– Не думаю, что это еще представляет собой проблему. Мы уже очень давно не видели или не слышали о Вирджинии, так что, полагаю, все кончено.
– Гарри, она хочет, чтобы я поверила, будто все кончено. Поэтому вы давно и не видели ее. Не случайно она исчезла из виду почти сразу, как Джайлз узнал, что мне недолго осталось жить.
– Уверен, вы слишком близко принимаете к сердцу. Я не верю даже, что Вирджиния может быть настолько бесчувственной.
– Гарри, милый, всегда и всем ты даришь презумпцию невиновности, у тебя такое доброе сердце. Эмме повезло, что она встретила тебя.
– Спасибо за добрые слова, Элизабет, но я уверен, со временем…
– Это как раз то, чего у меня не осталось.
– Может, тогда мы попросим Вирджинию заглянуть к вам?
– Я несколько раз ясно давала Джайлзу понять, что желаю видеть ее, но всякий раз он вежливо отказывал мне, находя какие-то неправдоподобные отговорки. Почему, как ты думаешь? Не отвечай, Гарри, потому что будешь последним, кто поймет, что на уме у Вирджинии. И уверяю тебя, она не предпримет ничего, пока меня не похоронят. – Тень улыбки скользнула по лицу Элизабет. – Однако я припасла в рукаве козырь, который не собираюсь выкладывать, пока меня не опустят в могилу. Мой дух вернется ангелом мщения.
Гарри не прерывал Элизабет, а она между тем откинулась на подушку и со всей энергией, на которую сейчас была способна, вытащила из-под изголовья конверт:
– А теперь, Гарри, слушай меня внимательно. Ты должен обязательно выполнить мои инструкции к этому письму. – Элизабет крепко сжала его руку. – Если Джайлз оспорит мое последнее завещание…
– Но зачем ему делать это?
– Затем, что он Баррингтон, а Баррингтоны всегда проявляли слабость, когда в дело вмешивались женщины. Итак, если Джайлз оспорит мое последнее завещание, – повторила она, – ты должен будешь отдать этот конверт судье, которого назначат решать, кто из членов семьи унаследует мое состояние.
– А если не оспорит?
– Тогда ты должен уничтожить письмо, – сказала Элизабет. – Сам его не вскрывай и ни в коем случае не говори о его существовании Джайлзу или Эмме. – Она еще крепче сжала его руку и прошептала едва слышно: – А сейчас дай мне честное слово, Гарри Клифтон, ведь я знаю: Старый Джек учил тебя, что для честного человека всегда достаточно слова.
– Даю честное слово. – Гарри убрал конверт во внутренний карман пиджака.
Элизабет отпустила его руку и с удовлетворенной улыбкой на губах откинулась на подушку. Она так и не узнает, избежит ли Сидней Картон[14] гильотины.
Во время завтрака Гарри проверил почту.
Бристольская классическая школа
Юниверсити-роуд,
Бристоль
27 июля 1951 года
Дорогой мистер Клифтон, к сожалению, вынужден сообщить, что ваш сын Себастьян не был…
Гарри выскочил из-за обеденного стола и поспешил к телефону. Он набрал номер, указанный внизу письма.
– Приемная директора, – ответил голос.
– Могу я поговорить с мистером Гарретом?
– Представьтесь, пожалуйста.
– Гарри Клифтон.
– Соединяю вас, сэр.
– Доброе утро, господин директор. Вас беспокоит Гарри Клифтон.
– Доброе утро, мистер Клифтон. Я ждал вашего звонка.
– Не могу поверить, что попечительский совет пришел к такому необоснованному решению.
– Честно говоря, мистер Клифтон, мне тоже не верится, особенно после того, как я горячо ходатайствовал за вашего сына.
– Какую причину предъявили для отказа?
– Совет не должен делать исключение для ученика, недобравшего проходного балла по обязательным предметам, если даже он сын бывшего выпускника школы.
– И эта причина была единственной?
– Нет. Кое-кто из членов попечительского совета поднял вопрос о том, что ваш сын задерживался полицией за магазинную кражу.
– Но существует абсолютно невинное объяснение того инцидента, – сказал Гарри, стараясь держать себя в руках.
– Не сомневаюсь. Однако наш новый председатель не внял этим доводам.
– Значит, мне стоит позвонить ему. Как его зовут?
– Это майор Алекс Фишер.
Джайлз Баррингтон. 1951–1954
9
Приходская церковь Святого Андрея была полна. Когда-то Элизабет Харви венчалась здесь, а трое ее детей приняли крещение и первое причастие; теперь церковь наполняли ее родственники, друзья и почитатели. Это не удивило Джайлза, зато обрадовало.
Дань уважения преподобного мистера Дональдсона напомнила всем и каждому, как много Элизабет Баррингтон сделала для местного сообщества. Несомненно, сказал он, без ее щедрости восстановление церковного шпиля было невозможно. Далее он рассказал собравшимся, как много людей далеко за пределами этих стен получили пользу от ее мудрости и проницательности в ту пору, когда она была покровителем сельской больницы, и о роли, которую Элизабет играла, оставаясь главой своей семьи после смерти лорда Харви. Джайлз с облегчением отметил – как, без со мнения, и большинство присутствующих, – что викарий не упомянул его отца.
Его преподобие Дональдсон закончил свой панегирик словами:
– Безвременная кончина настигла Элизабет в возрасте пятидесяти одного года, но не нам подвергать сомнению волю Всевышнего.
После того как преподобный вернулся на свою скамью, Джайлз и Себастьян каждый прочитали отрывок из Священного Писания «Добрый самаритянин» и Нагорную проповедь, а Эмма и Грэйс продекламировали стихи любимых маминых поэтов. Эмма выбрала Шелли:
Дочь смертная загубленного рая,Слезы своей не узнает онаИ, чистая, бледнеет, исчезая,Как тучка, стоит ей заплакать в царстве мая[15].
Грэйс же прочитала из Китса:
Постой, подумай! Жизнь – лишь краткий час,Блеснувший луч, что вспыхнул и погас;Сон бедного индейца в челноке,Влекомом по обманчивой рекеК порогам гибельным…[16]
В то время как все тянулись из церкви, несколько человек поинтересовались, кто эта привлекательная женщина, идущая под руку с Джайлзом. Гарри же то и дело возвращался мыслями к предостережению Элизабет, словно что-то подсказывало ему: оное предчувствие вот-вот сбудется. Одетая в траур Вирджиния стояла по правую руку Джайлза, когда гроб Элизабет опускали в могилу. Гарри вспомнил слова тещи: «Я припасла в рукаве козырь».
После окончания похорон родственники и немногие близкие друзья получили приглашение в Баррингтон-Холл на мероприятие, которое ирландцы назвали бы поминками. Вирджиния тихо, но проворно скользила от одного скорбящего к другому – знакомясь, будто уже стала хозяйкой дома. Джайлз словно ничего не замечал, а если и замечал, явного неодобрения не выказывал.
– Здравствуйте, я леди Вирджиния Фенвик, – сообщила она, впервые встретившись с матерью Гарри. – А вы, простите?..
– Я миссис Холкомб, – ответила Мэйзи. – Мама Гарри.
– О, точно. Вы ведь официантка или что-то в этом роде?
– Я управляющая отелем «Гранд» в Бристоле, – поправила Мэйзи, словно разговаривая с надоедливым клиентом.
– А, ну да. Просто никак не привыкну к мысли, что женщины могут ходить на работу. Видите ли, женщины в моей семье никогда не работали, – промурлыкала Вирджиния и быстро ретировалась, прежде чем Мэйзи успела ответить.
– Вы кто? – спросил Себастьян.
– Леди Вирджиния Фенвик, а вы, молодой человек?
– Себастьян Клифтон.
