Эштон взглянула на свое лицо. Кожа была упругой и сухой, веки пока, слава Богу, не отяжелели. В сущности, нельзя сказать, что она слишком уж переживала из-за своего лица. Во всяком случае, она сейчас огорчалась не более, чем тогда, когда только начала смотреться в зеркало. Не стоит оплакивать потерю того, чего никогда не было.
Эштон перевела взгляд ниже. Груди все еще оставались красивыми, хотя и не настолько, как хотелось бы. Она слегка приподняла их ладонями. Вот так получше. Еще несколько лет назад ей не нужно было их приподнимать. Они сами стояли прямо и гордо. Руки Эштон скользнули по ребрам к талии и бедрам. Пока что все неплохо. И вдруг она увидела то, чего не замечала раньше, – складку, небольшое жировое отложение в верхней части бедер.
Раздался стук в дверь. Эштон быстро забралась в постель и натянула простыни до подбородка. Ее беспокоило не то, что Грета может увидеть ее голой; она не могла допустить, чтобы кто-то, даже собственная горничная, увидел изъяны ее тела.
– Войдите, – сказала она.
Дверь открылась, и вошла Грета, неся на белом плетеном подносе завтрак, одну-единственную розу и утреннюю почту.
– С днем рождения, графиня, – едва ли не пропела горничная.
– Не с чем поздравлять, когда тебе исполняется тридцать три, Грета. – Эштон удивилась своим словам. Она не собиралась лгать. И зачем нужно было опускаться до лжи перед горничной, той горничной, которая отлично знает, что Эштон исполнилось тридцать шесть лет в прошлом году и тридцать пять – в позапрошлом? Мало было такого, чего Грета не знала о ней, или о ней с Алессандро, или о ней с другими мужчинами. Трудно скрыть что-то от женщины, которая убирает бокалы и пузырьки, которая следит за тем, чтобы твое белье было отдано в стирку, и знает, какое белье после званого обеда вернулось домой в вечерней сумочке или не вернулось вообще; женщины, которая готовит тебе ванну, подает полотенце и видит на твоем теле отметины любви или страсти. Эштон вдруг почувствовала себя униженной этой нелепой попыткой солгать.
– Граф еще не встал? – спросила она, бросив взгляд на закрытую дверь, ведущую в комнату Алессандро. Иногда он приходил, чтобы сказать ей «доброе утро», хотя в течение последних нескольких дней такого за ним не наблюдалось.
Можно сказать, что после того памятного вечера на террасе они наедине не обменялись ни единым словом. Правда, несмотря на переживания по этому поводу, Эштон испытывала и определенное облегчение. Но вот сейчас ей вдруг захотелось видеть его. И хотя Эштон не вполне понимала возникшее чувство, она принимала его как должное. Ей уже давно известно, что нет никакой логики в любви, в сексуальном желании или в ощущении одиночества. Однажды во время жуткого спора из-за денег, когда Алессандро сорвал с ее руки сапфировый браслет, а она ударила его, после чего он с такой силой толкнул ее, что она упала спиной на кровать, и он набросился на нее сверху, Эштон вдруг почувствовала, что пинает и кусает его вовсе не от ярости и злости, а по причине совсем другой страсти. Тогда она в первый раз удивилась, насколько быстро ненависть сменилась желанием, а может, смешались два эти чувства. Сейчас Эштон удивилась, до какой степени она вдруг захотела Алессандро. Несколько дней подряд она делала все, чтобы избежать встречи с ним, – и вот теперь такая резкая перемена. Она должна увидеть его. Она страстно желала почувствовать прикосновения его рук, даже если он совсем недавно таким же образом ласкал другую женщину. Она хотела услышать, как он называет ее сокровищем, пусть на самом деле он так не считает. Она хотела, чтобы он подбодрил и успокоил ее.
– Граф уехал более часа назад, – сказала Грета.
Эштон почувствовала себя уязвленной. Алессандро знал, что сегодня день ее рождения. Он всегда был внимательным в этом отношении. Всегда помнил об особых событиях и важных датах. Он даже планировал обед в узком кругу в клубе «Колет», чтобы отпраздновать этот день. Во всяком случае, он это предложил. Конечно, она и сама говорила об этом с Дэном Пентоном. Эштон и Дэн часто шутили, что они являются завсегдатаями клуба «Колет» во втором поколении, поскольку он принял клуб от его первого владельца, Элдо Гуччи, а за полтора года до своей смерти мать Эштон приобщилась к клубу и завтракала в нем почти ежедневно.
– Он не сказал, куда?
– Возможно, он что-нибудь передал Джорджу, – ответила Грета, и Эштон уловила нотку жалости в ее голосе. – Вы хотите, чтобы я спросила у него?
Кажется, она докатилась до того, что готова выпытывать у горничной и дворецкого подробности о похождениях мужа.
Эштон велела Грете не беспокоиться и сказала, что позовет ее, когда соберется принять ванну, однако ей не стало легче, когда горничная ушла.
Рука Эштон инстинктивно потянулась к телефону, но она отдернула ее. Сейчас некому звонить. Эштон была знакома с десятками женщин. С ними она завтракала, заседала в комитетах» сплетничала, но никогда им не доверяла. Половина из них в то или иное время спали с ее мужем. Она спала с мужьями некоторых из них. Словом, шло соревнование.
Друзей-мужчин у нее не было. Много любовников, но ни единого друга. Если не считать Спенсера, чего он сам не понимал. Спенсер был мужчиной, а мужчины не стареют, они мужают. И Спенсеру никогда не причинила обиды ни одна женщина. Он никого не подпускал к себе слишком близко.
Нет, ей придется выбираться из ситуации самостоятельно. Как всегда в ее жизни.
Эштон встала с кровати, набросила халат и открыла дверь в гардеробную. Грета прохаживалась возле стеллажей с туфлями, проверяя, нет ли стоптанных каблуков, пятен или царапин.
– Отмени мои встречи, – сказала Эштон. Она собиралась было привести в порядок прическу, лицо и руки к домашнему вечеру, но внезапно поняла, что ей надо непременно из дома выбраться. – Позвони Клингеру и скажи, что я приду сделать косметическую маску и массаж. А также маникюр и педикюр. И еще позвони Марте. – Эштон посмотрела на висящие вечерние платья. – Я хотела бы сегодня вечером быть в чем-то новом Пусть подберут для меня вещи, чтобы я могла взглянуть на них. Я хочу что-нибудь короткое. – Эштон направилась в ванную, затем передумала, повернулась и подошла к двери гардеробной. – И еще позвони миссис Боснук, в магазин Картье. Скажи ей, я буду у нее после полудня. – Остановившись и подумав несколько минут, добавила: – Пожалуй, я сначала пойду к Картье. Скажи ей, что я буду через полчаса. – И Эштон направилась в ванную.
– Должна ли я сказать ей, что вас интересует?
– Изумруды, – бросила через плечо Эштон. – Граф сказал, что хотел купить мне на день рождения изумруды.
У витрин ювелирного магазина Картье, по обыкновению, толпились и обменивались громкими репликами туристы. Внутри салона стояла благоговейная, словно в церкви, тишина. Японская парочка рассматривала золотые изделия. Лысый жирный коротышка в мешковатом костюме расхваливал ожерелье из рубинов и бриллиантов и такие же серьги. Две молодые блондинки в невероятно коротких юбках, которые должны были подчеркнуть длину их ног, решительным тоном с типичным среднеамериканским акцентом заявили, что они пришли сюда для того, чтобы выбрать кольцо с бриллиантом меньшего размера. Флоренс Боснук, управляющая, вышла к Эштон и провела ее в кабинет.
