– Какой еще лекаришка? – не понял Руппи. – Откуда?
– Не гвардейцы ж дратвой орудовали, куда им! Вспороть брюхо не штука, а вот зашить на скорую руку… Я б не взялся, и в «Благословенном списке»[3] такого не значится. Нет, господин, одно дело на допросе работать или, когда все по закону, казнить, а другое – дикость свою тешить.
– А, вот ты о чем. – Ох уж эти мастера, о чем ни заговори, приплетут свое ремесло! – Да, добрый город Эйнрехт сам стал палачом.
– Извергом он, уж извините, стал, – тут же оскорбился мастер. – Наш брат что положено сделал, снасть отмыл и домой, к хозяйке. На мясниках и то грехов больше: коровки-овечки не грабят и не крамольничают, а их, бедных, под нож, только не о том мы говорим. Никто из наших без бумаги работать не станет, иначе не заметишь, как знак гильдейский положишь. И никакой отсебятины, только то, что в «Благословенном» значится. Там все расписано: когда – кнут, когда – дыба или там клещи. Случаются, конечно, голубчики, что в раж входят; бывает, и до мастеров дорастают, только из гильдии их рано или поздно гонят. Вы ж, прошу прощения, охотники? Псарню держите?
– Держим.
– Если пес охотничий дичь рвет, абы рвать, куда его?
– Я тебя понял. – Бракованные гончие, бракованные гвардейцы, бракованный лекарь или сапожник… С дратвой. – Хороший палач удовольствия от… работы не получает.
– Смотря какого, – оживился Киппе. – С того, что кто-то долго трепыхался, радости мало. А вот если что трудное без сучка и задоринки прошло, приятно, врать не буду. Взять хоть «Верную Звезду»… Времени в обрез, все спехом, в помощниках – еретики косорукие. Ничего, спасибо святому Гумбольдту, не оставил милостью. И то сказать, дело-то доброе, дезертиров да лжесвидетелей к Врагу в пасть спровадить. Или вот помню, я еще в учениках ходил, взяли одного душегуба. Мало того, что старуху порешил и ограбил, так еще и сестрицу ее слабоумную топором хватил, а та, упокой ее Рассвет, в тягости была. Свидетелей не нашлось, на нас с мастером только и надеялись. Ничего, управились, все выложил! А знак гильдейский я через благородного получил, что супругу задушил. Думал, изменяет она ему, а та чисто голубица была! Оклеветали бедняжку, ну а клевету злонамеренную доказать, кроме как через самоличное признание клеветника, никак нельзя. И ведь каким приличным казался…
– Значит, – прервал излияния Руппи, – ты за «Верную звезду» не в обиде?
– Да я-то что, вот эйнрехтские мастера, сударь, те вам теперь по гроб жизни обязаны. Наш брат, он тот же солдатик: что прикажут, то и делай. Вроде и грех на судьях, а все одно неприятно, когда безвинного-то… Что приговор облыжный, последняя мышь понимала, а куда деваться? Бумага-то вот она! Господин Клюгкатер говорит, болеет он, Ледяной наш?
– Болеет, – подтвердил Руппи, вспоминая прощание, холодное и острое, как осколок сосульки. С Бешеным повидаться напоследок не удалось, с увязавшимися в море за своим любимцем ведьмами – тоже. Первые хорны лейтенант вслушивался, не раздастся ли тихий хрустальный звон, потом перестал. Танцы кончились, начиналось что-то очень скверное. Фрошеры и гаунау это хотя бы понимали.
– Сударь, – окликнул Киппе, – глядите-ка, наш фрошер кого-то подцепил.
Один из ехавших впереди драгун возвращался в сопровождении некрупного всадника в черно-красном мундире и на очень хорошей лошади.
– Легкая кавалерия, – определил Руппи. – Нам говорили, что впереди идут «фульгаты» и сегодня к вечеру мы их догоним.
2
Мэтр Инголс похудел на пару поясных дырок, но в остальном остался прежним – вальяжным и при этом на редкость хитрым законником. Не столь сладостно-безликим, как проныры из Экстерриории, и все же слишком… округлым, чтобы вызывать нежность у вдовы маршала; Ли, впрочем, мэтра ценил высоко. Во всех смыслах.
– Полагаю, – весело приветствовала адвоката Арлетта, – мы оба взаимно возрадованы тому, что уцелели. За себя я, по крайней мере, ручаюсь. Узнав о вашем появлении, я ощутила то же, что вьючная лошадь, с которой сняли лишний вьюк. Выпьем за это по бокалу и перейдем к делам. Вы что-то понимаете?
– Слишком общий вопрос, сударыня, – поморщился законник. – Что-то в чем-то я, само собой, понимаю, однако доля понимаемого, увы, много меньше, чем мне бы хотелось. Беседа, которой меня удостоил регент, способствовала утрате последних иллюзий в отношении нашего положения. К счастью, граф Савиньяк сумел изыскать средство, несколько отдаляющее угрозу, к несчастью – этого совершенно недостаточно.
Мэтр отпил присланной Рудольфом «Змеиной крови» и красноречиво вздохнул. Несколько лет назад он схлестнулся с супремом и был замечен тессорием. Манрик считал законника своим человеком, Ли неплохо этому человеку приплачивал, Придд… Арлетта не удивилась бы, узнав, что мятежный мэтр состоял в сговоре с бывшим начальником и имел от него дополнительный доход. Само собой, наичестнейший. Инголс приносил немалую пользу еще в блаженные доварастийские времена, когда же все пошло вразнос, оказался бесценен, однако доверять адвокату безоглядно мог разве что Ро.
– Значит, – сощурилась Арлетта, – вы согласны с выводами Лионеля?
– Если герцог Ноймаринен изложил их верно и в полном объеме, согласен, хотя определенные вопросы остаются.
– Я попробую ответить на некоторые из них, но сперва хотелось бы услышать, как прошло ваше путешествие. Я имею в виду исход Посольской палаты.
– Показания с чужих слов не слишком надежны. О многих обстоятельствах лучше спрашивать Глауберозе.
– Графа в Тарме нет, – напомнила Арлетта, – и будет ли он здесь, зависит от… многих обстоятельств.
– В том числе и от здоровья регента. Для человека с сердечной болезнью герцог выглядит неплохо.
– Болезнь удалось захватить в самом начале. – Сколь откровенен Ли с этим ходячим кодексом? Нужно было спросить, но о караване дипломатов как-то забылось. – Мэтр, когда я была в Лаике, мне посчастливилось узнать, что Посольская палата благополучно покинула Олларию, не более того. Можете мне поверить, важна любая подробность.
– Законники не верят, но признают обоснованность доводов, – попенял похудевший адвокат. – Я вел путевые заметки и готов их предоставить, но самое интересное, на мой взгляд, имело место непосредственно в день исхода. Можно считать доказанным, что бесноватость, хотя я надеюсь со временем подобрать для наблюдаемого явления более спокойное наименование, не зависит от пола, возраста, сословной принадлежности, подданства, рода занятий и, что особенно на мой взгляд важно, вероисповедания.
– Значит, господа дипломаты и их свиты… – Арлетта поднатужилась и родила достойную сестры экстерриора фразу, – проявили себя с самых разных сторон?
– О да, – оценил эвфемизм мэтр. – Сложности, сударыня, возникли у всех. Быстрее прочих привели свои дела в порядок гаунау, более или менее успешно справились алаты и, как это ни странно, кагеты. Дриксенцы, норуэгцы и урготы потеряли до трети, главным образом секретарей и личной прислуги. Гайифцы, каданцы, фельпцы, ардорцы, улаппцы и кир-риакцы разделились примерно пополам, причем Кадана и Улапп лишились послов, а Гайифа – советника, временно сменившего покойного Гамбрина, что наводит на определенные и уже никому не нужные размышления о возможных причинах кончины почтенного конхессера.
Агария, Бордон и Йерна проявили удивительное единодушие в помешательстве, причем нападение агарийцев на алатскую резиденцию стало последней каплей, вынудившей Глауберозе прибегнуть к принуждению. Карои со своими витязями, разрешив агарийское недоразумение, предпочел остаться в городе, с нами отправились лишь те, кто не мог держать саблю. Мне показалось, алаты испытывали неудержимое желание истреблять бесноватых. Остальные хотели либо бежать, как ваш покорный слуга, либо отсидеться, но Глауберозе вывел всех.
– Что делали с бесноватыми?
– Охрану и прислугу убивали на месте, дипломатов вязали. На следующий день они начали приходить в себя. Агарийский посол утверждал, что его опоили и поэтому он ничего не помнит. Он был убедителен, но мне удалось поймать его на лжи. Оснований признавать этого господина и иже с ним недееспособными я не вижу, они осознавали, что творят, в той же мере, в которой это осознают грабители или насильники.
– Постойте! Агарийцы и алаты ненавидят друг друга веками, но алатская ненависть горячее. Вы уверены, что начала Агария?
– Да. Но не уверен, что алаты рубили агарийцев.
– Простите?
– У меня создалось впечатление, что Карои и его люди не сводят старые счеты, им было важно, что происходит сегодня. Иными словами, они истребляли не агарийцев, а бесноватых.
– Это Карои так сказал?
– Он объявил, что идет на помощь Эпинэ. На обоснованный вопрос Глауберозе, как уважаемый коллега думает отыскать Проэмперадора в сошедшем с ума городе, алат ответил, что это не составит большого труда. Замечу, что выглядел Карои уверенным, будто взявшая след собака.
