Я остановился перед ним в легком раздумье. Плавное течение незнакомых вод гипнотизировало, завораживало, но от чего-то не успокаивало.
–– Что же это? – спросил я и непроизвольно поднял глаза вверх, к отсутствующим здесь Небесам, – Господи!
Ответ возник в голове сразу же: это кровь, пролитая тобой, и слезы, пролитые из-за тебя.
–– Что-то многовато, – решил я, оценивая полноводный поток, берегов которого, кстати, не наблюдалось.
–– И каплей крови можно захлебнуться, а одна слезинка способна сравниться с цунами, в некоторых случаях, – отозвалось внутри.
Я шагнул в слезо-кровавую смесь, и ступень ушла вниз из-под ноги, воды моего «творчества», одарив тело «щелчком хлыста», оказались у подбородка. «Хлыст» состоял из раскаленных кристаллов горьких слез и остывшей до состояния льда крови. Я охнул. Туловище превратилось в губку, вобравшую свою долю горечи и страданий. Я не чувствовал костей, каркасом губчатого тела стали вены, принявшие всю кровь, что была на моих руках. На этом венозном древе, удерживающем ветвями соленую крону печали, торчала моя голова, испуганно созерцая изменения, происходящие под ней. О том, чтобы попытаться сделать следующий шаг на своих ватных ногах, не могло быть и речи. Страх разложения тканей, разрушения костей, потери органов, страх полного растворения в этом потоке, так напоминавшем темные воды Ахерона, обезличивал меня, превращая в риф, в коралл, ждущий своих прожорливых соседей. Они и не замедлили появиться, потому что мысль в тех краях, о которых повествует автор, материальна мгновенно.
Чьи-то тупые морды стали тыкать в меня, царапать жесткими плавниками, щипать беззубыми ртами и трогать нетерпеливыми хвостами. Воображение, подстегиваемое шпорами страха, рисовало душераздирающие образы обитателей кровавых глубин.
–– То обиженные и убиенные, – снова прозвучал таинственный Голос, – они пришли за утраченным. Выплакавшие заберут то, что выплакали, умершие – потерянную кровь.
–– О Господи, как?
–– Лишенные тобой жизни, как пиявки, прильнут к твоему телу в тех местах, через которые сами приняли смерть, а когда, обессиливший, погрузишься в воды потока с головой, обиженные возьмут слезы…
–– Через глаза? – прервал я Голос.
–– Да, через глаза. Муки их повторишь ты, изживая перекосы Мира, учиненные тобой.
–– Господи, Господи! – зашептал я, лихорадочно ища выхода из потока, чувствуя, как начинают присасываться к разным частям тела крепкие упругие губы.
–– Я каюсь, Господи, в содеянном! – вдруг вырвалось у меня, – я прошу прощения у всех, кому причинил боль и страдания, и у тебя, Господи также! Я готов.
Чистые слезы брызнули из глаз, поток схлынул и обнажил ступени.
–– Они приняли покаяние, – прозвучал Голос, и мне показалось, гораздо мягче, чем ранее. Я вспомнил о своих ногах, ощутив их прежнюю упругость, ноги же вспомнили о Слизи, но уже не страх, а подобие спокойствия позволило мне сделать новый шаг…
Вокруг меня висело марево молочного цвета, негустое, имеющее приятный запах и, самое главное, подсвеченное. Свет наполнял пространство отовсюду мягким ровным сиянием, не напрягающим ни глаз, ни ума. Ступень под ногами была широкая, даже просторная, но будто смазанная щедрой рукой поварихи излишним количеством масла и напоминавшая по структуре пудинг. Иначе говоря, ступень была очень скользкой и тряслась подо мной. Я прикладывал неимоверные усилия, чтобы просто устоять на ней, сделать шаг в этих условиях казалось невозможным.
Знакомый Голос расставил точки над «i»:
–– Ты между небом и землей, ни в Раю, ни в Аду.
–– И что же это за место?
–– Точка равновесия, – абсолютно уравновешенно ответил мне Голос.
–– Меня не будут здесь грызть, кусать и душить? – поинтересовался я.
–– Нет, тебе нужно только одно.
–– Звучит пугающе.
–– Не пугайся. Тебе нужно сделать шаг, просто один шаг, и все.
–– Да я еле дышу и боюсь пошевелиться, не то что…
–– Все правильно, это Ступень Равновесия, Уровень Нейтральности, Зона Тишины, Центр Вселенной, названий много.
–– Центр Вселенной?
Голос повеселел:
–– Пока только твоей. Шаг с этой ступени важнее всех, уже сделанных тобой.
Я балансировал, затаив дыхание и прислушиваясь к телу. Тело стонало, как стонет ленивый работник, глядя на пашню, упирающуюся в горизонт. Мышцы, пребывающие в величайшем напряжении, возмущенно апеллировали к ногам, а те, в свою очередь, не желали вспоминать прошлые воплощения, возможно, в теле канатоходца или балерины, на худой конец – караульного, блокируя свою память устойчивой (в отличие от моей позы) картиной склизкого Дна.
–– Господи! – в который раз и со все усиливающимся удовольствием прошептал я.
–– Не поминай всуе, а уж тем более в неопределенности! – тут же нравоучительно откликнулся Голос.
–– В неопределенности? – повторил я.
–– Из этой точки, из Собственного Центра Равновесия душа решает, куда ей направиться: туда, откуда ты, или туда, куда ты. Свободный Выбор происходит Здесь.
–– Но я шел вверх, я знал, куда иду! – отозвалось в голове.
–– А страх в ногах? – Голос неумолимо бил в цель, легко расщепляя стрелу оппонента стрелой своего аргумента.
–– Но я хочу к тебе, Господи, – твердо произнес я, сразу же ощутив твердость под ногами.
–– Я жду – ответил Голос.
«Пудинг» превратился в камень, масло – в мелкий, приятный песок. Ступни моих ног отдыхали под его расслабляющим массажем. Я сделал шаг…
…Песок постепенно скрывал ступени, шаг, второй, третий, и лестница полностью исчезла под песчаным покрывалом. Кругом сколько хватало глаз лежала песчано-каменистая равнина, освещенная желто-оранжевым солнцем.
–– Да ведь это пустыня! – вырвалось у меня.
–– Пустыня Христа, – торжественно произнес Голос.
–– Здесь никого, я один?
–– Соскучился по паукам?
Юмор был излюбленным приемом моего невидимого собеседника.
–– По людям, – вздохнул я.
–– Христос ходил среди людей, но был один, тебе же ходить среди камней, но быть с Ним.
–– Я встречу Христа?
–– Это труд. Может, и не встретишь.
–– А если не встречу?
–– Христос провел сорок дней в пустыне в поисках Бога, у тебя тот же срок.
–– Но в пустыне Христа искушал сам дьявол.
–– Так помни и об этом.
–– Если у меня не получится? – память ног моих начала просыпаться на перинах прежнего страха.
–– Тогда тебя ждет «пудинг», покрытый маслом, и новый Выбор, а каков он будет после сорока дней мытарств? – Голос умел «ободрять».
Я в нерешительности стоял на месте и не двигался. Не было пугающей Слизи, вызывающих отвращение тварей, дрожащей под ногами субстанции, не было внешней принуждающей силы. То, что толкнуло бы в спину, следовало поискать внутри себя.
Голос молчал. Солнце висело над головой, ни на градус не поменяв своего положения с
