— Что там у вас? — крикнул он рабочим.
Сильвангцы — вся бригада как по команде задрали головы и заговорили на своем языке, перебивая друг друга и показывая себе под ноги. «Как же это Глендруид поручил мне следить за рабочими и не оставил переводчика», — недовольно подумал Платон. Но когда его взгляд упал на то, что находилось в центре ямы, он мгновенно понял, в чем дело, и одним прыжком оказался в раскопе.
Он угодил в глубокую лужу — на дне раскопа было полно воды. Рабочие, не обращая на сырость никакого внимания, толпились вокруг недокопанного квадрата посреди ямы, где из-под земли торчала скрюченная человеческая кисть руки. У запястья виднелись клочки ткани. Страшная рука медленно шевелила почерневшими пальцами, словно стараясь ухватить кого-нибудь из присутствующих и утащить в топь.
«Да хранят нас все лесные духи!» — пробормотал археолог, не в силах пошевелиться при виде жуткого зрелища. Он увидел, как один из оставшихся пальцев согнулся и внезапно отвалился. Раздалось едва слышное «плюх», и палец исчез в мутной луже на дне раскопа.
— Боже мой! Надо срочно действовать! — воскликнул Платон, когда понял, в чем дело. — У вас есть вакуумный контейнер? А-а, дикари! Оборудование где, спрашиваю? Надо хоть успеть сфотографировать!
Кто-то из рабочих, как видно, догадавшись, что надо иностранному археологу, потянул Платона за рукав, приподнялся на несколько ступенек над краем ямы и указал на кучу синтетических тюков, наваленных возле дальнего края поляны. Платон не поленился сбегать туда лично. Он перерыл все тюки, но не нашел ничего похожего на вакуумный контейнер, только обыкновенные пластиковые мешки и коробки с номерами. Единственный фотоаппарат Глендруид, судя по всему, унес с собой. «Эх, нищета!» — махнул рукой Платон, возвращаясь к яме. Рабочие по-прежнему стояли кружком и, тихо переговариваясь между собой, наблюдали, как рука на глазах чернеет и разлагается. «Свободный доступ кислорода. Реакция пошла, — мрачно подумал Платон. — В здешнем климате через полчаса от тела останется кучка грязи. Что же не возвращается Глендруид? Если он не явится немедленно, то находка, считай, потеряна. Эх, была — не была! Если что, сделаю рисунок по памяти».
Платон взял у одного из рабочих совок и принялся осторожно окапывать кисть руки. Очнувшиеся от спячки сильвангцы сразу принялись ему помогать. Работали как в операционной: без суеты, но не допуская ни секунды промедления. Через десять минут появились очертания фигуры, полулежащей на боку с подогнутыми коленями. Одну руку человек держал над головой — не то молился, не то защищался от удара, а другую прижимал к лицу. На ощупь тело было мягким и гибким, словно человек утонул в болоте день-два назад. Платон знал, что такое бывает. Также он знал, что, скорее всего, сохранить находку не удастся. Археолог мысленно сфотографировал положение фигуры и полез наверх. Рабочие, едва дыша, аккуратно вытащили тело из ямы. «Дайте мне кисточку!» — приказал Платон, но и ее Глендруид унес. Лишняя кисточка нашлась среди запасов. Вскоре оставшаяся грязь была удалена, и глазам присутствующих предстало лицо найденного — почти такое же, каким оно было при жизни. И первой мыслью Платона было: «Где-то я его уже видел!»
Человек был среднего возраста, худой и невысокий; длинные темные волосы словно прилипли к черепу. Лицо темно-желтого, почти коричневого цвета, плоское, но с правильными чертами. Узкие губы сжаты, глаза закрыты. На лбу непонятная татуировка. Остатки одежды синего цвета полиняли и распались в руках за считанные минуты, как только их коснулся луч солнца. От тела исходил неприятный запах, напоминающий запах аммиака. На шее и запястьях мертвеца Платон заметил украшения — ожерелье и пару браслетов, тут же снял их и положил в пластиковый пакет. После этого он приказал рабочим переложить тело в особый герметичный ящик и спрятать подальше от солнца. «Все ли я правильно сделал?» Платон не был уверен. Доселе ему не приходилось заниматься болотными раскопками, и он не разбирался в их специфике. В то же время он был уверен, что Глендруид на его месте растерялся бы не меньше.
В тоннеле послышалось эхо шагов и отдаленные голоса. «Явились, наконец-то!» — подскочил на месте Платон. Рабочие зашумели и столпились возле края ямы. Через несколько минут в проеме тоннеля показался Глендруид, с ног до головы облепленный грязью. Он подслеповато моргал, закрывая глаза ладонью от солнца. Вслед за ним виднелся силуэт Симо.
— А где еще двое? — удивленно спросил археолога Платон.
— Возвращаются поверху. Как мы и ожидали, ход вывел нас наружу. Мы оказались в каких-то зарослях: копались там полдня и по обычаю ничего не нашли. Да вы совсем поправились, Рассольников! Вот она, молодость! Ну как, дошли до культурного слоя?
Платон смущенно кашлянул и вкратце рассказал о необычной находке. У Глендруида загорелись глаза.
— Покажите скорее! Ах, если бы я вернулся на полчаса раньше!
Археолог торопливо вылез из ямы. Вместе с Платоном они раскрыли ящик и долго рассматривали тело.
— Как вы думаете, кто это такой? — задал вопрос Платон.
Хотя по всем признакам мертвец принадлежал древнейшей эпохе, втайне Рассольникова мучил безосновательный страх, что профессор ответит что-нибудь вроде: «А, это один мой знакомый — пошел на той неделе гулять по болоту и утонул». Глендруид этого не сказал и надолго задумался.
— Вы знаете, коллега, — сказал он, — я боюсь делать чересчур смелые предположения, но невольно напрашивается мысль, что этот человек является представителем доирунгийской эпохи. Взгляните на костюм — вернее, то, что от него осталось — и вспомните барельефы. Потом, украшения… — он заглянул в небольшой пакет и достал один из браслетов. — Подобные браслеты на Сильванге находили триста лет назад, и если мне не изменяет память, их можно увидеть в музее. Они были в составе первого клада. Ожерелье, безусловно, в том же стиле. Все это позволяет нам сделать вывод, что впервые за последние пять тысяч лет мы видим перед собой мага — может быть, даже одного из тех, что строили Конус. Я обязательно сделаю об этом открытии доклад, и мне, как всегда, никто не поверит. А в общем, нам дважды за этот день неслыханно повезло. Это не вы привезли с собой удачу, Рассольников?
— Мне не раз говорили, что я везучий, — равнодушно сказал Платон.
Наступил вечер, но Платон в город возвращаться не собирался. До самой темноты археологи просидели с лопатками в раскопе, надеясь обнаружить еще одного мага, что им, конечно, так и не удалось. Зато попутно было совершено много других, менее ярких, но также важных открытий. После того, как рабочие снова включили аппараты и откачали воду, выяснилось, что дальше копать невозможно: место влажной земли заняли хаотически разбросанные каменные плиты. Некоторые сохраняли восьмигранную форму, но большинство было расколото на куски. Глендруид метался по раскопу как бешеный. Никогда раньше Платон не видел его в таком возбуждении.
— Вы понимаете, что это такое? — восклицал он, обращаясь к Платону. — Остатки здания, вот что! Мы докопались до пола. Может быть, сохранились подвальные этажи. Но даже если нет, подумайте, сколько находок нас ожидает! Это будет клад побольше, чем из Гану! Вы обратили внимание на расколотые плиты? Я убежден, что здание было разрушено во время сильного землетрясения. Этот маг, которого вы сегодня нашли, наверно, пытался спрятаться или, наоборот, выскочить наружу, и на него обрушился потолок. Я также предполагаю, что в результате землетрясения это место было залито водой — вот причина великолепной сохранности трупа. А здесь могут быть и другие!
— Ладно, ладно, — устало проговорил Платон. Восторженность профессора утомляла его. К тому же он никак не мог вспомнить, кого ему напоминает маскообразное лицо мага.
Последние лучи солнца растаяли за лесом, и наступила кромешная тьма. Она усугублялась тем, что спутников у Сильванги не было, а от звезд толку было немного. Глендруид упорно не желал вылезать из раскопа и работал, нацепив на лоб фонарик. Но старику не везло: за три часа работы он обнаружил только небольшой отрезок насквозь проеденной коррозией трубы, которую с натяжкой можно было назвать канализационной. В конце концов Платон сказал, что с него хватит, вылез из ямы и присоединился к рабочим, которые с заходом солнца разожгли костер и, весело болтая на своем языке, жарили только что пойманную ящерицу. Симо, сидя в некотором отдалении, чистил ружье и что-то тихо напевал — как выяснилось впоследствии, слагал хвалебную песнь о своем подвиге в тоннеле. С точки зрения Платона песнь (после того, как Симо вкратце перевел ее) сильно отдавала манией величия и притом была насквозь лживой. Особенно не понравились Платону выражения «но слеп, как крот, был друг беспечный» и «лишь смерти жалобно просил он, тщась челюсти разжать бессильною рукой». В ответ на возмущение археолога Симо невозмутимо ответил, что традиции жанра позволяют автору песни некоторые преувеличения ради красоты слога и законченности сюжета. А что касается господина профессора, никто не мешает ему сложить песню о своем подвиге, если он, конечно, считает, что совершил нечто достойное так называться.
