гаркнул чей-то высокий голос. – Совсем глаз потерял?
Потирая ушибленный локоть, Федя поднялся и посмотрел на кричавшего старика-татарина, с трудом поднимавшего упавшую набок тачку – по панели рассыпались вязанки тряпок, ржавые котелки и чайники, кости и коробки. Он только что выкатил ее из арки.
– Прости, дядя, – пробормотал Федя и бросился поднимать добычу старьевщика. Тот поначалу замахнулся, подумав, что молодой человек пытается украсть его вещи, как уже не раз случалось, но потом придержал кулак – все равно никакого проку не вышло бы, – юноша был выше и явно сильнее его. Настороженно глядя на то, как Федя складывает старье обратно в тачку, старик спросил:
– Ты кто?
– Я? – удивился юноша. – Федор Александров. По фамилии Скопин.
– Ну-ну. А чего бежишь? Украл что-то?
– Нет.
– Смотри мне! – погрозил старик-татарин и взялся за ручки тачки, отполированной до черного блеска. Кряхтя, он начал толкать ее вдоль по улице. Федя смотрел ему в спину, а потом догнал.
– Дядя, – сказал он. – А не найдется у тебя работы? Мне и денег не надо много – только на пропитание.
Татарин остановился, поставил тяжелую тачку и хмуро посмотрел на юношу.
– Чего?
– Давай я покачу тачку-то, – сказал Федор, – тяжело тебе. Ты старый.
– Хм… – старьевщик задумался, – а ты не беглый? Мне беглые не нужны.
– Нет, – отозвался Федя, – я из Читы пришел. Отец у меня умер.
– Ладно, – решил старик, – тяни тачку-то. Сдам товар и по дворам пойду. Хорошо будешь тянуть – дам тебе место. Мне как раз человек нужен. Но если пить будешь или воровать – бить буду.
Федя перекрестился.
– Вот тебе крест, не буду ни пить, ни воровать.
Старик поморщился.
– Э! – сказал он. – Тоже мне!
Обитель
Галер указал на потолок.
– Видите?
Девушка задрала голову. На потолке прямо посредине виднелся длинный прямоугольник.
– Что это? – спросила она.
– Не знаю. Но других опасностей я пока не вижу, – ответил доктор. Стены чистые, ни барельефов, ни рисунков. Только эта скульптура, которая наверняка закрывает проход в следующий зал.
– Никаких следов Скорпиона, – задумчиво произнесла девушка. – Вы видели живых скорпионов?
– Нет, только сушеного. Он маленький. Жалит хвостом.
Луиза внимательно стала смотреть себе под ноги.
– А долго они живут?
Галер хмыкнул.
– Думаете, Ганнибал засадил в стены живых скорпионов, которые должны выбежать и ужалить нас? Не беспокойтесь. Если тут и были скорпионы, то они давно издохли. Тут только мыши. Вы боитесь мышей?
– Нет.
– Обычно девушки боятся мышей, – усмехнулся голос.
– Стойте! – сказала Луиза. Галер застыл на месте. Она ботинком стерла пыль с плиты, на которой стояла.
– Смотрите!
На камне были изображены волнистые линии.
– Волны? – спросил доктор.
– Вода. Посейдон дал своему сыну Ориону дар ходить по воде как по суше.
– Хм, – пробормотал доктор, – где-то я это уже слышал. Была бы тут метла…
Он с кряхтением присел на корточки, вынул из кармана грязный галстук и принялся снова сметать им пыль с плит пола.
– Слишком просто, – сказал голос.
– Слишком просто, – согласился доктор, – слишком очевидно. Предположим, что мы найдем дорожку из камней с изображением воды. И она ведет прямо к скульптуре. Если бы я был грабитель, то пошел бы именно по ней, предполагая, что это – верная тропа. А вот на месте Ганнибала одну из плит я сделал бы ловушкой. Грабитель расслабится – и тут…
До переплетенных каменных тел оставалось всего несколько шагов. Луиза пожала плечами.
– И что нам делать? Снова бросать мешки перед собой?
– Во всяком случае, это самый очевидный путь.
Он повернулся к ближайшей очищенной от пыли плитке с волнообразным узором и приготовился опустить на нее мешок.
– Стойте! – быстро сказала Луиза. Доктор замер с вытянутой рукой. – Стойте! Это третий зал!
– Да, – кивнул Галер, чувствуя, как рука, державшая на весу мешок, стала медленно опускаться.
– Здесь двенадцать залов. Если Обитель имеет форму квадрата, значит, на каждой стороне должно быть по три зала, понимаете? Мы вошли почти посредине здания. Мне кажется, этот зал – последний. Здесь дом поворачивает направо, а значит, дверь…
Галер наконец устал держать мешок и поставил его на плитку.
– В другой стене, – сказал он, – справа от нас. Но я ничего не вижу в ней. Здесь уже темно, надо достать лампу…
С глухим стуком плита, на которую он поставил мешок, просела.
– Черт! – крикнул доктор. – Черт! Потолок!
Он не успел – что-то массивное промелькнуло перед Галером, обдав его потоком воздуха, и со скрежетом остановилось.
– Лиза! – прошептал доктор. – Лиза, вы меня слышите?
Фонтанка, 16
Леонтий Васильевич Дубельт зажег лампу. «Партия еще не закончена», – сказал Крылов. Что он имел в виду, черт бы побрал этого издыхающего бегемота? Дверь кабинета слегка приоткрылась, и адъютант негромко произнес:
– Леонтий Васильевич, к вам Адам Александрович.
– Конечно!
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел руководитель Третьей экспедиции Адам Сагтынский. Официально, правда, он не состоял в Третьем отделении и являлся прикомандированным чиновником, но это не помешало ему совершенно естественно и без каких-либо пререканий взять на себя то, чем он занимался уже много лет, – внешнюю разведку. Правда, уже не военную, а политическую. Высокий и очень худой, с каким-то ястребиным лицом, он был совершенно седым. И хотя Адаму Александровичу было уже 58 лет, Дубельт знал, что эта рано появившаяся седина – результат ужаса, пережитого Сагтынским во время плена в 31-м году, когда восставшие поляки захватили его в Белостоке и пытали. Сагтынский никогда не упоминал о характере этих пыток, но Бенкендорф когда-то сказал, что они прижигали гениталии Адаму Александровичу раскаленными на огне штыками. Именно этим якобы и объяснялось его совершенное равнодушие к прекрасному полу. Сагтынский жил в своем доме с двумя сестрами, одна из которых была слепа. Он трогательно заботился о сестрах, но больше никаких женщин в доме не было.
– Здравствуй, Адам, – Леонтий Васильевич протянул руку.
– Здравствуй, Лео, – Сагтынский ответил на рукопожатие и сел на стул. – Ты когда-нибудь спишь?
– Конечно. Когда есть время. А ты?
– Стараюсь не увлекаться этим занятием. Оно заразительно. Как ты понимаешь, я к тебе по делу.
Дубельт кивнул. Сагтынский руководил заграничной агентурной сетью. Как правило, ее составляли местные журналисты и писатели, которым Третье отделение выплачивало жалованье. В его ведении был также надзор за сотрудниками иностранных посольств на территории России. Но не только это. Сагтынский отвечал за формирование образа России в зарубежной печати и литературе.
– Я не один, – сказал Адам Александрович, – со мной Пудинг.
– Вот как? Он пришел прямо сюда? – удивился Дубельт.
«Пудинг» – было условное имя Грегори Спайка, секретаря английского посла, сэра Чарльза Стюарта. Он был подкуплен Сагтынским несколько
