А вы говорите, Зощенко… А вы говорите – пятнадцать лет.
Да. Ребёнка она забрала. Мальчик. Назвала, как доктор прописал, – Асцит. Шучу. Как-то, конечно, назвала. Наверное, Вася. А жаль. Как бы по-древнеримски это звучало: «Асцит Иванов».
P.S. Нам с Серёгой даже по мешку картошки досталось.
Предновогоднее
Давным-давно, ещё в прошлом тысячелетии, но уже в самом что ни на есть его конце, курили мы с анестезиологом на ступеньках приёмного.
Время – около одиннадцати p.m. Поговаривают – как новое тысячелетие встретишь, так его и проведёшь. А у нас в родзале трое, и все достаточно проблемные. В ОРИТ[25] у него тоже пара дам есть. Пьём пятидесятую дозу кофе в ожидании призывных воплей акушерок и анестезисток. Рассказываем друг другу прекрасные в своей бородатости анекдоты. В общем, колбасит нас, «врачей-убийц», в преддверии, так сказать, и «на радостях».
А тут «уазик» милицейский подъезжает. Из него выскакивает молодой парнишка и прямиком к нам.
– Доктора́? – спрашивает.
– Ага! – истерически хохочем в ответ.
– С наступающим! – очень серьёзно так.
– И вас так же. – Уже просто крючимся от хохота. Нет. Курили «Парламент». Ещё не пили. Нервное это у нас.
– А у нас это… – стесняется.
– Да что же, что же у вас?! – уже просто в три погибели нас согнуло. Ну что может быть у вчерашнего школьника в форменном тулупчике в новогоднюю ночь в роддоме? На надзирателя с зоны не тянет. Да и обычно сопровождать рожениц надзирательниц присылают. Те так и ходят за тобой по родзалу. Не все, конечно. Некоторые нервно курят на ступеньках приёма…
– Роды у меня.
– Ну, давайте, – говорим. – Посмотрим.
Пока мы политесы разводим, санитарка наша, баба Маша, уже помогает ментам вытаскивать из кареты роженицу. Вернее сказать – уже родильницу. А дело было вот как.
Патрулировали они там пятое-десятое, особо не высовываясь из своего «уазика». Слышат – в канаве стоны. Вылезли, а там девчушка лет девятнадцати, обдолбанная в умат. Рожает. Те, что постарше, и водила – в шок. А мальчонка наш в селе вырос – не растерялся. Девушку в машину привели, уложили. А она орёт – мочи нет уже у них сострадательной слушать. Мальчонка, не будь дурак, взял какую-то тряпку. Свернул её треугольником и девке вокруг промежности на манер памперса намотал. Акушерское пособие оказал, я не я буду!
Так что баба Маша нам крикнула:
– Юрьевна, Лексеич. Роды «на дому»! (Терминология такая.)
Ребёнок так себе в платочек и родился. И послед туда же отошёл, пока менты её байками потчевали.
Так что не все менты – сволочи. Девчушка ребёнка Колей назвала – в честь сержантика. Ну а мы – «врачи-убийцы» в виде меня – ручное обследование полости матки делали (после родов «на дому» положено), родовые пути в зеркалах осматривали, штопали, потому что шейка матки у неё в лохмотья порвалась, а в виде Сергея Алексеевича – наркоз давали, «какположенный», между прочим, а не «баю-бай».
А вы всё: «менты сволочи!» да «врачи убийцы!». А между тем везде жизнь, ребята. И люди хорошие встречаются. И в канаве придорожной такое обыкновенное чудо порой случается, что похлеще рождения лингамов[26] там всяких через левую ноздрю. Так что не судите, да не судимы будете. А если уж на Бога не надеетесь, так судите хоть по делам, а не по профессиональным, этно– и всем прочим принадлежностям. Без обобщений, пожалуйста, ладно?
Happy New Year!
В те стародавние времена, когда я отчаялась дождаться уролога на плановую консультацию к беременной с хроническим пиелонефритом, я встала и пошла. Потому что это сейчас я трепетная, ранимая и боюсь на улицу выходить, а в описываемую эпоху могла и в ярко освещённую операционную войти, и начмеда на скаку остановить, чтобы подписал чего надо, и добрым словом подарить ординатора урологического отделения, отвечавшего за плановые консультации родильного дома. По телефону он от меня прятался, поэтому я, ничтоже сумняшеся, встала и пошла. Да не к нему, мол: «Олежек, ну приди, ну посмотри, ну запиши в историю», а прямо к заведующему урологическим отделением, чтобы он принял меры и высек Олега Ивановича административными розгами. Ибо сил моих младых девичьих на разбор гештальтов каждого разгильдяя уже не хватало.
Время было предновогоднее. Все были веселы и счастливы. По больнице бродили вперемешку малые дети сотрудников, держа курс на новогоднее представление в актовый зал, Дед Мороз – красный нос с шутками-прибаутками и медсестра-Снегурочка в голубой пижаме, отороченной дождиком. Все были так жизнерадостны, что по дороге я потеряла лицо. Ну, в смысле весь мой пыл почти улетучился, потому что, когда ты постоянно кому-то улыбаешься в ответ, очень сложно поддержать в себе должную концентрацию ярости благородной, а слёзы умиления при взгляде на шуршащих фантиками конфет детишек подмачивают спички грома и молний.
Так что, войдя в урологическое отделение и тут же наткнувшись на искомое начальство, возглавлявшее группу товарищей в белых халатах, я радостно проворковала:
– Здравствуйте, Анатолий Иванович! И все-все-все, даже скотина Олег!
– Привет! А у нас тут обход! – застеснялся Анатолий Иванович, как будто на самом деле никакой он не заведующий и не пятничный серьёзный обход проводит, а плюшками балуется не по назначению.
– А я к вам с жалобой на ваших безответственных сотрудников! – в пароксизме предновогодней радости провозгласила я и улыбнулась ещё шире.
– Ой, такие уроды, и не говори! – ещё жизнерадостнее улыбнулся Анатолий Иванович, добавив в голос столько сахара, что ни в один сироп не влезет.
Группа халатно-пижамных товарищей тоже излучала блаженство. Интерн щипал за зад цистоскопическую медсестру, ординаторы сияли, как новогодние шоколадные зайцы в обёртке из фольги, и даже Олег Иванович пялился очень лучезарно.
– А у нас только одна палата осталась! Пойдём с нами!!! – прокричал Анатолий Иванович, как Снегурочка, зовущая Дедушку Мороза. – А потом выпьем кофе у меня в кабинете и всех размажем по стенке, кто сука и саботирует!
– Ага! – почти икая от счастья, согласилась я.
Всей шумной толпой мы зашли в шестикоечный номер, где в тот предновогодний момент отдыхали два товарища мужского пола. На одной кроватке полулежал крупный лохматый бородатый брюнет и держал в руках глянцевый журнал на очень нерусском языке. На подушке второго ложа покоилась белокурая головка со смеженными веками, а под одеялком угадывались контуры субтильного астенического телосложения.
Бородатый брюнет отложил печатный орган и воззрился на нас с непониманием. Измождённый ангел продолжал пребывать в объятиях Морфея. На тумбочке меж их кроватками высилась батарея клюквенных морсов от самых лучших производителей и бутылка минеральной воды стоимостью в месячную зарплату среднестатистического россиянина.
Ординатор выхватил из папки у медсестры историю болезни и в наступившей тишине экстатически зачитал какую-то трудновоспроизводимую славянскими органами речи имя-фамилию и рассказал анамнез.[27] Мол, приехал этот господин из Турции с целью проверки чего-то там и, как водится, пил с русскими товарищами. Похмелиться с русскими товарищами не успел, потому что не то чтобы умер вчера, но приключилась у него почечная колика. Это только на первый взгляд словосочетание «почечная колика» весьма невинно. Для тех, кто не знает, поясняю, чем пациент с почечной коликой отличается от всех остальных в приёмном покое. Остальные стонут и плачут, а этот бьётся об стены, бегает, прыгает, падает, встаёт и бежит быстрее врача и персонала.
Заведующий принял весьма серьёзный вид. Все последовали его примеру. Он буравил глазами бородатого брюнета. Тот отвечал взаимностью. Только ординатор, не заметив неожиданно помеждународневшей обстановки, продолжал весело выкрикивать, чего сделано и как состояние иностранного товарища. Жестом остановив потоки слов, заведующий зловеще изрёк, глядя прямо в третий глаз брюнету:
– How are you?
– I’m fine! – ответил брюнет и натянул одеяло до подбородка.
– Where are you from? – не сдавался заведующий
– I’m from Krasnoznamenka! – не отступал брюнет.
– What is your name? – Анатолий Иванович достал из рукава последний козырь.
– His name is Vasya. His surname is Volobuykin, – доверительно сообщил заведующему ординатор.
Заведующий немедленно эвакуировался в коридор, чтобы сладко и в голос поржать. Вся толпа последовала за ним. У кроватки бедного Васи Волобуйкина осталась только я.
– Ой, – сказал мне Вася, – я и не знал, что теперь в больницах надо по-английски говорить.
– А не хрен чужие журналы брать! – веско сказала я Васе.
– Ну так турок… того… спит.
– А чего ты там читаешь, Вася?
– Да не читаю я. Картинки смотрю. – И Вася показал мне журнальный разворот, где во весь рост маячила сиськастая девица в легком намёке на новогодний прикид.
