– Ты сам это сделал, дорогой, когда пригласил в совет директоров Хэнка Шоу.
– Хэнк Шоу по крайней мере человек благоразумный и осмотрительный.
– У Хэнка Шоу деньжищи, – сказала Эштон, зная, что ее брат терпеть не может вульгаризмов и всего, что выходит за рамки добропорядочности. Ей надоело его постоянное занудство. Она не собиралась с ним ссориться, помня те времена, когда они были очень близки и у нее не было никого, кроме него, но сейчас не сдержалась.
– Деньжищи? Откуда ты берешь такие вульгарные слова, Эштон?
– Не думаю, что ты и в самом деле ожидаешь ответа на этот вопрос, дорогой.
Меррит положил очки на стол и вздохнул. Необузданные желания плохи сами по себе. Уж не собирается, ли она хвастаться этим?
– Иногда я сомневаюсь, что мы дети одних родителей.
Эштон взглянула на него поверх бокала:
– Знаешь, дорогой, я тоже.
– В любом случае я все-таки не понимаю, почему ты настаиваешь, чтобы с нами работала эта женщина. Более того, ты всячески поощряешь ее. Раньше ты проявляла благоразумие хотя бы в этой области.
– Я и сейчас проявляю благоразумие, Меррит. Поверь мне.
Он почувствовал перемену в ее тоне. Сестра больше не пикировалась с ним. Она была явно напугана.
– Насколько все серьезно?
– Скажем так: эта женщина, человек не нашею круга, может поставить меня, а значит, и семью в довольно-таки неловкое положение.
Меррит неодобрительно поджал губы:
– Понятно.
– Я так и думала, что ты поймешь. – Эштон позвонила, вызывая дворецкого. Когда тот пришел, показала на пустой бокал. К ее удивлению, брат тоже показал на свой бокал.
– А мы не могли бы просто купить… – Меррит замялся, не решаясь произнести вслух, – то, что у нее имеется?
– Она говорит, деньги ее не интересуют.
– Не смеши меня. Деньги интересуют всех. В особенности таких людей, как она.
Эштон пожала плечами:
– Она говорит, что ее не интересуют.
Некоторое время оба молчали.
– И все-таки, – прервал паузу Меррит, – мне не по душе эта идея – привлекать чужака.
– О Господи, Меррит, ты придаешь всему слишком большое значение. Это благотворительный фонд, а не ЦРУ. Если бы я не знала тебя так хорошо, то могла бы подумать, что ты содержишь девушек из стран третьего мира или занимаешься еще какими-то предосудительными делами.
Эштон увидела, как брат неодобрительно поджал тонкие губы, и подумала, что все-таки он страшный педант. Тем не менее он ее брат и один из очень немногих людей, которым она может доверять.
Они заканчивали пить кофе, когда появился Алессандро.
– Tesoro, – сказал он и прикоснулся щекой к щеке Эштон. – Ты сегодня великолепно выглядишь. Должно быть, заседание прошло отлично.
Эштон знала, что выглядит отвратительно. Глаза опухли, веки покраснели – последствия выпивки после их разговора накануне вечером. Никакая косметика не могла скрыть черные круги под глазами – результат бессонной ночи. И Эштон не сомневалась, что Алессандро все это видит. Она посмотрела на мужа. Глаза у него были ясные и невинные, как у ребенка, и никаких черных кругов. В эту ночь он не мерил шагами комнату и не терзал себя тяжелыми мыслями. Скорее всего он хорошо пообедал, выпил дорогого вина – Алессандро был весьма привередлив в этом отношении, – затем занимался любовью с другой женщиной, красивой женщиной, горестно подумала Эштон. А потом он заснул сном младенца без каких-либо угрызений совести. Будь он проклят! Да будут прокляты все мужчины!
Алессандро продолжал с улыбкой смотреть на Эштон, и она вдруг подумала: то, что она всегда принимала за хорошие манеры, не что иное, как расчетливый и холодный сарказм. Он наговорил ей массу ужасных вещей, после чего укатил, на машине и не вернулся домой до того, как она ушла на заседание, а сейчас ведет себя так, словно они представляют собой самую счастливую семейную пару. Алессандро отодвинул от стола стул и сел рядом с ней. Самое худшее во всем этом то, что он ведет себя так вовсе не для того, чтобы соблюсти приличия, а чтобы подразнить ее. И делает это потому, что у нее есть деньги, в которых он нуждается, потому что она не блистает красотой в его понимании и потому, что она не родила ему ребенка. А может, все объясняется иначе. Может, он ведет себя так потому, что он всего лишь пресыщенный садист и негодяй.
Полуотвернувшись от Эштон, Алессандро заговорил с Мерритом. Разговор зашел о лодках. У Меррита было двойственное отношение к этой страсти Алессандро. С одной стороны, гонки на моторных лодках – занятие не для джентльмена. Много шума и суеты. С другой стороны, эта блажь обходилась Эштон не менее чем в миллион долларов в год, и сей факт означал, что у простых смертных нет возможности заниматься этим видом спорта, а подобного рода обстоятельства были Мерриту по душе. К тому же его восхищали люди, которые умеют побеждать, а Алессандро всегда побеждал.
Эштон смотрела на супруга, который непринужденно жестикулировал, вполуха слушала беседу мужчин и с удивлением отметила, что в ней закипает гнев – гнев, приправленный страхом. Вчерашний разговор изменил положение дел. Она вспомнила, как красивое лицо Алессандро исказилось от ярости и как он занес над ней руку. Он не ударил ее вчера, но она знала, что когда-нибудь, если она останется с ним, он это сделает. И еще Эштон осознавала, что она с ним останется. Потому что он не позволит ей уйти. До тех пор, пока за ней стоят миллионы Кенделлов.
Как все безнадежно!
– Tesoro, – сказал Алессандро, – ты, должно быть, замерзла. – Он положил свою красивую ладонь с безупречно ухоженными ногтями ей на руку, явно дразня ее своей псевдозаботой. Эштон показалось, что ее руку сжали клыки хищника.
Алессандро впервые увидел ее сбоку, и это доставило ему огромное удовольствие. Руки ее были подняты – она поднесла фотокамеру к глазам, – и он мог полностью оценить стройность ее фигуры, начиная с маленьких грудей и кончая красивыми длинными ногами. Стоя в тени, он наблюдал за ней через застекленную дверь на террасу. У нее было красивое тело. Может быть, не такое красивое, как у его жены, но достаточно аппетитное, чтобы возбудить его интерес.
Он вышел на террасу. Она отвела фотокамеру от лица и повернулась к нему. Не в пример его жене, у этой женщины и лицо было под стать фигуре.
– Кто вы? – спросил он. Голос его прозвучал резко, не грубо, но без тепла.
У Алессандро была своя философия относительно женщин. При первой встрече женщину надо застать врасплох. В конечном итоге нужно обращаться со всеми одинаково, потому что, как гласит старая пословица, в темноте они все похожи. Но вначале, когда вы пытаетесь завоевать женщину, относиться к ней следует по-особому, не так, как к другим, и не так, как она привыкла. С горничными, маникюршами и девушками по вызову он был подчеркнуто галантен. С женщинами, обладающими чувством собственного достоинства, он держал себя более бесцеремонно. Эта девица относилась ко второй категории. Хотя и не принадлежала к людям их круга. Судя по простым полотняным брюкам и шелковой блузке, у нее было больше вкуса, нежели денег, однако по тому, как она несла себя, он мог с уверенностью сказать: это ее нисколько не угнетало. Алессандро любил это в женщинах.
