— А что думает майор Петренко?
— Согласен, товарищ генерал. По-моему, Ян в доме. Барвинский потому и торопился меня выпроводить, чтобы скорее предупредить его об опасности.
— А вы, капитан Смирнов?
— У меня есть сомнения, товарищ генерал. Согласен, что в доме кто-то скрывается. Но зачем Яну прятаться здесь, когда он очень надежно законспирирован в Брацлаве, особенно, когда не стало Козинского? После его убийства или похищения Ян имел достаточно времени, чтобы вернуться в Брацлаву. Я бы скорее допустил, что у доктора скрывается Кларк. Он ведь тоже курящий. Может быть, Тереза уже давно покупает сигареты в центре? Наконец, но менее вероятно, не держат ли они здесь похищенного Козинского?
— Да, конечно — и заботятся, чтобы он, бедный, не страдал без табаку? Нет, это совсем неудачно. А вот насчет Кларка вы правы, такой возможности исключить нельзя. Но нельзя исключить и присутствие Яна. Учтите, от места гибели Козинского до Брацлавы шестьсот километров, до дома Барвинского — семь, а ведь убийцы были пешком и мокрые.
Все с недоумением посмотрели на генерала. Он улыбнулся:
— Установлено, что вечером в субботу и ночью этим маршрутом проходили только грузовые машины. Будь убийцы на грузовике, так увезли бы и мотоцикл. Значит, они были пешие и ушли по воде, причем вылезли на берег не скоро, так как собака не нашла следа. Мокрому и грязному нужно спрятаться поскорее. Вот и скрылся у Барвинского, чтобы переждать время.
— А труп?
— Где-нибудь под плотами, а может быть, унесло в море. Вода сейчас очень холодная. Но, товарищи, все это — домыслы, факт, что в доме есть чужой человек, которого надо взять, не теряя времени. Как думаете, Станислав Иосифович, сейчас будем брать или подождем до вечера?
— Стоит подождать, пока у доктора кончится прием. Незачем путать в это дело совсем непричастных людей, да и разговоров будет меньше.
— Согласен. Сколько у него больных сегодня?
— Когда я уходил, товарищ генерал, было одиннадцать человек.
— Так, к трем он закончит. Людей у нас здесь маловато. Товарищ Смирнов, возьмите эту записку, садитесь в мою машину и поезжайте в военный городок, пусть они помогут. Товарищ Войтехович, вы уверены, что выпустят только тех, кто вошел сегодня? Ну, и отлично.
Через час с небольшим Чугунов и Заремба, выйдя из автомобиля, зашли в ресторан на углу улицы Костюшко. Это место как будто нарочно было устроено для наблюдения за домом Барвинского. Пока хозяин, потрясенный появлением таких важных клиентов, менял скатерть и подавал стаканы, Чугунов рассматривал в окно ворота докторской усадьбы, перед которыми собралось до десятка рабочих. Не прошло и пяти минут, как в ресторан вошел Войтехович, в макинтоше, с большим шарфом на шее. Он почтительно поклонился генералу и полковнику, занял свободный столик и ждал, когда хозяин освободится. Заремба заказал яичницу с колбасой. Толстяк вышел.
— Все готово, — сказал тихо Войтехович. — Дом окружен, мои люди стоят в соседних дворах и на улице, солдаты заняли переулок сзади, там домов нет, только сады. Прием у Барвинского кончился, Славек доложил, что больная, которая сейчас вышла, — последняя. Прикажете начинать?
— Да, начинайте. А где Петренко и Смирнов?
— Здесь рядом, в сквере, с моими людьми.
— Так действуйте. Мы придем в дом минут через пятнадцать после вас.
Присланная хозяином девушка подала Войтеховичу бутылку пива, он быстро выпил ее, заплатил, раскланялся и ушел. Чугунов и Заремба видели в окно, как он появился из-за угла и, вынув из кармана платок, махнул им. Тотчас на улице загремел перфоратор, прогрохотал трижды и замолк. Войтехович подошел к машине с пневматической установкой, бросил шоферу шарф и макинтош, взял фуражку и, оказавшись в форменной одежде, направился к воротам. Через минуту к нему подошли шесть милиционеров и Петренко в штатском. Все они скрылись в калитке, за ними последовало несколько человек из «рабочих». Генерал взглянул на часы — они показывали двадцать минут четвертого.
— А где же капитан Смирнов? — спросил Войтехович, отворяя калитку.
— Не знаю, он отошел от нас минут десять назад и не вернулся, — ответил Петренко. — Все равно, не ждать же его. Пошли.
В саду не было никого. Милиционеры окружили дом. Войтехович позвонил — раз, другой, третий… Сильно постучал в дверь — никакого ответа, в доме все словно вымерли.
— Придется ломать дверь.
— Да, только не эту. Идемте на заднее крыльцо.
Оставив охрану на крыльце, они обошли кругом дома. Два человека с кувалдами стали у кухонной двери. Войтехович постучал еще несколько раз.
— Не отвечают. Ломайте!
Молот гулко ударил в дверь, филенка вылетела. Петренко протянул руку и снял крюк. Сени, еще одна дверь… Она немного приоткрылась, но дальше не шла — чем-то подперто…
— Бейте!
Загрохотали удары. Крепкие дубовые доски поддались не сразу, потом треснули, раскололись, что-то с шумом обрушилось за дверью, и она открылась. Войтехович, Петренко и два милиционера вошли в кухню. Угол большой кафельной плиты был отколот, упиравшееся в него длинное бревно валялось на полу, выложенном плитками. В кухне никого не было. Из нее вели две двери. Войтехович распахнул первую — маленькая комната за ней, несомненно. женская спальня, была пуста.
Петренко хотел подойти ко второй двери, в глубине кухни, и вдруг заметил, что она приоткрыта и в узкую черную щель на него смотрят в упор два глаза. Отражая падающий из кухни свет, они горели в темноте, как глаза животного, но находились очень высоко — выше головы Петренко. Несколько секунд Петренко неподвижно, как завороженный, смотрел в светящиеся зрачки, потом сделал движение к двери — и в этот момент она распахнулась. На пороге стоял Владек. Его обычно тупое, невыразительное лицо сейчас было свирепо, челюсть выдвинулась еще больше, губа отвисла, обнажая желтые клыки. С глухим ревом он прыгнул вперед, как огромная обезьяна, в его руках сверкнул занесенный топор… но тут Петренко бросился ему под ноги, и великан тяжело упал ничком. Топор со звоном ударился о пол, полетели осколки плиток. Войтехович и оба милиционера навалились на идиота, началась яростная борьба. Майор, вскочив на ноги, уже хотел принять в ней участие, когда сквозь шум возни услышал где-то, как будто внизу, резкий, визгливый голос, истерически кричавший:
— Фас, Дик, фас!..
«Собака!» — вспомнил майор и вынул из кармана пистолет. Он не успел приготовиться: об пол коридора застучали когти, и овчарка одним прыжком промелькнула мимо него, очутилась на спине милиционера и впилась ему з шею. Человек дико закричал. Не решаясь стрелять сверху в эту кучу живых тел, Петренко упал на нее рядом с собакой, уткнул ствол пистолета в пушистый бок под лопаткой и дважды нажал спуск. Тут кто-то сильно ударил его каблуком по голове, так что лязгнули зубы и потемнело в глазах. Когда он опомнился/ кухня была полна людей. Войтехович брызгал ему в лицо водой. Петренко поднялся, держась за край плиты. На полу бился и рычал связанный Владек, три милиционера продолжали опутывать его веревкой, четвертый сидел на стуле, держась за прокушенную шею. У стены лежал громадный, плоский, с оскаленной мордой труп собаки. И покрывая все звуки, из дома продолжал доноситься отчаянный заячий крик. Пробежав по коридору, офицеры распахнули дверь в конце его. Она вела* в знакомую майору переднюю. Парадная дверь была открыта настежь. На крыльце рвался из рук милиционеров и дико визжал пан доктор Барвинский.
— Держите его да смотрите кругом дома — не выскочил бы еще кто-нибудь. Идите за мной, Войтехович!
В приемной не было никого. Петренко открыл дверь кабинета и остановился. Кушетка, на которой его осматривал Барвинский, была загорожена белой ширмой, из-за нее слышались громкие, судорожные вздохи, какое-то всхлипывание и бормотание. Майор отодвинул ширму и остановился пораженный. На кушетке лежала пожилая женщина в одном нижнем белье. Ее полуседые волосы были растрепаны, лицо красное, глаза закатились. Она стонала и отплевывалась, стараясь согнуть колени, привязанные к кушетке полотенцем. Рядом, на маленьком столике, — какие-то инструменты, флаконы, марлевая маска. Острый запах эфира живо напомнил майору его ранение во время войны. Эфир! Она была под наркозом, значит, Барвинский еще не кончил приема. Странно?
— Накройте ее и пусть кто-нибудь останется здесь. Идем дальше!
— В рентгеновском кабинете — новая находка: ставни были открыты, и у окна, стараясь отодвинуть шпингалет, возилась панна Тереза в белом фартуке и кружевной наколке. Увидев вошедших, она повернулась к ним и осталась стоять со спокойным, невозмутимым лицом… Ей надели наручники.
В последней комнате нижнего этажа — лаборатории — никого не было. Совершенно пуст был и второй этаж, где помещались спальня Барвинского, его кабинет и столовая — нигде никого.
