нет, страха не было. Только злость. Хотя большой чёрный пёс мог запросто ответить, если б мое нападение не стало неожиданным. Я шла на обидчика пыльного окровавленного кота, размахивая сумкой и пакетом со спортивной формой. Что-то громко кричала. И, кажется, грозилась убить. А потом в пса полетела палка. И еще одна. Мужской голос велел убираться. В нем было столько уверенной силы, что зверь подчинился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Слезы душили, отчаянье разрывало сердце. Не верилось, что коту можно помочь. Слишком безнадежно он выглядел – с прокушенным боком и раздробленной задней лапой.
- Что вы делаете? Нужно завернуть! – возмущался всё тот же мужской голос. Незнакомец пытался расстелить на мокрой земле собственную кожаную куртку, а я ее усиленно отталкивала.
- Погодите же! У меня футболка есть!
Подумаешь – старая форма!
Так и поехали в ветклинику. Парень с котом на руках – в «пеленках» из моих футболки и штанов, и я со своей сумкой и его ноутбуком. На машине, пойманной рядом с университетом. Повезло, что водитель оказался кошатником (так бывает, когда небо хочет помочь) - и крови не испугался, и дополнительного тряпья подложил.
Помню мрачное лицо ветеринара-хирурга. Высоченного парня со светлыми волосами, собранными в хвост. Он ничего не обещал, но взял кота так бережно, что я поверила в успешность предстоящей операции. Провожала спину, обтянутую белым халатом, почти счастливым взглядом и быстро моргала, прогоняя слёзы.
Мы прождали возвращения эскулапа два с половиной часа. То на жестком диване у хирургического кабинета в тишине, нарушаемой едва слышными голосами в отдалении. То на улице – в курилке. Там мы говорили без остановки. Но не о спасенном коте. Его упоминать отчего-то было страшно до мурашек, будто слова могли ухудшить состояние бедняги.
- Вообще-то, я люблю собак, - объяснил Антон, затушив сигарету об урну. Мы вспомнили, что стоит представиться друг другу на исходе второго часа ожидания. – Всегда их держали, иногда породистых, но чаще дворняжек. У родителей и сейчас живет овчарка Берта. Сам не завожу, домой приезжаю лишь ночевать. Но настоящая собака не должна быть злобной. Вы же видели глубину ярости в её глазах!
- Это инстинкт, - прошептала я, закуривая вторую сигарету подряд. – А еще люди, сделавшие пса злым.
- О, да! Это они умеют! И бездомышей превращать в волков, и собственных питомцев – в убийц. В родительском дворе сосед боксера на котов натравливал. Пока одна кошка бойцовская не попалась – морду псу вскрыла. Пришлось швы накладывать.
- Хорошая кошка.
- Прицельный удар.
Хирург вернулся с неоднозначными новостями. Необратимых внутренних повреждений собачьи зубы коту не нанесли, хотя и потрепали бок изрядно. Но серьезно пострадала задняя левая лапа. Пришлось ампутировать.
- Нужно выжидать, - вынес вердикт ветеринар. – Тут слишком много разных факторов: и потеря крови, и шок, и обширные повреждения. Раньше завтрашнего утра делать прогнозы бессмысленно. При условии, что кот…
- Доживет до завтра, - закончила предложение я, громко шмыгая носом.
- Какие у вас планы, молодые люди? Будете при благоприятном исходе пациента забирать? Он ведь не ваш?
- Теперь э-э-э-э… - Антон на мгновение замялся, а потом уверенно выдал, - теперь наш.
- Общий, - подтвердила я, ясно осознав, что не буду иметь ничего против совместной опеки над котом-инвалидом.
****
Проснулась я от громкого «ругательства» мобильного телефона в изголовье. Протянула руку на звук, не открывая глаз и мысленно костеря того, кому приспичило пообщаться ни свет, ни заря. Точного времени я, разумеется, не знала, но, по ощущениям, было рано. Особенно для выходного дня.
Сейчас открою рот и выскажу всё, что думаю. Нет, лучше просто прокляну. Чтоб с дюжину лет не видать бестактному нахалу ни денег, ни удовольствий. Припечатаю язвительно, но коротко. Самое то получится для не проснувшихся языка и мозга.
