Бритт, маленькая дочка Гун, после рождения в клинике «Готт Хем» очутилась в детском доме в Смоланде, и чем больше Астрид узнавала об этом детском доме, чем больше слушала неубедительные оправдания Гун, которая к дочери не ездила, тем отчетливее созревало решение. Однажды Астрид сама отправилась в Смоланд навестить девочку Гун, ровесницу Лассе. Положение детей ее шокировало; она увидела, как бесчувственны воспитатели в детских домах. Кулечек конфет, который она привезла девочке, тут же конфисковала директриса и поделила между детьми, оказавшимися поблизости. Одним достался леденец, другим – ничего, многие беспомощно плакали. Наедине с Астрид девочка заплакала, монотонно, несчастливо и бессловесно, – и все сильнее за Астрид цеплялась. Как та потом писала тете Стевенс и много лет спустя рассказывала Маргарете Стрёмстедт, ей казалось, что девочка «хочет сказать: я боюсь тут оставаться, но еще больше боюсь рассказывать, почему боюсь».
За годы разлуки с Лассе Астрид Эриксон осознала, что родители должны быть как можно ближе к своим маленьким детям, потому что первые годы – самые важные в жизни человека. В этом Астрид убедилась и в Стокгольме, и на Аллее Надежды в Копенгагене. А она никогда не закрывала глаза на собственные ошибки, если речь шла о Лассе. Напротив. Во многих письмах любящей и вдумчивой матери к семье и друзьям в 1927–1931 годах встречаются краткие описания того, как Лассе вел себя в стрессовых ситуациях, если его насильно изымали из привычной среды и помещали в новую. Без лишних оправданий юная мать описывала эти душераздирающие моменты, когда страх и грусть ребенка становились так заметны. Никто не должен был сомневаться в том, что и Астрид Эриксон нанесла вред ребенку, как бы она ни любила своего мальчика и как бы ни пыталась в меру сил делать для него все, что могла.
Страдания Лассе
Глубоко несчастным предстал Ларс Блумберг перед Астрид в конце 1929 года, когда ей спешно пришлось выехать в Копенгаген, потому что тетю Стевенс положили в больницу из-за острых проблем с сердцем и она не могла заботиться о ребенке. Однако 1929 год принес Астрид и много радостей: новое жилье, постоянная работа, повышение зарплаты и заведующий канцелярией «К. А. К.», который на собрании отметил, что фрёкен Эриксон ждет «блестящее будущее» (так Астрид написала родителям).
Начальник канцелярии и фрёкен Эриксон стали встречаться и в нерабочее время. Начало отношений было не таким уж безоблачным – отчасти из-за Лассе, отчасти потому, что Стуре Линдгрен собирался уйти от жены и детей. Про себя и в письмах Анне-Марие Астрид размышляла, не получится ли у них с Лассе и Стуре создать в Стокгольме семью. 27 ноября 1929 года, на именины Астрид (Эмиль), добрый и любящий литературу Стуре подарил ей собрание чувственных стихов Эдит Сёдергран.
Зимой 1928/29 г. заведующему канцелярией «К. А. К.» Стуре Линдгрену приглянулась молодая Астрид Эриксон. Он на девять лет старше ее, женат, имеет дочь, но разводится. В ноябре 1929 г. Стуре переезжает в квартирку на Вулканусгатан, 12, весной 1931 г., после свадьбы с Астрид, они переедут в квартиру побольше в мансарде того же дома. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)
В том же году на Пасху Астрид ездила в Копенгаген повидаться с Лассе. Отношения с Райнхольдом Блумбергом после ожесточенных столкновений весной 1928 года, когда Астрид раз и навсегда отказалась возвращаться в Виммербю новой женой главного редактора и матерью его семерых детей, вновь стали терпимыми, тон между ними – более или менее доброжелательным.
Из двух длинных писем, присланных тетей Стевенс «мамочке Лассе» 28 марта и 2 июня 1928 года, становится ясно, что спустя год после рождения сына Астрид еще задумывалась о браке с Блумбергом, но ни при каких обстоятельствах не хотела жить в Виммербю или становиться матерью многочисленному потомству Райнхольда. В письме от 2 июня фру Стевенс удивляется решению матери-одиночки:
«Вчера пришли письмо и деньги от папы Лассе, так грустно, так плохо для всех вас, что это конец, как мне хотелось, чтобы ради малыша Лассе вы все соединились. И Вам придется трудно, нет, я верю, что Вы исходите из того, что лучше для Лассе. Но папа Лассе уже не молод, а удар такого рода поражает прямо в сердце, и мне кажется, он так любил Вас с мальчиком. Конечно, быть матерью семейства в Виммербю – задача не из простых, какие силы нужны, и все же я удивляюсь Вашему отказу. Многие девушки предпочли бы брак с обеспечением, чтобы после уж развестись».
После разрыва весной 1928 года Блумберг угрожал наполовину сократить платежи фру Стевенс, а 1 июля забрать Лассе в Виммербю. Но датская приемная мать не считала, что папа Лассе может так поступить без согласия мамы Лассе. Вместе с тем она знала, что у Астрид нет денег, и, желая успокоить встревоженную мать, предложила год заботиться о Лассе бесплатно, если отношения между родителями обострятся еще сильнее. Однако Блумберг, который порой бывал весьма резким, за осень 1928 года овладел собой и уже в ноябре снова женился. «На немке», – возмущенно писала фру Стевенс; немка эта подарила главному редактору еще четверых детей, помимо восьми уже имевшихся.
Райнхольд Блумберг с детьми в гостиной на Сторгатан в 1927 г. Фотография из хроники главного редактора «Воспоминания о семье Блумберг-Скарин» (1931), где ни словом не упомянуты ни Оливия Фрёлунд, ни Астрид Эриксон, ни Лассе. (Фотография: Йенс Андерсен)
В 1929 году отношения более или менее наладились. Пасхальную поездку Астрид к сыну, которому исполнилось два с половиной года и которого она не видела почти шесть месяцев, оплатил Блумберг, а в своем письме на Пасху, когда Астрид гостила у Лассе на Аллее Надежды, Райнхольд просил прощения за свое прошлогоднее поведение. В порыве сентиментальности он вспоминал старые добрые, счастливые времена, когда они с мамой Лассе подумывали стать мужем и женой. Астрид ответила ему в понедельник, за день до того, как уехала от сына, который все это время проговорил с ней по-датски. В ответном письме с вкраплениями датских словечек она благодарила Райнхольда за поездку, делилась смешными историями об их чудесном умном мальчике, а под конец просила не думать о прошедшем, а жить настоящим:
«Ты говоришь, Пасха – время размышлений. Не надо, перестань. От этого только больнее. Не ищи ушедшего, думай о настоящем. <…> Тебе правда не нужно передо мной извиняться. Не твоя и не моя ошибка, что наши дороги разошлись <…> Ах, идет снег, какая-то чудесная грусть и нежность вокруг. У тебя над кроватью раньше висела картина с осенним пейзажем. То же настроение, что и в той картине, ощущается сегодня повсюду».
Прощаться с Лассе всегда было больно, но в этот раз – особенно. Так казалось Астрид. Лассе придавал смысл ее жизни, в Стокгольме так этого не хватало. Раздувшись от гордости, маленький мальчик важно шагал по улицам Копенгагена, держа Астрид за руку. Внезапно он заявил: «Вот идут мама и Лассе!» А когда она крепко-крепко обняла малыша и, смеясь, пригрозила проглотить, он спокойно посмотрел на нее и спросил: «Тебе не стыдно?»
Летом 1929 года и Астрид, и Райнхольд – по отдельности – приезжали в Копенгаген повидать Лассе. Блумберг был один день проездом, его встреча с ребенком вышла очень эмоциональной. После фру Стевенс написала Астрид о визите папы Лассе. Он спросил об Астрид, как делал всегда в своих письмах с ежемесячным гонораром Марие Стевенс, и на сей раз необычайно радовался мальчику, рассказывала тетя Стевенс: «„Как ты похож на маму“, – произнес он, посадил малыша на колени и заплакал. Так его было жалко».
Сама Астрид поехала в Копенгаген в июле 1929 года; погода была прекрасной, и большую часть времени они с сыном провели в саду на Вилле Стевнс, где подросший Лассе кувыркался, лазил по деревьям и забирался на крышу туалета. Никогда раньше он столько не болтал. Он говорил чудны́е вещи по-датски. Раз сказал, что Астрид пять лет, в другой – крикнул проходящему мимо семнадцатилетнему молочнику: «Привет жене и детям!» Этим фактом гордая мать поделилась в письме к Стуре – и из того же письма он с беспокойством узнал, что Астрид положили в Королевский госпиталь из-за подозрения на дифтерию:
«А я должна была вечером уехать домой. Но когда вернусь, все же побуду в Нэсе недельку. Уже три года не ездила летом в Нэс. Ведь можно? Бедная мама наверняка испугается до смерти. <…> Не рискую посылать тебе воздушный поцелуй, а то заразишься дифтерией, вместо этого посылаю целую кучу приветов».
Дифтерии у Астрид не нашли, но боли в горле и в груди не проходили, причиной оказалась увеличенная щитовидка, и в декабре 1929 года ей удалили зоб. Пока Астрид восстанавливалась в Нэсе на рождественских каникулах, с Аллеи Надежды прилетело тревожное письмо. Тетю Стевенс положили в больницу из-за сердца, и Карлу пришлось спешно размещать Лассе и Эссе в другой приемной семье. Новость была неприятной. 28 декабря Астрид поехала в Копенгаген к Марие Стевенс, которую выписали, но предупредили, что ей пока не хватит ни здоровья, ни сил заниматься приемными детьми.
