У девушки и молодого человека, стоявших на пороге, за спинами были рюкзаки — как у студентов, а их глаза были полны тревоги и надежды — как у охотников за сокровищами. Мистер Штайн не смог с первого взгляда определить, к какой из двух категорий они принадлежали. Но зато он знал, что кровать наверху была теплой и мягкой, а порог — холодным и твердым, и у него не было никаких сомнений в том, где бы он хотел провести это утро.
— Ich entschuldige mich für die Stunde, Herr Stein.[13]
Девушка говорила по-немецки с легким американским акцентом. Ее спутник не говорил вовсе.
Больше всего на свете в эту минуту мистеру Штайну хотелось захлопнуть дверь и отправиться в спальню, но что-то остановило его: эта девушка показалась ему любопытной. Да и молодой человек тоже. Потому что никаких рюкзаков и никаких тревожных глаз Штайн еще не видел на крыльце своего дома до восхода солнца.
— Вы бы предпочли говорить по-английски, я полагаю?
Кэт неприятно удивило, что, хотя она старалась говорить по-немецки как можно лучше, мужчина тут же уловил ее акцент. Она подумала, что потеряла в Колгане больше, чем ей казалось.
— Мне все равно, — сказала девушка, но мистер Штайн кивнул в сторону ее спутника.
— Боюсь, ваш друг не согласится.
Гейл зевнул, его лицо не выражало ничего. Кэт подумала, что, несмотря на личных водителей и частные самолеты, даже Гейлы не могли купить некоторые вещи — например, здоровый ночной сон.
— Простите за ранний час, мистер Штайн, — сказала Кэт, оставив свой (по-видимому, слегка заржавевший) немецкий. — Дело в том, что мы только что прибыли в Варшаву. Мы могли бы подождать…
— Тогда подождите! — ворчливо перебил ее мужчина, собираясь закрыть дверь.
Гейл хотел спать, но его реакция по-прежнему была молниеносной: он всем весом оперся о косяк красной двери, словно валился с ног от усталости.
— Боюсь, у нас нет времени ждать, сэр, — сказала Кэт.
— Мое время тоже чего-то стоит, fräulein.[14] А мой сон — еще дороже.
— Конечно, — проговорила Кэт, опуская глаза. Несмотря на ледяной ветер, она сняла свою черную лыжную шапочку. В стекле дверного окошка она увидела, как ее волосы зашевелились от статического электричества, и почувствовала ток, бегущий по всему телу, — заряд, который назревал в ней уже несколько дней. Она знала, что за этой дверью находились ответы. Не все, но многие. И она боялась, что если сейчас развернется, чтобы уйти, и дотронется рукой до металлических перил, этот заряд остановит ее сердце.
— У нас есть пара вопросов, сэр… Об искусстве. — Кэт замолчала, ожидая ответа, но мужчина молча смотрел на нее, сонно моргая. За его спиной тянулись длинные, закрывающие солнечный свет ряды шкафов с какими-то папками. По всей комнате, словно причудливый лабиринт, были разложены стопки бумаги.
— Хорошеньким американкам вроде вас больше подошел бы музей «Смитсониан»,[15] — сказал мужчина с еле заметной улыбкой. — А я просто сумасшедший старик, у которого слишком много времени и слишком мало друзей.
— Сэр, мне сказали, что вы могли бы мне помочь.
— И кто же, интересно? — проворчал мужчина.
Гейл посмотрел на Кэт с таким видом, словно и сам хотел задать ей тот же вопрос. Мистер Штайн сделал шаг вперед. Первые лучи солнца озарили дома на другой стороне улицы. Они осветили черты хрупкой девушки с копной темных волос, и не успела она заговорить, как Гейл уже знал ответ.
— Моя мать.
— Ты очень похожа на нее, — сказал Абирам Штайн, вручая Кэт чашку с кофе. — Подозреваю, что ты уже слышала об этом.
Кэт часто задумывалась, что было бы хуже: до боли напоминать мать, которая ушла из жизни слишком рано и сделала тебя одновременно дочерью и собственным призраком, — или быть вовсе не похожей на нее, словно из твоего рода вычеркнули целое поколение? Но Кэт нравилось, как на нее смотрел мистер Штайн. Не так, как дядя Эдди, который постоянно сравнивал ее профессиональные навыки с мастерством покойной матери. Или ее отец, который порой смотрел на девушку в оцепенении, словно не мог поверить, что перед ним дочь, а не любимая жена, потерянная много лет назад.
Но мистер Штайн пил маленькими глотками горячий кофе, смотрел, как Кэт прихлебывает свой, и улыбался — так, словно увидел в окне магазина копию своей любимой детской игрушки и счастлив, что дорогой его сердцу предмет не исчез бесследно.
— Я ждал, что однажды ты придешь меня навестить, — признался он после долгого молчания.
Гейл потихоньку просыпался, сидя рядом с Кэт. Он с интересом рассматривал загроможденную комнату мистера Штайна.
— У вас что, нет компьютера?
Мистер Штайн усмехнулся. Кэт ответила за него:
— Он сам и есть компьютер.
Мистер Штайн снова посмотрел на нее и одобрительно кивнул.
— Я стараюсь держать свои исследования, — мужчина выразительно постучал себя по голове, — в надежном месте. — Он наклонился над заваленным бумагами столом. — Но что-то подсказывает мне, что вряд ли вы пришли обсудить мои организационные способности.
— Мы путешествовали, и у нас возникло несколько вопросов…
— Об искусстве, — продолжил мистер Штайн и покрутил рукой в воздухе, указывая Кэт, чтобы та переходила к делу.
— А моя мать всегда благосклонно отзывалась о вас.
— Ты помнишь свой первый визит сюда? — спросил мужчина.
Кэт кивнула.
— Мое какао было слишком горячим, а вы открыли окно, выставили чашку наружу и поймали туда несколько снежинок. — Кэт улыбнулась воспоминанию. — Я потом месяцами сводила родителей с ума, отказываясь пить какао без свежего снега.
Мистер Штайн выглядел так, словно хотел было засмеяться, но забыл.
— Ты была совсем крошкой тогда. И так похожа на мать. Ты потеряла ее слишком рано, Катарина, — сказал он. — Мы. Мы все потеряли ее слишком рано.
— Спасибо. Ваша работа была очень важна для нее.
— И ты пришла, потому что сделала открытие, имеющее отношение к нашей работе?
Кэт покачала головой. Гейл пошевелился, и Кэт почувствовала, как в нем нарастает нетерпение.
— К сожалению, я здесь по другому делу.
Мужчина откинулся на спинку старого деревянного стула.
— Понятно. И что же это за дело?
Гейл бросил на Кэт быстрый взгляд, значивший только одно: «Мы можем ему доверять?»
Ее ответ был прост: «У нас нет выбора».
— Это дело из тех, которыми занималась моя мать, когда не помогала вам. С исследованиями.
Кэт провела последние несколько часов, гадая, насколько хорошо мистер Штайн знал ее мать. Но ответ, как оказалось, легко читался в его глазах. Он улыбнулся:
— Понятно.
— Нам нужно узнать… — Кэт продолжила. — Мне нужно узнать, говорит ли вам о чем-то… вот это.
Гейл сунул руку в карман пальто и вытащил оттуда пять листков бумаги. Пять фотографий — зернистых снимков со странными ракурсами, сделанных с видеозаписи. Мистер Штайн разложил их на заваленном бумагами столе и принялся что-то шептать на языке, которого Кэт не понимала. На какое-то мгновение она подумала, что мужчина вовсе забыл об их с Гейлом присутствии. Он внимательно изучал фотографии, словно перед ним была колода карт, а сам он был предсказателем, пытавшимся прочесть по ним собственную судьбу.
— Это… — произнес он наконец. Голос мужчины стал резче, когда он спросил: — Как? Где?
— Мы… — промямлила Кэт, неожиданно обнаружив перед собой человека, которому она никак не могла солгать.
К счастью, у Гейла не было такой проблемы.
— Мы смотрели кое-что недавно, одно домашнее видео. Они были на нем.
Глаза мистера Штайна расширились.
— Все? В одном месте?
Гейл кивнул.
— Мы так думаем. Это коллекция, которая…
— Это никакая не коллекция! — выкрикнул Абирам Штайн. — Это узники, военнопленные!
Кэт вспомнила комнату, спрятанную подо рвом, охранявшуюся лучшими в мире системами безопасности, и поняла, что он прав. Артуро Такконе захватил пять бесценных полотен, пять свидетельств истории — и запер их в плену до той самой ночи, когда их освободил Визили Романи.
— Вы знаете, что это такое, молодой человек? — спросил мистер Штайн у Гейла, показывая тому фотографию картины, на которой была изображена молодая женщина в белом платье, выглядывавшая на сцену из-за занавеса.
— Похоже на Дега, — ответил Гейл.
— Так и есть. — Мистер Штайн кивнул, словно одобряя спутника, выбранного Кэт. — Эта картина называется «Танцовщица, ожидающая за кулисами».
Мужчина поднялся на ноги и пересек комнату, направляясь к шкафчику, ломившемуся под тяжестью книг, журналов и ползучих растений, вившихся прямо по пыльному полу. Он открыл шкаф и, достав толстую папку, положил ее на стол.
— Я полагаю, вы образованный молодой человек, — проговорил мистер Штайн. — Скажите, вы видели это полотно раньше?
