Так что здоровенный малый на заднем сиденье, с головой как луна и пристроенной на ней игрушечной черной шляпой с Седьмой авеню, говорит:
— Ага, мы тоже хотим слезть. Этот самолет какой-то неклевый. Что-то в нем не так.
— Ага!
— Ага!
Стюардесса теперь тоже озирается и чувствует, что всю ее жизнь прямо сейчас пустит под откос этот шибздик; ну и видок у него: борода в духе Фу Манчу торчит впереди, курчавые локоны зачесаны назад, спускаясь по плечам вроде как у пажа, прямо как у епископа Маккалоу, наследника Отчей Славы. На нем замшевая кожаная куртка, совсем коротенькая. Чей-то конус света проливает лужицы майамского шафрана на его итальянские брюки. Он выглядит совсем как… совсем как какой-нибудь…
Нет, это просто какой-то сумасшедший дом! «Ага, — наперебой повторяют приятели Фила Спектора. — Самолет неклевый. Прочь с этого летающего кретина!» Сам Фил Спектор все размышляет по поводу дождевых капель. А стюардесса бежит к кабине пилота.
Итак, они сейчас остановят самолет, нарушат очередность вылета, вышибут всех остальных из графика, развернут лайнер обратно, ссадят всех с борта. Проверят багаж Фила Спектора на предмет… ага, бомб! Да вы только посмотрите, как свешиваются сзади волосы этого битника. И все они глазеют на этого Сына Би-Бопа в короткой замшевой куртке. Десять мужчин в алюмикроновых костюмах бомбардируют его лучами корпоративной ненависти. Однако приятели Фила Спектора продолжают поддерживать странный, неуместно оптимистичный разговор:
— Фил, малыш, ты же мне жизнь спас!
— Фил, раз ты говоришь, что он неклевый, значит, он неклевый.
— У тебя опять это вышло, малыш, у тебя опять это вышло!
— …Фил, это ты говоришь, что он неклевый? Это я говорю, что он неклевый…
— …Мне тоже больно, д’Артаньян, малыш, вот здесь, там же, где и тебе…
— …Неклевый…
— …Малыш…
— И тогда, — говорит Фил Спектор, — они меня приземлили. Забрали мои кредитные карточки, временно отстранили пилота, в общем, я не знаю.
Спектор сидит в кремовой комнатенке своих конторских апартаментов в доме номер 440 по Западной 62-й улице спиной к окну, которое практически венчает Ист-Сайд-драйв. Двадцати трех лет от роду, он владеет целым комплексом корпораций, известных как «Фил Спектор Продакшнс». Одна из них, «Мазер Берта Продакшнс», названа в честь матери Фила Берты. Она работает в его лос-анджелесской конторе, но только потому, что сама этого хочет. Пивная его корпорация называется «Филлес Рекордз». Начиная с октября 1962 года Спектор спродюсировал 21 сингл «Филлес Рекордз» — и продал свыше 13 миллионов экземпляров пластинок. Причем исключительно рок-н-ролл. Его самый последний большой хит, «Гуляя под дождем», записанный группой «Роннеттс», поднялся аж до 20-го номера в чартах «Кэшбокса» и был продан в объеме более 250 тысяч экземпляров. Его последняя пластинка, «Ты утратила это любовное чувство», записанная группой «Райчес Бразерз», поднялась с номера 70-го на 37-й с нарисованной рядом «гулей» — что означает «быстрый подъем». Фил Спектор спродюсировал семь альбомов. Первый подростковый магнат! Он сидит, откинувшись на спинку своего кресла. На Спекторе по-прежнему короткая замшевая куртка, итальянские брюки, а также остроконечные британские ботинки на кубинских каблуках. Его волосы сзади свисают до плеч. Борода, впрочем, сбрита.
Дэнни Дэвис, его агент, разговаривает по телефону во внутреннем кабинете. Какой-то малый сидит напротив Спектора, закинув ногу за ногу, на согнутом колене — массивная шоколадно-коричневая шляпа «борсалино», как будто он только что пытался ее надеть.
— Фил, — спрашивает он, — зачем ты?..
— Я перевожу все барахло в Калифорнию, — говорит Фил Спектор. — Просто больше летать не могу.
— …Зачем ты это делаешь?
Без бороды Спектор выглядит иначе: маленький подбородок, маленькая голова, и лицом он в первый момент напоминает парнишек из своего родного Бронкса — знаете, таких со скверными волосами и гнусавыми голосами. Но… разве вы не знаете, какой он на самом деле? У Фила Спектора необыкновенно чистый американский голос. И вырос он вовсе не в Бронксе, а в Калифорнии. Эта вторая сущность Фила Спектора вырывается за пределы его яростной хандры, направляясь куда-то наружу, стремясь оказаться по ту сторону циничного, по ту сторону стильного, по ту сторону тинейджерской пресыщенности. Все не так просто, как кажется. Черт возьми, Филу Спектору всего лишь двадцать три года от роду, он первый миллионер-бизнесмен, поднявшийся из тинейджерской преисподней, король продюсеров звукозаписи рок-н-ролла…
Спектор выпрыгивает из кресла.
— Минутку. Они там сделки заключают.
Спектор осторожно, подобно ковбою, входит во внутренний кабинет — такое впечатление создается из-за того, что английские ботинки на каблуках поднимают его над полом. Он ведь очень хрупкого телосложения, ростом всего пять футов семь дюймов, весом сто тридцать фунтов. Волосы Спектора слегка подрагивают у него на загривке. Внутренний кабинет представляет собой большую комнату, вроде гостиной, сплошь бежевую, если не считать девяти покрытых золотом рок-н-ролльных пластинок на стене, символические экземпляры так называемых «Золотых пластинок» Фила Спектора — тех, что были распроданы тиражом более одного миллиона экземпляров. «Он бунтарь», группы «Кристалз», «Зип-э-ди-ду-да», Боба Б. Соккса и группы «Блю Джинс», «Будь моей малышкой», группы «Роннетс», «Да-ду-рон-рон», «Затем она меня поцеловала», «Центр города», все записанные группой «Кристалз» и «Подожду, пока мой милый вернется домой» в исполнении Дарлин Лав. И повсюду бежевые стены, бежевые телефоны. Бежевое пианино, бежевые картины, бежевые столы, и прямо сейчас Дэнни Дэвис как раз нагибается над бежевым столиком, беседуя по телефону.
— Конечно, Сол, — говорит Дэнни, — я спрошу у Фила. Может, что-нибудь у нас с этим и выгорит.
Спектор начинает опускать оба больших пальца книзу.
— Одну минутку, Сол. — Приложив ладонь к трубке, Дэвис объясняет: — Послушай, Фил, нам правда очень нужен этот парень. Он там чертовски крупный агент по продаже. Но он хочет гарантию на одну тысячу.
Руки Фила движутся вверх, словно он поднимает только что закланного агнца, собираясь положить его в ящик со льдом.
— Мне наплевать. Меня не интересуют деньги. У меня уже есть миллионы долларов, и мне наплевать, кому требуется это животное. Меня интересует продажа пластинок, ага? Чего ради я должен давать ему гарантию? Он заказывает пластинки, и с какой стати я буду ему обещать, что выкуплю тысячу штук обратно, если он не сможет их толкнуть? А он возьмет, все распродаст, а потом, когда пластинка уже умрет, скупит у кого-нибудь пятьсот штук по дешевке, пришлет нам их обратно и начнет слезно требовать назад свои денежки. Почему мы должны будем жрать его синглы?
Дэнни отнимает ладонь от трубки и говорит:
— Послушай, Сол, я тут одну маленькую деталь позабыл. Фил говорит, что мы никаких гарантий на эту пластинку не даем. Но ты не беспокойся насчет… я знаю, что я только что сказал, но Фил говорит… послушай, Сол, не волнуйся. «Гуляя под дождем» — это же колоссальная пластинка, колоссальная, очень крутая пластинка… Что?.. Нет, я не по бумажке читаю, Сол… послушай, Сол, погоди минутку…
— Кому вообще нужны эти животные? — спрашивает у Дэнни Фил Спектор.
— Послушай, Сол, — говорит тот в трубку, — этот человек ни разу в жизни не выпустил плохой пластинки. Назови мне хоть одну. Ага, не можешь! Потому что у Фила одни сплошные хиты!
— Да пошли ты его к черту, — советует Спектор.
— Сол…
— Да кому вообще нужны эти животные! — восклицает Спектор — на сей раз так громко, что Дэнни чашечкой ладони прикрывает трубку и прикладывает к ней рот.
— Ничего, Сол, — говорит Дэнни, — тут просто кто-то вошел.
— Джоан! — зовет Фил, и из соседней комнаты тут же появляется девушка по имени Джоан Берг. — Послушай, ты свет не выключишь? — обращается к ней Спектор.
Джоан выключает свет, и в самый разгар дня во всех офисах «Филлес Рекордз» и «Мазер Берта Продакшнс» моментально воцаряется мрак, если не считать пятна света вокруг лампы Дэнни Дэвиса. Дэнни топчется в этой луже света и сгибается над телефоном, разговаривая с Солом.
Фил прикладывает пальцы к переносице, а затем начинает накручивать на них свои брови.
— Фил, вообще-то очень темно, — говорит малый с большой шляпой. — Зачем ты это делаешь?
— Я плачу доктору шестьсот баксов в неделю, чтобы он это выяснил, — не поднимая взгляда, отзывается Фил.
Спектор сидит в темноте, а его пальцы копошатся где-то между глаз. Как раз у него над головой можно различить картину, явно написанную сюрреалистом. Там демонстрируется одна-единственная музыкальная нота, половинная нота, подвешенная над чем-то вроде пустыни вокруг Лас-Вегаса. А Дэнни, скорчившись в луже света, продолжает телефонный разговор с «этим животным».
