— Альбинос!
Крики и лязг смолкли, лишь стоны раненых звучали на палубе дирижабля. Я подтянул Ладу к себе, развернувшись, обхватил ее рукой с ножом.
Воевода, направив на меня револьвер, привалился спиной к чудом не разбившемуся лобовому окну рубки. Левой рукой он держался за бок, между пальцами сочилась кровь. Лицо в ссадинах, длинный седой чуб растрепался.
— Альбинос! — прохрипел Лонгин, опустив пистолет. — Спаси ее!
— Отец! — Лада дернулась к нему, и я крепче прижал ее к себе.
— Нет! — прокричал Лонгин. — Не иди сюда… Альбинос, спаси ее!
Он зашелся кашлем, ноги подкосились, и старик съехал по окну. Сбоку от дирижабля одна за другой стали взлетать ракеты, часть почему-то сразу гасла, оставляя в небе светящиеся дымовые пятна, другие ярко вспыхивали.
— Отец! — Лада снова попыталась вырваться.
Я подхватил ее на руки и сунул в спасательную корзину. Запрыгнув следом, перегнулся через плетеный борт, ощупал короб с надписями. И получил удар в ушибленный бок.
— Да чтоб тебя! — Схватив девушку за волосы, я дернул ее вниз, прижал коленом к стенке. — Я тебя спасаю, между прочим!
Лада засопела, а потом укусила меня. Я сквозь зубы замычал от боли, шаря рукой по борту в поисках кольца. Пальцы скользнули по гладкой крышке короба с фосфоресцирующей надписью. Другой рукои я отвесил девушке затрещину, а потом отпихнул от себя.
На склоне, до которого было уже совсем близко, защелкали выстрелы, пули с чавкающим звуком стали врезаться в газовую емкость дирижабля. Над головой раздалось шипение.
Отпрянув, я сел и принялся ощупывать стенки корзины. Когда под пальцами оказалась изогнутая железная дужка, без раздумий рванул ее. За бортом громко хлопнуло, корзина дернулась, соскочив с зацепов, взмыла вверх. Три мгновенно раздувшихся черных шара заслонили звезды над головой, и эвакуатор стал удаляться от остатков дирижабля.
Я выпрямился, глядя через борт, под которым сжалась Лада.
С земли опять выстрелили осветительными ракетами. С шипением рассекая воздух, две оранжевые точки с треском врезались в газовую емкость. Я присел, обхватив всхлипывающую Ладу за плечи.
Емкость взорвалась с оглушительным звоном, по небу разлилось бело-голубое сияние. Эвакуатор подбросило, корзина со скрипом закачалась под шарами, и все стихло. Внизу больше не стреляли, на склонах ущелья стало темно. Ветер доносил слабый запах пороховой гари, но он вскоре исчез.
Глава 7
— Мразь! — Лада Приор попыталась ударить меня по лицу, но я перехватил тонкую руку. — Убийца!
Оттолкнув ее, я спросил:
— А ты чего хотела? Чтобы я смирно ждал, когда меня казнят?
Лада сидела на железном ящике, натянув разорванный подол ночной рубашки на колени. Я устроился напротив, расставив полусогнутые ноги, упирался подошвами в борт. Справа его рассекла трещина — того и гляди, наше ненадежное укрытие лопнет, и мы посыплемся вниз, как грязное белье из корзины.
Три воздушных шара над головой будто слиплись боками и образовали темную бесформенную массу, круглая маленькая гондола под ними слабо покачивалась, скрипя вантами, в порывах ветра. Приподнявшись, я выглянул за борт. Снаружи из трещины торчала кривая железка с оплавленными краями — кусок обшивки, воткнувшийся на излете после взрыва. И как он корзину насквозь не пробил? Мог ведь проткнуть меня или Ладу, как копье, или в шары угодить. Лежали бы мы тогда сейчас на дне ущелья…
Перегнувшись через борт, я поплевал на ладони и вцепился в железку. Пошатал из стороны в сторону, потом вырвал с громким вдохом. Швырнул вниз и снова уселся на дно.
— Пить хочешь?
Взяв девушку за плечо, я добавил:
— Привстань.
— Не трогай меня!
— Почему?
— Ты убийца!
— За свою жизнь я вряд ли убил больше людей, чем твой отец.
Ладу затрясло — то ли от злости, то ли от холода.
— Не смей говорить о нем! Он солдат! А из-за тебя погибло столько невинных…
— О ком это ты, о гетманах? — удивился я. — По-моему, «невинный гетман» звучит примерно как «травоядный катран».
Она с бешенством глядела на меня.
— Привстань, — повторил я и подвинулся в сторону. — А лучше пересядь сюда. Мы высоко, тут холодно и сильный ветер. Быстро замерзнем.
Она презрительно фыркнула, но послушалась. Втиснулась между мной и стенкой, поерзала, устраиваясь поудобней.
Я перехватил нож в левую руку, почувствовал плечом, как дрожит Лада. Напряжение боя отпускало — пальцы, сжимавшие рукоять, подрагивали, тело пробирал легкий озноб. Потянувшись к ящику, на котором только что сидела девушка, я приподнял крышку. Скрипнули ржавые петли. Внутри лежал сверток, тыквенная фляга, две жестяные баночки, рулон бинта и склянка с фитильком.
Вода была затхлой, похоже, небоходы давно не обновляли спасательные запасы в корзинах. Я передал флягу Ладе, она сделала несколько глотков, заткнув горлышко пробкой, отвернулась к стенке.
На дне ящика нашлась зажигалка из винтовочной гильзы, с ее помощью я запалил фитилек спиртовки. Слабые синие отсветы заиграли на стенках корзины. В свертке оказались два куска вяленого мяса. Желудок уже сводило от голода, и я вгрызся зубами в твердый ломоть. Другой сунул Ладе, но она отпихнула мою руку и вдруг потянулась к ящику. Сжав мясо зубами, я схватил ее за кисть, так как не знал, что еще там лежит помимо баночек и бинтов. На дне могло быть оружие, я его не заметил, а девчонка о нем знает да как схватит сейчас…
Лада снова презрительно фыркнула.
— Ты что, боишься меня, Марк Сид? — спросила она, не поворачивая головы. — Я просто мазь хочу взять. Видишь, там аптечка?
Я искоса наблюдал за ней. Лоб в ссадинах, бровь рассечена, одна коса расплелась, волосы спутались. И все равно — красивая девушка. Сестра моя тоже не уродина, но у нее подбородок совсем мужской, тонкие хищные брови, впалые скулы, короче, внешность такая, что сразу понятно: эта тебе одним ударом голову отрубит и не поморщится. А у Лады лицо было мягким — полные нежные губы, округлый, совсем не решительный подбородок с ямочкой, густые брови.
Я отпустил ее руку и снова принялся за мясо.
Лада взяла одну жестянку, сняла крышку и понюхала содержимое. Зачерпнула вязкую массу и начала мазать лоб, бровь. Я смотрел на нее. Перед глазами встала рожа того мутанта, одного из братьев Верзил, который преследовал термоплан Чака. Вот он, как живой сидит прямо передо мной, держит жестяную банку и в точности как Лада мажет разбитый подбородок. Я видел даже волосы, торчащие из его ноздрей, морщинки у глаз, кустистые брови и глубокую складку между ними. Картина была настолько ясной, в цвете и подробностях, что я застыл с приоткрытым ртом. И едва не подавился мясом.
— Кусок в горло не лезет? — Лада, закрыв банку, взяла бинт.
Сглотнув, я попросил:
— Дай воды.
Передернув плечами, она протянула флягу. Я сделал несколько глотков, вытер рот и встал. Лада толсе выпрямилась.
— Ветер на юго-восток дует, — сказал я. — Нас несет дальше над ущельем.
Забинтовав кисть, Лада попыталась сделать узел, вцепившись в конец повязки зубами, но у нее ничего не вышло.
— Давай помогу, — проворчал я. Девушка покачала головой. Разозлившись, я оттолкнул ее руку и стал затягивать повязку, не обращая внимания на молчаливое сопротивление.
— Не веди себя как ребенок! Как бы ты ко мне ни относилась, мы сейчас в одной лодке, то есть в корзине.
Она прикусила губу и, когда я закончил с повязкой, отвернувшись, стала заплетать косу. Покончив с прической, закуталась в платок и снова села.
— Утром мы будем в Инкермане, и тогда тебе конец, Альбинос, — кровожадно пообещала Лада.
— Я тебя тоже люблю, — откликнулся я, глядя в сторону, куда ветер нес шары с корзиной.
— Что?! — Она вскинула голову, ноздри затрепетали, задрожало правое веко, мне показалось, что сейчас она вцепится мне в лицо. — Ты… Да как ты смеешь?!
— А что такое? — спасаясь от ветра, я присел рядом с ней на корточки. — Это просто шутка.
— В том-то и дело, что шутка! — она ударила кулаком меня в грудь. — Ты уже шутил так со мной! После тех твоих шуток погибла мать, брат оказался в плену в Херсон-Граде, а Дом Приоров уничтожили! Как же я ненавижу тебя, Альбинос! — она опустила голову и сжала ее руками.
Некоторое время мы сидели молча, потом она глухо сказала:
— У небоходов было радио. Отец успел передать сообщение, и наши дозорные будут следить за небом над ущельем. Тебе не уйти.
Я пожал плечами.
— Увидим. Откуда вообще в Инкермане взялся этот дирижабль?
— Небоходы всегда держат у нас одну свою машину. Когда она уходит с грузом чензира, на смену прилетает новая. Узнав про тебя, отец договорился, чтобы они доставили его в Редут и обратно.
Мы замолчали, погрузившись в свои мысли. Лада сидела, обхватив голову и уткнувшись лицом в колени. Ветер шевелил каштановые волосы на затылке, и выглядел он очень трогательным, беззащитным. Не сдержавшись, я положил на него ладонь, погладил. Не поднимая головы, она отбросила мою руку. Но сделала это не сразу — через несколько мгновений, будто переборов себя.
