- Вы курите? Прошу! Московские… - Кормушенко подвинул коробку с папиросами.
Максимов взял папиросу, закурил, не сводя глаз с коричневой папки.
- Конечно, после Испании на первых порах вам будет трудновато. Не смущайтесь. Пройдет время, свыкнетесь. Флот у нас молодой, перспективы преогромные. Позарез нужен командный состав. Вы сами захотели на Север или, как говорится, в добровольно-принудительном порядке?
- Сам! - сказал Максимов.
- Похвально. Мы ценим энтузиастов.
Взяв коричневую папку, Кормушенко перелистывал страницу за страницей. Из аттестации было видно, что Максимов проявил себя с самой лучшей стороны. В момент потопления фашистского крейсера «Балеарие» находился на борту атакующего миноносца в качестве советника. Сквозь строки нетрудно было понять, что именно он руководил операцией и благодаря его тактическому мастерству была одержана такая крупная победа. Но ни воинские доблести Максимова, ни то, что за Испанию он награжден орденом Красного Знамени, не произвели на Кормушенко такого впечатления, как одна «свеженькая» бумажка, подшитая в самом конце личного дела. В ней говорилось, что Максимов по прибытии в Мурманск встречался с капитаном французского парохода «Дене-Брин». Цель этой встречи непонятна и вызывает большие сомнения… Вот что заинтриговало начальника кадров, представилось ему самым важным, значительным из всего содержимого папки. Теперь его глаза смотрели совсем по-иному, тускло, настороженно и тревожно звучал его голос:
- Что за капитан? Откуда он взялся?
- Понимаете, чистая случайность, - объяснял Максимов. - Только приехал, зашел в ресторан «Арктика» пообедать. Рядом садится пожилой моряк торгового флота, Я читал газету и даже не обратил на него внимания, пока не услышал французскую речь. Вижу, официантка мнется, не понимает, я перевел. Ну, мы и познакомились. Оказывается, он тоже был в Испании, возил республиканцам оружие… Пообедали, выпили и расстались друзьями…
- И больше не виделись?
- Мне было не до встреч, торопился в Полярное. Кормушенко встал, прошелся, сказал с досадой:
- Вот тут вы дали маху… Забыли про капиталистическое окружение. А оно живет, действует… Военный человек для них, сукиных сынов, ценная находка. Неужели у вас не хватило догадки пересесть за другой столик?
- Зачем пересаживаться? Мне кажется, глупо, недостойно при виде иностранца пускаться в бегство. Среди них есть люди, дружественно настроенные к нам. Я в этом убедилея там, в Испании. Престиж нашей страны пострадает, если мы будем шарахаться от всех без разбора.
- За престиж не волнуйтесь. Он определяется нашими успехами, нашей военной мощью, а не заигрыванием с ними.
- Я тоже не сторонник заигрываний, но нет нужды бежать от каждого иностранца, еще не узнав, кто он такой…
Начальник кадров не был склонен к пространным дискуссиям и поспешил свернуть разговор:
- Попались вы на удочку этого капитана. Еще бабушка надвое сказала… Неизвестно, с какой целью он подкатился к вам… Гораздо хуже другое, - голос Кормушенко окреп, теперь в нем звучали жесткие ноты. - Вы оторвались от жизни, утратили чувство реальности, ни за что не хотите признавать, что это недопустимо для военного человека…
Максимов усмехнулся, ничего не ответив. Они холодно попрощались. Каждый остался при своем мнении…
А вскоре машина Кормушенко сработала… Максимова вызвали в тот же самый отдел кадров и дали прочитать приказ об увольнении в запас.
Дорого стоила Максимову эта невинная встреча.
В кургузом пальто и кепочке он слонялся по Мурманску в поисках работы. Устроился на должность капитана траулера, и только когда началась война, его вместе с траулером призвали обратно на флот.
Теперь он командовал тральщиками - маленькими кораблями-работягами, которые под кинжальным огнем пулеметов и орудий, бивших прямой наводкой, высаживали десанты в тыл противника или, сопровождая конвои союзников, сутки за сутками, в шторм и непогоду утюжили море, охотились за минами, сами рискуя при каждом обороте винта взлететь на воздух…
Уходя в поход, Максимов никогда не знал, вернется ли обратно. А Кормушенко в море не уходил. Война не внесла существенных изменений в его налаженную жизнь. Он по-прежнему служил на берегу. Сидел в кабинете, спал в теплой постели, по вечерам ходил в Дом флота смотреть новые американские фильмы, и, если изредка в Полярном раздавался сигнал воздушной тревоги, он запирал в стол бумаги, хватал шинель, противогаз и спешил в убежище…
Сейчас Максимов поднял на Южанина глаза и спросил:
- Видели, со мной прибыл лейтенант Кормушенко, младший штурман/Он нам нужен?
- «Нужен» - не то слово, товарищ адмирал. Просто необходим! На двести девятой давно ждут командира группы штурманских электриков.
- Ну что ж… Назначайте туда, - равнодушным тоном проговорил Максимов.
* * *
Начинался новый день с обычных дел.
График зачетных стрельб, заявки на корабли-мишени, по которым будет наноситься удар, ремонт кораблей, строительство плавательного бассейна и многое-многое другое…
В иллюминаторы пробивался рассвет. В такое время Максимов обычно сходил с плавбазы и отправлялся на пирсы. В черной кожаной куртке с меховым воротником и пилотке, он ничем не отличался от остальных подводников. Поминутно отвечал на приветствия, а завидев невысокого худощавого офицера, с золотистым венчиком капитана первого ранга на козырьке фуражки, остановился и уважительно протянул руку:
- Поздравляю, Иван Петрович. Скоро нас, грешных, догоните…
- Спасибо, товарищ адмирал, при своих бы остаться…
- Ну-ну… к чему такая скромность?
Это был командир двести девятой лодки Доронин, еще недавно капитан второго, а сегодня уже первого ранга. Может показаться неправдоподобным, что когда-то этого здоровенного мужчину называли «дитя блокады». История очень простая: десятилетним мальчуганом лишился он родителей, умерших в голодном Ленинграде. Счастливый случай свел его с моряком, встретившимся на улице. Тот привел слабого, истощенного мальчика к себе на корабль, а потом переправил в Кронштадт на плавбазу подводных лодок.
Доронин выучился на сигнальщика. Правда, он был слишком мал, и в боевые походы на лодках его не брали, но хватало забот и на берегу: он нес вахту наравне со взрослыми, провожал и встречал корабли. Ну а дальше решилось все само собой: после войны пошел в училище, закончил академию и шаг за шагом поднимался по крутой, извилистой служебной лестнице. И вот он капитан первого ранга, командир подводного атомохода.
Немножко строптивый, резковатый, способный даже начальству говорить в глаза не очень приятные вещи, он нравился Максимову, который не раз сам признавался: «Мне по душе люди, способные не только соглашаться, но, когда нужно, и поспорить со мной, отстоять свою точку зрения». Он ценил Доронина за то, что при всем внешнем педантизме в нем жила не бросающаяся в глаза и даже не всегда приметная, но неукротимая любовь к морю и кораблю, что на языке Максимова называлось «искрой божьей».
- Вы знаете, в вашем полку прибыло, даем вам младшего штурмана - лейтенанта Кормушенко.
Доронин понимающе кивнул:
- Слышал. Мне как раз командира группы не хватало.
- Учтите, он с семьей. Устроить надо сегодня же… Они вместе зашагали к кораблям.
Темные силуэты атомоходов напоминали морских чудовищ, всплывших на поверхность, чтобы жадно вдохнуть воздух и снова уйти в глубину.
3
Голубой автобус мчался широкой снежной дорогой, зажатой между сопками. При появлении встречных машин водитель совершал головокружительные пируэты. Пассажиры, ничего не замечая, дремали, занимались чтением, беседовали… Только Геннадий Кормушенко не отрывался от окна и при каждом повороте хватался за блестящие металлические поручни.
Возле приземистого, вытянувшегося в длину одноэтажного здания автобус остановился. Моряки устремились в двери. Геннадия встретил незнакомый офицер в белом халате, белом колпаке, похожий на врача-хирурга, только что закончившего операцию. Впрочем, он и был врач - капитан медицинской службы, только особой службы, существующей лишь на базах атомных кораблей.
- Вы товарищ Кормушенко? - спросил он.
- Так точно.
Геннадий протянул пропуск. Видя, как быстро людской поток растекается по кабинам, он решил: да, это тебе не обычный КП.
Геннадий еще не знал, что тут действуют свои жесткие законы, обязательные для военных всех степеней и рангов - от матроса до министра обороны.
Через несколько минут он стоял в кабине перед двумя шкафчиками с надписями: «чистое», «грязное». Он снял с себя все, в чем приехал, и хотел было повесить в «грязное», но капитан предупредил:
