– Он ничего не сделал сам! – сердился заместитель мукденского дутуна[2] чалэ-чжангинь[3] Лифань. – Балдача должен был сам разбить этого выскочку!
– Значит, он нам более не нужен, – прикрыв глаза, еле слышно проговорил стоящий рядом с Лифанем чиновник, гун первой степени, посланный амбанем[4] Мукдена в этот поход усмирения северных варваров. – Найдётся другой варвар, более умный.
– Который бы сделал так, чтобы мы не отвлекали силы на никчёмного врага, – добавил второй чиновник.
Разведчики из числа преданных варваров докладывали, что городок, основанный новым амурским князем на месте временной заставы маньчжуров, находится в одном конном переходе.
Вскоре, заметив обещанный туземцами широко раскинувшийся на берегу по левую руку луг, Лифань приказал рулевому править к берегу. Флотилия постепенно собиралась у места высадки, корабли скреплялись между собой, настилались мостки.
– Хорошее место для лагеря, – огляделся военачальник.
Пока начиналась высадка войска Лифаня, его небольшой, в пятьдесят всадников, кавалерийский отряд был послан в ближнюю разведку. Надо было немедленно показать туземцам присутствие тут маньчжуров, дабы те устрашились. Ведь ещё ни разу варвары не выдерживали силу имперского оружия. Верных туземцев Лифань отправил занять ближний к лагерю лес, отстоящий на добрую пару ли[5] от берега, – нужно было обезопасить место лагеря его войска, а то бесчестные варвары могут напасть в момент, когда воины не готовы к бою.
Прошло лишь несколько мгновений после того, как кавалеристы Томгуня скрылись за сопкой, как в голове чалэ-чжангиня громом отдались залпы множества аркебуз. Маньчжур сразу понял, что это стреляли не корейцы из его отряда, только взбирающиеся на вершину сопки по пологому склону, неся значок и знамя отряда. Вскоре послышался далёкий лязг железа и гневное ржание коней. Военачальник оторопел: ещё не все воины высадились на берег, а его отряды уже подвергаются атаке врага. Он, конечно, уже знал, что у северных варваров есть аркебузы, но столь частые выстрелы, звучащие за сопкой, заставляли его сердце разъярённо сжиматься.
– Вперёд, вперёд! Атакуйте врага! – завизжал маньчжур, отправляя в атаку на невидимого врага китайцев, постепенно собирающихся на берегу.
Наконец, открыли огонь и корейцы, обрушив на неприятеля десятки свинцовых шариков, уж они-то должны уничтожить врага! Лифань перевёл дух. Его кавалеристы и корейские аркебузиры заставят врага понести значительные потери. Сейчас к месту схватки подойдут и китайцы, поэтому можно заняться лагерем для войска.
Едва наспех собранный китайский отряд начал выдвижение к месту боя, как из-за сопки показались кавалеристы. Пять… десять… пятнадцать. Лишь пятнадцать всадников из полусотни вернулись из боя. Лифань вскочил на коня и, сопровождаемый своей стражей, помчался навстречу остаткам конного отряда.
– Стойте, трусы! Где Томгунь?! – негодуя, задыхался от злости военный чиновник. – Как такое возможно? Где остальные?
– Господин! Господин! На нас напали одетые в железо всадники, они пробирались к месту нашей высадки лесом, там же, за деревьями, скрывались до поры и аркебузиры врага. Они подпустили нас ближе и расстреляли! У них были и небольшие пушки на сошках! Томгунь погиб первым, господин, – валялся в ногах его коня один из воинов в окровавленном кожаном доспехе. – Мы вытянулись змеёй, только это не убило нас всех сразу.
– Наши стрелы отскакивали от их доспехов, господин! Мы смешались, а они атаковали нас. Они рубились, словно демоны! Только аркебузиры и спасли нас, варвары тут же отошли в лес, едва круглошляпники начали стрелять, – вторил ему другой.
Лифань приказал четырём сотням туземцев и китайскому отряду прочесать лес, а сам между тем организовывал установку своего шатра.
К вечеру вся его армия высадилась, в том числе и артиллерия: двенадцать пушек малого калибра. Крепость врага уже можно было наблюдать, находясь на сопке. После осмотра оной у Лифаня осталось двойственное чувство – вроде крепость не сильна и не крупна: не видно пушек и нет многочисленного гарнизона, ни единого корабля не стоит у причалов, хотя ему говорили о неких самодвижущихся судах, плюющих в небо чёрным дымом. Значит, это была ложь – трусливые варвары готовы и демонов с кривыми мечами приписать врагу, если он победил. А в крепости чужаков вроде бы ничего удивительного не было. Подумаешь, земляные валы – корейцам не помогли и горные утёсы, а у солонов были такие же в их грязных городках.
Лагерь готовился к ночёвке, чтобы завтра с утра обложить укрепления неприятеля да расставить пушки. Тем временем вернулись воины, прочёсывавшие лес. Этот рейд дорого им обошёлся: туземцы потеряли семь десятков воинов, никого не найдя среди тайги.
– Проклятые варвары просто сбежали к врагу! – хлопнул кулаком по колену Лифань.
– Они всегда готовы нас предать, – заметил один из чиновников, дзаргучей[6]. Этот чиновник должен был сменить на Зее Ципиня, отзываемого обратно в Мукден.
– Не стоит их пускать в бой одних, варвары сбегут, помня о своём Бомбогоре, – добавил другой.
– Я знаю об этом! – рявкнул Лифань и вышел из шатра, проворчав: – Проклятые советчики!
На Сунгари опускался вечерний сумрак, в лагере маньчжуров зажигались костры, воины собирались готовить ужин. Весь день они рубили деревья, чтобы сделать шесты и лестницы для преодоления стен варварской крепости. Теперь им стоило отдохнуть перед завтрашним боем. Словно вторя маньчжурам, и во вражеской крепости зажигались далёкие огоньки. Причём это бы ли фонари, а не открытое пламя костра. Вскоре Лифань снова отправил к крепости несколько групп разведчиков, и тут маньчжуру улыбнулась удача – все они вернулись без потерь. Как оказалось, враг заперся в крепости, которую прикрывала цепь валов. Подойти к ним не было никакой возможности, потому что варвары наставили перед укреп лениями шесты с фонарями, освещающими подходы. Также разведчики заметили неподалёку от крепости, между холмов, ничем не освещённое поселение. Вероятно, враг не желал, чтобы маньчжуры его заметили.
«Этот амурский князь варварских племён башковитее своего предшественника. У того хватило ума лишь на сражение, в котором у него не было ни единого шанса. Этот же действует из засад и сидит в крепости», – рассуждал ночью Лифань, обдумывая завтрашний день.
Спору нет, сражение в чистом поле не давало бы ни единого шанса проклятым варварам. Маньчжурское войско легко бы разогнало толпы туземцев. Но эти негодяи заперлись в крепости. Ну что же, следует повторить несколько раз удачно применяемый способ, чтобы заставить сдаться мятежный гарнизон. Нужно поджечь укрепления или постройки внутри укреплений. У воинов Лифаня в достатке имелось огненных стрел.
Глубокой ночью военачальник составил план сражения, и только он решил прилечь, как звенящую тишину разорвал далёкий вопль и хлопки выстрелов. Взревев, маньчжур выскочил из шатра. Тут же появились и соглядатаи мукденского дзаргучея. Они возбуждённо переговаривались, Лифань услышал о том, что с утра необходимо атаковать неприятеля. Они надеялись на подавляющее большинство маньчжуров: две с лишним тысячи воинов – это огромное войско для туземцев, пусть у них и не много аркебуз.
Вскоре к военачальнику подскакал один из командиров и, слезши с коня и поклонившись, доложил, что варвары убили троих часовых, но были отогнаны.
– Отогнаны, но не убиты! – вскричал Лифань, после чего развернулся и, откинув полог шатра, прошёл внутрь, обессиленно рухнув на расстеленные циновки и одеяла. – Это плохо, плохо! – уже бормотал он.
Однако ему не спалось, он долго ворочался, пытаясь заснуть, но всё зря. Злой и удручённый, он встал и начал ходить по шатру, пока его не посетила мудрая мысль: а ведь можно одновременно атаковать с воды и с земли! Таким способом победа будет добыта ещё быстрее. Нужно установить на корабли деревянные щиты, которые бы защитили его воинов от аркебузиров врага, атаковать крепость со стороны реки и постараться её поджечь… Довольный собой, чалэ-чжангинь позвал к себе начальников отрядов. Он поставил им задачу – к обеду оснастить десять кораблей щитами и, посадив на них лучников и часть стрелков из аркебуз, атаковать крепость. А сам он поведёт остальное войско на приступ крепости по суше.
