– Ты расстроена, – сказал Чиун. – Приляг лучше и немного отдохни.
Она беспрекословно подчинилась. Чиун положил свои худые тонкие ладони ей на лоб и сказал:
– А теперь спи. И помни: рая нет ни на востоке, ни на западе. Все внутри тебя.
Римо вел машину по плоской, как стол, пустыне, представляя себе царство невидимой смерти вокруг. Он проехал мимо лунных кратеров среди камней. Он проехал мимо дорожных знаков, гласивших «Хамекеш-хагодол» – «Большой кратер». Он миновал огромную пропасть, которая сверкала под луной розовым, желтым и фиолетовым цветами. Нога Римо нажала на педаль акселератора.
– Ты водишь машину как и прыгаешь, – сказал Чиун. – То есть плохо.
– Она спит? – осведомился Римо.
– Ты считаешь, что я потратил десять минут, чтобы она не заснула? – спросил Чиун.
Римо ехал и думал о последних словах Завы: «Я бы убила кого угодно и сколько угодно, лишь бы только положить конец этой войне». Он решил не выпускать ее из поля зрения. Потом он обернулся к Чиуну.
– Неплохая девушка, – сказал он, кивнув головой в сторону спящей Завы.
– Неглупая молодая особа, – согласился Чиун. – Я бы тоже расстроился, если бы мне случилось убить человека из огнестрельного оружия.
Глава девятая
Это была тяжелая работа. Она никогда не была легкой и отнимала очень много времени. Но человек знал, что рано или поздно дело будет сделано, а ради хорошего дела стоит немного и подождать. Ради хорошего дела стоит не только ждать, но и трудиться, рисковать жизнью, убивать.
Из ванной вышел человек среднего роста, худощавый и с широкими запястьями. Он был в чем мать родила. Вымыв руки, он направился к стенному шкафу, вытирая их на ходу. Затем он подошел к большому зеркалу, в котором мог видеть себя в полный рост.
«Неплохо, неплохо», – думал он. Для своих лет он выглядел просто здорово. Пластическая операция чудесным образом изменила лицо: слегка выдавались скулы, исчезли глубокие морщины вокруг карих глаз и тонкогубого рта. Да, операция омолодила его лицо, а постоянные физические упражнения держали в форме руки и ноги и помогали сохранять стройную осанку. Такую, какая приличествовала человеку, некогда бывшему майором Хорстом Весселем в нацистской армии, а точнее, в ее элитных частях – СС.
Бывший майор Хорст Вессель одевался и вспоминал приятные годы, проведенные им в фатерлянде. Германия всегда заботилась об умных, образованных, утонченных людях. Его нынешняя работа в израильском правительстве служила лишним тому подтверждением. Опыт и знания всегда вызывали уважение, даже у противника. Разумеется, израильтяне понятия не имели, кто он такой на самом деле, а также кем он был в прошлом.
Человек, который был самым молодым нацистским офицером среди занимавших ответственные посты во время второй мировой войны, внимательно оглядел себя. Он уже был при полном параде.
Предпоследнее, что он сделал, выходя из комнаты, – надел на шею медальон. Последнее – плюнул на него – еврейский символ жизни.
Худощавый человек с широкими запястьями ехал в джипе на юг от Тель-Авива, направляясь в маленький городок Реховат. Там он отыскал большое серое приземистое здание, поставил машину на автостоянке и вошел внутрь.
Человек шагал по гулкому, вымощенному кафелем полу, не скрывая своего отвращения. Пот градом катил по его крепкому осанистому телу. Он вспоминал, как шел, чеканя шаг, по мраморным, убранным шелком залам прохладной осенью 1943 года. Тогда он должен был впервые встретиться со Спасителем Германии. Он совершал первый из своих многих визитов к величайшему человеку, к блестящему тактику, к несравненному вождю. Именно ради этого вождя сейчас он громыхал израильскими военными ботинками по кафелю. Его холеная голова лишь на несколько дюймов не доставала до кафельного же потолка. Унылые стены из шлакобетона сильнее заставляли бывшего Хорста Весселя вспоминать прекрасные картины, роскошные ковры и изыски архитектуры, которые ему довелось созерцать в юности. «Роскошь приличествует лишь великим людям», – думал он.
Тот, кто когда-то был Хорстом Весселем, твердо верил: человек живет в такой обстановке, какую заслуживает. Не удивительно, что евреи живут в пустыне!
Когда он подошел к ряду дверей, то перестал думать о прошлом. Услышав молодые голоса, пробивавшиеся через щели под дверями, он только презрительно улыбнулся. Подонки! Смейтесь, смейтесь. Скоро вам будет не до смеха.
Человек, который был когда-то Хорстом Весселем, представил себе недалекое будущее. Мир в хаосе. Народы в смятении. Вместо кафеля, по которому он ступал, будут руины, зараженные радиацией. Ему захотелось засмеяться от радости.
Он нашел нужную комнату справа по коридору. Человек, который когда-то был Хорстом Весселем, открыл дверь, вошел и оказался в длинной комнате, заполненной лабораторными столами, на которых громоздилось какое-то химическое оборудование.
У дальнего стола стоял человек, опустив голову в раковину.
Когда-то его звали Фриц Барбер. Его рвало. Он почти весь исчез в раковине, виден был лишь запачканный лабораторный халат и руки, усеянные старческими пигментными пятнами, судорожно вцепившиеся в края раковины.
Человек, который когда-то был Хорстом Весселем, звонко щелкнул каблуками, поскольку, кроме него и блюющего, в комнате никого не было. Но человек, который когда-то был Фрицем Барбером, так и не поднял головы. Он продолжал свое занятие.
На столах лежали хирургические инструменты: острый скальпель, резиновые перчатки и металлический зонд. Рядом с этими инструментами стоял поднос, в котором находилось нечто напоминающее зародыш свиньи.
– Нет больше сил, – простонал человек, которого когда-то звали Фриц Барбер. Он наконец оторвался от раковины и тяжко сел прямо на пол. Это был толстый лысый человек. Его подбородок и грудь были в остатках вчерашнего обеда.
– Нас никто не может подслушать? – спросил у него тот, которого раньше звали Хорст Вессель.
– Нет, конечно, – сказал толстяк, сидевший на полу. У него на халате была приколота карточка, на которой значилось: «Доктор Мойше Гаван».
– Тогда говори по-немецки, – рявкнул худой человек, – и встань, когда к тебе обращается старший по званию.
– Да, слушаюсь, – промычал толстяк и с трудом поднялся на ноги. Лицо его было совершенно зеленого цвета. Толстяк-коротышка с лысиной в обрамлении седых волос. Он был совершенно не похож на того Фрица Барбера, что свирепствовал три десятилетия назад. Но теперь он был доктор Мойше Гаван, сотрудник Вейсмановского научно-исследовательского института. Он преподавал биологию и обучал евреев расчленять свиные зародыши, а также отличать мальчиков от девочек. Времена изменились.
– Хайль Гитлер, – тихо сказал толстяк, выкидывая руку в нацистском салюте.
– Хайль Гитлер! – резко отвечал вошедший. – Что все это означает?
– Разделываем поросят, – вяло улыбнулся толстяк. – Я не создан для такой работы. В фатерлянде я был физиком. Что я понимаю в лягушках, червях, креветках...
Он замолчал и снова лицо его стало зеленеть.
– Будете делать что вам прикажут! – рявкнул худой, подходя ближе к толстяку. – Мне недосуг выслушивать ваши жалобы по пустякам. Вы достали то, что нужно?
Толстяк выпрямился и кивнул. Он едва доставал худому до плеча.
– Да, конечно. Потому-то я здесь и оказался. Формально я пришел, чтобы проверить, как студенты справились с заданием...
Лицо толстяка стало багроветь.
– Хватит, – перебил его человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем. – Несите его сюда. У меня мало времени.
– Да, слушаюсь, – закивал головой толстяк. – Сейчас, – и шаркающей походкой направился к своему столу.
Человек, у которого было мало времени, равнодушно смотрел на разделанного поросенка. Затем он осторожно завел руку за спину и, взяв с соседнего стола скальпель, спрятал его в рукав. Послышалось сопение возвращающегося толстяка.
Тот, кто именовался теперь доктором Мойше Гаваном, держал в руках небольшую черную коробку размером с книгу в бумажной обложке. Он нес ее словно королевские регалии. На пухлом лице играла гордая улыбка. Толстяк передал коробку худому.
– Это он? – осведомился худой.
– Да, – услышал он поспешный ответ. – Я достал самый маленький из существующих, но он в состоянии взорвать атомный заряд или по радио, или с помощью часового механизма. Этот прибор не боится никаких защитных приспособлений.
Человек, которого когда-то звали доктором Весселем, взял из рук доктора Мойше Гавана коробочку и стал осторожно ее разглядывать.
– Незачем быть таким нежным, – сказал доктор. – Все сделано очень прочно и надежно.
– Я не нежничаю! – вспыхнул худой. – Я просто внимательно все рассматриваю. – Оглядев коробку со всех сторон, он спросил: – Значит, устройство сработает?
– Сработает, – откликнулся толстяк.
Тридцать лет они строили планы. Тридцать лет они старались ничем себя не выдать. Тридцать лет они лгали и выдавали себя не за тех, кем являлись. Теперь человек, которого раньше звали Хорстом Весселем, не сомневался: настал великий час. Скоро он снова станет Хорстом Весселем, пусть даже ненадолго. На несколько минут.
