Луций доложил о своем прибытии. Патрон поднялся и пожал ему руку.
— Хорошо, что вы опять тут. Мы беспокоились о вас. Проконсул тоже ждет вас.
Он указал на стул и прервал непрерывное мелькание кадров на экране, где разворачивалась картина швартовки «Голубого авизо». Потом включил аэроионизатор.
— Тереза, принесите нам чай и скажите там всем, что я буду занят долго. Ничего страшного не случится, если вся эта компания появится на Виньо-дель-Мар чуть позже. Ну рассказывайте, де Геер. Как поживает Бургляндия? Стоят ли еще старые замки?
Луций сел напротив и стал рассказывать. Как и все остальные насиженные места, он знал, конечно, родовую вотчину генерала и побывал там. Старые стены все еще стояли, но все больше ветшали. Скалы были испещрены могилами, как пчелиными сотами, и того гляди могли рухнуть мертвые разрушали их. На подворьях жизнь тоже текла по-старому, почти как прежде, поскольку только кое-что из новых идей просочилось в Бургляндию, тут же сказавшись отрицательно на патриархальности ее устоев. Правда, влияние этого нового, и особенно техники, никогда не даст там должного эффекта, однако нарушает естественный ход жизни и преемственность традиций. Это заметно по брожению в умах, особенно среди молодежи, когда беседуешь с ними у камина. В общем и целом все еще, правда, идет пока по старым, заведенным порядкам, и по ту сторону Гесперид все еще есть жизненное пространство для достойного человека существования.
Многие там даже подумывают о том, чтобы обособиться и замкнуться еще сильнее, чем до сих пор. Так, ему, Луцию, выговаривали за то, что в Гелиополе и еще кое-где хотят вмешаться в распри и снискать недобрую славу. Нужно бы полностью отказаться от этой мышиной возни. Политика опустилась сейчас до голой механики, одно манипулирование, нет ни достойных фигур, ни благородных целей, одно звериное насилие. Поэтому лучше всего уединиться в своих неприкосновенных родовых замках, обрабатывать землю, охотиться, ловить рыбу, посвятить себя прекрасным искусствам и культу поклонения могилам предков, как здесь было принято спокон веков. Все остальное — пена времени, кратер, выжигающий сам себя, а что касается всех этих прочих государств, то к ним относится то, что сказал Гераклит про своих сограждан из Эфеса: они не стоят того, чтобы ломать себе голову, что будет с ними дальше. Жаль расходовать на это ум и талант сынов Бургляндии!
— Мне хорошо знакомы эти разговоры, дорогой друг, они все те же, что и при царе Горохе. Надеюсь, вы высказали этим старым ворчунам свое мнение.
— Я сделал все, что мог, Патрон, чтобы обрисовать ситуацию. И твердо придерживался нашей точки зрения: хотя Бургляндия и остается для нас последним прибежищем на земле, однако у нас есть свои обязательства и тут. Мы можем выйти из игры, но именно поэтому и непозволительно думать о собственном спасении. Нас обязывает не одно только наследие предков, но и возложенная на нас миссия.
Патрон поднял руку, и Луций почувствовал, что он несколько разгорячился. Он прервал себя:
— Но позвольте спросить, что здесь произошло за это время? В Кастельмарино мы прошли мимо трупа, в Старом городе столкнулись с беспорядками.
Патрон показал на экран:
— Труп был обнаружен еще на рассвете дозорными с Виньо-дель-Мар. Они видели, как его выложили на ступеньки тюремные стражники Кастелетто. Сейчас они его опять убрали. Преследуемая цель была, по-видимому, личного характера — мессир Гранде устраивал спектакль для путешествующих с ним сограждан. А вот погромы в квартале парсов, напротив, должны, видимо, оживить ситуацию. Я ожидаю усиления и эскалации беспорядков. Агентура доносит, что в Центральном ведомстве создан отдел по вопросу о парсах под руководством некоего доктора Беккера. Сейчас в бульварной прессе можно многое прочесть о парсах, и, говорят, будут напечатаны даже разоблачительные памфлеты.
— В чем их упрекают? Что им вменяют в вину?
— Так, всякое и кое-что еще сверх того.
— Неужели ничего нельзя сделать для этих людей?
— В лучшем случае постепенно, в рамках всеобщей безопасности. Для начала широкомасштабных контрдействий они не самый удачный объект. Мы надеемся, что Ландфогт подставится нам более уязвимым местом. Парсов здесь так же не любят, как и в странах ислама, и, кроме того, они сохранили некоторые малоприятные обычаи, я бы сказал, отталкивающего характера. А потом еще эти ломбарды, конторы мелких ростовщиков, банки, и, в конце концов, не все уж так надуманно, что болтают про их отели и термы. Чтобы не отстать от мессира Гранде, я здесь у себя тоже завел референта по всему комплексу проблем, связанных с парсами. Вы можете получить у него необходимую информацию, если вам небезразлична судьба этого народца.
Он улыбнулся и выключил аэроионизатор.
— А теперь идите отдохните с дороги. У вас сегодня еще много дел. Донна Эмилия наверняка уже все приготовила для вас.
Он проводил Луция до двери. Там он взял его за локоть и тихо сказал:
— Ваши сообщения из Астурии лежат у Проконсула на столе. Он доволен ими. И от Дона Педро тоже уже есть известия. Князь желает только еще получить общую оценку сложившейся ситуации, без особых подробностей и по возможности быстрее. У вас целая ночь впереди, я представлю вашу докладную записку утром, во время рапорта. Оставайтесь в пределах досягаемости на тот случай, если последует приказ об устном сообщении и пояснениях.
* * *
Луций поднимался широкой лестницей к казенным квартирам. Потребовалась большая реконструкция Дворца, чтобы оборудовать то великое множество жилых помещений, в которых возникла необходимость. Тут же разместились подсобные помещения и кухни. Раньше все жили в рассеянных по всему городу и его пригородам домах, отстоящих далеко друг от друга; теперешнее положение не позволяло этого больше. И Проконсул не поскупился на расходы, обустроив старые стены с максимальным комфортом, чтобы они не уступали ни кварталам Нового города, ни роскошным особнякам. Здесь даже был свой маленький театр.
Луций жил в вольере — так назывался пристроенный верхний выступ, откуда открывался широкий вид на море. Назвали его так потому, что стеклянные крыши мастерских художников придавали эркеру форму птичьей клетки. Проконсул, любивший общение с художниками, с удовольствием отдал им эту мансарду во Дворце.
Луций чувствовал себя в вольере очень вольготно. Высота, свобода обзора и несвойственная всему мрачному сооружению мажорность напоминали ему Бургляндию. Он поселился здесь с тех пор, как опять вернулся на военную службу. Это был не такой простой шаг для него после долгих лет полной независимости. Жизнь его приняла размеренный ритм, что создает для неженатого человека своего рода иллюзию домашнего быта. Он любил свои книги, свою мебель, одинокие прогулки, любил выпить по рюмочке в кругу умных людей, которые еще не разучились выражать свои чувства. Все это он нашел здесь, в вольере.
Вход в его квартиру был прорублен в старой каменной кладке в стене: сначала надо было пройти через небольшую переднюю. Из нее он сразу попадал в рабочий кабинет, слева к которому примыкали спальня и ванная комната. Все симметрично повторялось с правой стороны и было предназначено для гостей. Чердак, чуланчик и даже каморка для седельной сбруи тоже были здесь же рядом. Крытая лоджия была очень удобна на период жары. Луций не признавал природного обогрева. При северном ветре он пользовался маленьким выложенным термобронзой камином.
Недавно к этим помещениям добавились еще два: кухня и бронированная комната, пользование которой было предписано сотрудникам Проконсула. Она была достаточно просторной — Луций мог в ней читать и писать, как в каюте на корабле; на встроенных полках он хранил, кроме секретных бумаг, свои дневники и рукописи, которые отдавал Антонио Пери в переплет.
Кухня напоминала скорее буфетную, где можно было подогреть или остудить блюда, которые приносили ему Костар или донна Эмилия. Самым роскошным в ней была плита из термобронзы, забранная для безопасности по краям фарфором. Плита имела все степени нагрева и охлаждения, оптимальные для кулинарного искусства. Когда Луций вошел, навстречу ему прыгнул Аламут, черный кот, которого донна Эмилия отдавала Ортнеру, когда он бывал в отъезде. Луций любил его общество, настраивавшее его на философский лад, и чувствовал, как продвигается работа, когда животное поблизости. Донна Эмилия поставила на стол цветы. Она вошла с лоджии и поздоровалась с ним.
Донне Эмилии было около пятидесяти лет. О ее родителях ничего не было известно; отец Луция нашел ее ребенком в одной деревне, которую вырезали партизаны, и взял ее с собой в Бургляндию. Там она и выросла в их семье. Она ухаживала за Луцием, а позднее вышла замуж за человека, который занимался торговлей на островах. После его смерти она вернулась к ним и стала вести домашнее хозяйство у Луция. Костар, его личный адъютант, был родом из Бургляндии, с одного небольшого подворья. Донна Эмилия и Костар приехали с Луцием из страны замков, тогда как Марио был приставлен к нему здесь в качестве его шофера.
