– Вот, нашла в твоем рюкзаке. Тетя спрятала там косметичку.
– Да ну? – удивился Антон и покрутил флешку в руке.
– А ты не знал? Она в боковом кармане лежала…
– Не знал, – смутился мальчик, – вот остолоп…
Она что, мне ее незаметно подсунула?!
Как будто я знаю, как тетя Лиза тебе ее подсунула. Я этого не видела. Но теперь, зная цену вопроса, могла представить, чем руководствовалась тетя, пряча косметичку в детский рюкзак. Тут дело могло быть не только в торопливости, Елизавета знала, что флешка ее охранная грамота. Не исключено, что женщина надеялась в случае опасности дать ребенку возможность убежать. Пока флешка не найдена, оставалась надежда на возможность переговоров с бывшим любовником…
Могла Лиза так думать?
Вполне. Но мы этого уже никогда не узнаем.
Антон убежал на второй этаж к компьютеру. Я вымыла посуду и, внутренне усмехаясь, поднялась в кабинет.
Мой гость, весьма надутый, сидел перед включенным монитором, на коем высветилось предложение ввести пароль.
– Включи мне компьютер, а? – попросил мальчик.
Я подошла к нему, нажала на плечи и сказала:
– Нет. Тебе незачем видеть эту информацию.
– Почему? – поднял голову вверх Антон.
– А потому что любопытной Варваре на базаре нос оторвали, – строго, пряча усмешку, выговорила я. – Незачем забивать голову лишними проблемами.
– Но почему?! – настаивал мальчик. – Что там такого, чего мне нельзя видеть?!
Я обошла кресло, оперлась задом на стол и серьезно посмотрела в горящие мальчишеские глаза:
– Антон, если нам не повезет и ты попадешься Коновалову, то сможешь честно ответить: я ничего не знаю. Я не видел информацию с этой карты.
– Но почему?! – заладил парнишка. – Я что – дебил?! Не смогу сказать не видел просто так?!
– Не сможешь, – честно ответила я. – Тебя могут так спросить, что придется ответить правду.
– Ты боишься, что меня будут бить? – догадался хоккеистик.
– Да, – не стала обманывать я. – Так что в случае чего тверди: ничего не видел, ничего не знаю. Понял?
– Угу, – понуро кивнул мальчик. Потом подумал и вскинул голову вверх: – А ты не боишься?
– Боюсь. Очень боюсь. Но у нас нет выбора. Вечером пойдем к моей подруге, у нее суббота рабочая, но короткая, она поможет мне разобраться в этих документах и решить, что делать дальше.
– А зачем что-то решать? – бесхитростно поинтересовался мальчик.
– Для безопасности. Хочу подстраховаться.
– Как?
– Ну… есть один человек, который поможет. Я надеюсь. Но прежде чем его подключать, стоит проверить, что мы имеем.
– Но ведь мама… – начал Антон. – К маме могут прийти! Снова!
И это был самый тонкий момент. Длительного давления женщина с больным сердцем не выдержит.
– Антон, ты можешь попросить свою тетю Машу все время находиться в палате мамы?
– Она и так там все время сидит, – буркнул мальчик.
– Как думаешь, продержатся они еще сутки?
Антон вздохнул:
– Не знаю. Наверное, продержатся. Если к маме кто сунется, тетка такой крик поднимет, вся больница сбежится. Маша чокнутая, но громкая. Ее весь двор боится.
– Тогда звони тете Маше, пусть не оставляет маму одну даже на минутку. Хорошо?
– У меня деньги на сотовом кончились, – недовольно признался мальчишка.
– Тогда звони с моего. – Я протянула мобильный телефон и тактично оставила гостя одного. Пошла на кухню ставить для бульона куриную грудку.
Антон спустился в гостиную минут через пять.
– Дозвонился? – не отворачиваясь от плиты, спросила я.
– Угу, – отозвался мальчик, и мне показалось, что его голос звучит немного странно.
– Что-то случилось? – резко развернулась я. – Мама?!
– Нет, – как-то напряженно ответил Антон. – Маме уже лучше. Но вот… Маша сказала, что сотовый из палаты у мамы украли. Сегодня ночью или утром…
– А… – начала я и не договорила.
От входной двери раздался звонок домофона.
– Подожди минуточку, – пробормотала и по шла к монитору у двери.
На экранчике, отображающем местность у ворот, обозначился невысокий щуплый мужичок с сумкой через плечо.
– Да, – выдохнула я в приемник.
– Заказное письмо из налоговой, – обрадовал мужичок надтреснутым, петушиным фальцетом. – Примите, распишитесь.
– Господи, – простонала я. – Ну сколько можно! Неужели я еще и государству должна?! Ведь только в мае разобралась с кучей казенных бумаг, оплатила счета за газ, электричество и прочая, прочая, так неужели еще чего-то недоплатила?!
Ругая покойника Диму на все корки – муж не любил платить не только кредиторам, это вообще был принцип его жизни – копить долги, я спустилась к воротам, открыла дверь и собралась получить в протянутую руку бумажный квиток для росписи.
Но из распахнутой калитки на меня обрушилась стена из мужских рубашек, пиджаков и галстуков. Первым кирпичом стены служил лично Анатолий Андреевич Коновалов. Стена напирала, теснила в глубь двора, я, в шортах и маечке-топе, выглядела среди крупных, широкоплечих мужчин нелепо и глупо. В первую секунду мне показалось, что во двор ворвалось минимум десять бандитов, потом, когда первоначальный шок прошел, я их пересчитала более здраво. В пиджаках и галстуках, собственно, были только Анатолий Андреевич и здоровенный коротко стриженный тип, смахивающий на охранника крупного офиса. Третьим был явный браток в футболке и с цепями на мощной шее. Четвертым в калитку просочился давешний мужичок, изображавший почтальона. Он же и закрыл за всеми калитку.
– Что происходит?! – возмущенно пропищала я.
– Пойдемте, Сашенька, в дом, – тихо, но повелительно сказал Коновалов.
Я стояла в окружении троих суровых мужчин, сопротивляться было совершенно бесполезно. Визжать и звать на помощь – бессмысленно. Захлопнут рот широкой ладонью, подхватят под мышки и унесут в дом, как куль с соломой.
– А чем, собственно, обязана? – потряхивая голыми плечами, громко ерепенилась я.
Антону надо спрятаться, Антону надо спрятаться, стучало в голове. Я тянула время и молила о чуде.
– У меня есть к вам разговор, – гипнотизируя взглядом, говорил сосед. – Пойдемте в дом, Сашенька.
Господи, но почему их так много?! Что случилось?! Для простого разговора не вызывают бригаду мордоворотов!
А мордовороты тем временем уже рассредоточивались. Тип, похожий на охранника, пошел в обход дома; бандит и мужичонка поднимались по ступеням. Анатолий Андреевич, схватив за локоть, повел меня к крыльцу.
Я болталась в его руке как маринованная тюлька, беспомощно перебирала ножками и, разумеется, на первых же ступенях потеряла шлепанцы-вьетнамки.
В дом я зашла уже босой. Анатолий Андреевич прикрыл от меня спиной тревожную кнопку сигнализации возле двери. (Даже во времена катастрофического безденежья я не забывала оплатить охрану дома.) Я озиралась по сторонам и искала глазами Антона. За креслом, за диваном, за прозрачной посудной горкой…
Но мальчик исчез.
Какое счастье! Мне все же удалось затянуть время, подать возмущенным писком сигнал и дать Антону возможность укрыться на втором этаже.
Коновалов спихнул маринованную тюльку на диван. Я упала на мягкие подушки, съежилась так, словно меня собирались побить, но потом опомнилась и придала фигуре гордую осанку.
В конце концов, я у себя дома! Ни в чем не провинилась и повода обращаться грубо с собой не давала.
Еще не давала.
Анатолий Андреевич заметил мои неловкие потуги, усмехнулся, сел в кресло напротив и, достав из кармана сигареты, нагло закурил, не испросив разрешения.
– Как поживаете, Сашенька? – спросил с прищуром.
– Нормально, – храбро пискнула я и притворилась дурой. – Денег нет. Ремонт оплатить не могу, так что не наезжайте.
– Ай-яй-яй, – ернически ухмыльнулся Коновалов. – Денег нет? Какая жалость…
Мужчин, что зашли в дом прежде нас, в гостиной уже не было. Они поднялись на второй этаж, оттуда доносились хлопки дверей, было слышно, как, царапая паркет, отодвигается мебель…
Коновалов стер ухмылку с лица – словно пыль мокрой тряпочкой смахнул, согнул спину и, став ко мне ближе, резко выбросил вопрос:
– Где мальчик, Саша?
Я широко распахнула честные голубые глаза:
– Какой мальчик? – Роль восхитительно бестолковой дурочки всегда получалась у меня наиболее выигрышной. – Не понимаю, о ком вы?!
– Вот только не надо, а? – брезгливо скривился Коновалов. – Не надо комедию ломать и представляться. Где мальчик, Саша? Где Антон?
Мой «гость» тоже прислушивался. Его подчиненные уже несколько минут обшаривали дом, и детского крика пока не доносилось.
Я облизала губы, упала на спинку дивана и сложила руки на груди:
– Не понимаю, о чем речь.
