Часам к шести они спускались на террасу, где Флоран и Одилия уже ждали их, расположившись в шезлонгах; Жиль и На-тали пили с ними коктейль "порто-флип", говорили о погоде. Одилия уже не краснела по любому поводу, а Флоран даже пытался ухаживать за Натали, что ужасно забавляло Жиля. Вытаращив огромные голубые глаза, Флоран, рассыпаясь в любезностях, пред-лагал Натали свои отвратительные сигареты с золоченым мунд-штуком, уверяя, что во всем Лимузене только у него найдешь та-кие. Натали под насмешливым взглядом Жиля стоически курила их, пила "порто-флип", грустно говорила: "Ну, мне пора",-и все старались ее удержать. Дни стали очень длинными, жара спадала только к семи часам, и тени деревьев на террасе вытягивались еще больше. Иногда Жиль чувствовал себя персонажем комедии девятисотых годов: круглый столик на одной ножке, легкие на-питки, болтун-нотариус... Но вдруг Натали откидывала головку на спинку кресла, и он, прикрыв глаза, вдруг вспоминал, какой она была в его комнате, наверху. И если тут действительно разы-грывалась комедия, больше всего на свете он хотел, чтобы она была такой.
Глава третья
В то лето устраивалось много званых вечеров, но Жиль ни-куда не ездил. В обществе говорили, что он болен, страдает де-прессией, ищет уединения, и это было удобно для всех, включая и Натали, как он полагал. Хотя она и утверждала, что готова уехать вместе с ним, но он не забывал, что стал любовником за-мужней женщины. А кто мог бы заподозрить эту даму с безуко-ризненной репутацией в том, что она способна проделывать еже-дневно по шестьдесят километров в машине, чтобы очутиться в по-стели какого-то неврастеника? Когда же Одилия упрекала его в пренебрежении светскими обязанностями, он неизменно отве-чал: "Оказаться лицом к лицу с Сильвенером?.." - и она крас-нела, готовая просить у него прощения. Нередко по вечерам, проводив взглядом исчезавший в конце аллеи маленький автомобиль, который уносил Флорана и Одилию на очередное празднество, Жиль оставался один в большом доме, брал книгу и, расположившись в гостиной, наслаждался покоем и тишиной. Иногда он поднимался на третий этаж, вытягивался на еще не убранной постели и, лежа с открытыми глазами, вдыхал запах На-тали, запах любви. Летучие мыши прорезали в бесшумном полете темнеющую синеву неба; снизу, из сада, доносились монотонные жалобы лягушек, легкий благоуханный ветерок освежал комнату- мир и прохлада спускались туда, где еще недавно было накален-ное поле любовной схватки. Жиль думал о Натали, даже не очень жалея, что ее нет рядом. Иногда он засыпал, так и не сняв своего старого свитера, и просыпался лишь от шуршания гравия под ши-нами автомобиля. Он спускался, помогал пьяненькому Флорану выбраться из машины, шел вместе с ним на кухню. "Как!-удив-лялась Одилия.- Ты еще не спишь?" И в восторге, что нашелся слушатель, способный лучше, чем муж, оценить ее повествование, она принималась с энтузиазмом описывать, какой чудесный вечер устроили Кудерки, такой великолепный, что он сделал бы честь и герцогине Германтской. Царицей бала неизменно бывала Натали, которую в своих отчетах Одилия называла "мадам Сильвенер", хотя при ежедневных встречах звала ее просто по имени. Итак, на вечере мадам Сильвенер была в прелестном голубом платье, она довольно дерзко ответила заместителю прокурора. Ах, даже сам префект ни на шаг не отходил от мадам Сильвенер, и так далее. Если бы Жиль не лежал каждый день рядом с этой мадам Сильвенер без всяких одеяний, он наверняка начал бы о ней меч-тать, как школьник. Умиленно улыбаясь, он слушал щебетание Одилии, посмеивался над заместителем прокурора и пытался представить себе, какого оттенка было голубое платье Натали. Впрочем, в конце рассказа Одилия всегда - возможно, по доброте душевной - набрасывала прозрачную пелену грусти на лучезар-ный облик мадам Сильвенер, а Жиль принимал рассеянно-скром-ный вид, как будто бы все это его не касалось. Наконец, Одилия, упоенная романтикой, укладывалась спать возле Флорана, который, упившись шампанским, так же, как и она, мгновенно засы-пал.
Прошло уже две недели с тех пор, как Жиль приехал из Па-рижа, а он еще нигде не бывал, если не считать утренних поездок с Одилией за покупками в соседний поселок. Его судьба словно остановилась: ему казалось, что отныне он всю жизнь будет не-житься на солнце, днем любить Натали, а вечерами мечтать. Мысль, что через два месяца он станет редактором международ-ного отдела газеты, будет занят по горло и начнет в такой же мере беречь свое время, в какой сейчас его растрачивает, и что время это будет пролетать в сером круговороте Парижа, казалась ему просто нелепой. Впрочем, он даже не думал об этом, так как всегда очень легко относился к проектам на будущее. Проснув-шись, он решал лишь самые простые вопросы: идти ему с Флораном удить рыбу или не идти, в каком настроении приедет На-тали, будет она нежна или требовательна и сможет ли он сам починить обвисший ставень в их жаркой спальне. Иногда, читая газету, он принимался размышлять, что может толкнуть человека на то, чтобы разрезать своего ближнего на восемнадцать кусков, и делился своим недоумением с Одилией, которая от ужаса начи-нала пронзительно кричать, как павлин, а Флоран по своему обыкновению прибегал к мимике и жестам: постукивал себя паль-цем по лбу или делал из галстука петлю-удавку и затягивал ее. Короче говоря, Жиль был счастлив, более того-он сознавал это и с мужской гордостью повторял это Натали на разные лады. "Подумай только,говорил он,- подумай только: всего два ме-сяца назад я был конченым человеком, а теперь я так счаст-лив..." Казалось, он сам не мог поверить своему счастью, и это смешило Натали, а когда он добавлял: "И все благодаря тебе", у нее быстро-быстро трепетали ресницы.
Наконец устроили у себя вечер и Сильвенеры. Каждый год, приблизительно в одно и то же время, Франсуа Сильвенер соби-рал в своем доме светское общество Лиможа и его окрестностей. Это был самый изысканный прием в летнем сезоне, и Одилия, презрев соображения морали, начала радостно готовиться к нему за десять дней. Это был единственный прием, ради которого Жиль решился пожертвовать своим одиночеством. Ему хотелось увидеть, как живет Натали. Хотелось увидеть ее в роли хозяйки дома, и он заранее забавлялся.
Франсуа Сильвенер занимал большой особняк восемнадцатого века, очевидно, всегда принадлежавший блюстителям правосудия. Дом стоял в самом центре Лиможа, окна выходили в великолеп-ный сад, пожалуй слишком ярко освещенный по случаю празд-нества. И, пожалуй, слишком много тут цветов, подумал Жиль, поднимаясь по ступенькам, и слишком пахнет деньгами. Конечно, деньгами, добытыми честным путем, деньгами, полученными по наследству, но все-таки деньгами; тяжелая полированная мебель, старинные ковры, большие, чуть потускневшие зеркала и два крас-нолицых метрдотеля за стойкой буфета в явно стеснявших их белых перчатках-все говорило о богатом и благоустроенном доме. Однако Жиль, как журналист и парижанин, бывавший на прие-мах более блестящих, на умопомрачительных пирах, которые за-давали нередко уже разорявшиеся прожигатели жизни, глядел вокруг с чувством некоторого превосходства. Он любил только деньги, которые бросают на ветер. В доме же Натали подавляла не роскошь, а ощущение прочного достатка. На верхней площадке лестницы стояли рядом Натали и Франсуа Сильвенер и прини-мали гостей-совсем как в романах девятисотых годов. Некогда Жиль поцеловал руку Натали, он прочел в ее взгляде такое же-лание понравиться ему, глаза ее так ясно говорили: "Все это для тебя", что ему вдруг стало стыдно за собственное высокомерие. В самых теплых выражениях он расхвалил ее прекрасный дом, пожал руку Сильвенеру и вошел в большую гостиную.
Комнату уже заполняла толпа восторженно настроенных го-стей; Жилю пришлось выдержать какие-то разговоры и выслу-шать какие-то комплименты по поводу его здорового вида, прежде чем ему удалось улизнуть в комнату, которая, очевидно, служила библиотекой. Он попытался представить себе, как Натали сидит тут в кресле у камина напротив мужа, но это оказалось невоз-можным. Он мог представить себе Натали только раскинувшейся на кровати в жаркой мансарде или лежащей в траве. Немного пе-редохнув в библиотеке, он направился на балкон и тут на кого-то натолкнулся. Перед ним был тот, кого он после рассказа Натали о ее детстве называл про себя "братиком". Они 'встречались в Лиможе один-единственный раз, но Пьер Лакур сразу протянул ему руку. "Братик" был высоченного роста, с мужественным, как отметил про себя Жиль, и очень красивым лицом. Жиль улыб-нулся, вспомнив, как он приревновал к нему Натали на балу у Касиньяков.
- Мы уже отчаялись вас увидеть,- проговорил Лакур.- Вы совсем не появляетесь в обществе. Я везде вижу вашу сестру, а вас - никогда.
- Я действительно не очень люблю бывать в обществе,- ска-зал Жиль.
- Вам, наверно, скучно на наших провинциальных праздни-ках?
