меня ничего не получается, и когда я решаю, что не получится вовсе, то чувствую легкое поглаживание. Рамон гладит большим пальцем центр моей ладони, и это приводит меня в чувство, возвращает в реальность. Эта поддержка сейчас такая ценная для меня, и она позволят по-настоящему раскрыть сердце. Почувствовать тепло в груди, почувствовать мою волчицу, а вместе с ней волка Рамона. Это так красиво: наши звери сливаются друг с другом и срываются с места, убегая туда, где их дитя. Как же я забыла, что это и их дочь тоже!
Мое сознание летит следом за моей второй ипостасью: чувствами я с ней. С ней и с волком Рамона. Кажется, вместе мы пересекаем полмира, но на самом деле я этого не знаю. Мы все ищем-ищем на пределе своих возможностей, как единый зверь, до тех пор, пока не улавливаем тот самый аромат.
Запах нашей малышки.
Не знаю, существуют ли в ментальном мире, где может властвовать только сознание, запахи, но я совершенно точно его чувствую. Я замираю, а после всей своей сутью тянусь к ней. Не только я, Рамон движется за мной. Со мной вместе, и…
Если эмоции истинного пугают своей силой, то эмоции моей малышки врезаются в меня своей искренностью. Искренностью, на которую способны только дети. Особенно новорожденные малыши, которые пока еще не осознают этот мир, его законы. Для них не существует слов, для них есть только чувства. И то, что испытывает Сара, то, что я испытываю я через нее, точно не спокойствие и безопасность. Не радость счастливого и самого желанного в мире ребеночка.
Моя малышка еще не знает, что такое страх, но она совершенно точно успела познать одиночество. Она чувствует себя брошенной и ненужной. Покинутой. Она плачет, она ничего не понимает. Ее эмоции не просто врезаются в меня, меня словно снова режут наживую. Что с ней сделала Альма? Она же хотела особенного ребенка, так почему не дает ей хоть капельку тепла? Мне хочется рыдать и рычать одновременно, хочется броситься к ней, но воля Рамона становится между нами. Я будто вижу, как он качает головой, а затем «шагает» к дочери первым.
Я готова драться за мою малышку, но почти сразу осознаю, почему он меня не пустил: Рамон «обнимает» ее, обволакивает собой. Это только чувства, но он дарит нашей дочери защиту. Любовь. И я понимаю, что со своей яростью к Альме, своим отчаяньем сделала бы только хуже – напугала бы Сару. Нет, так я точно делать не стану, поэтому нахожу в себе любовь. Это оказывается просто, потому что мои чувства к ней самые чистые, самые яркие. Как только мать может любить свое дитя.
Я присоединяюсь к Рамону, «обнимаю» дочь тоже, и что-то меняется: она откликается. Сначала настороженно, а затем в ее эмоциях вспыхивает узнавание. Вспыхивает и будто взрывается фейерверком чувств. Здесь и радость, и любовь, и такая нежность в ответ, что меня просто затапливает этой нежностью.
Я не знаю, сколько это длится. Мне так хорошо. Нам всем так хорошо, где каждый на своем месте. Полная семья, как я и мечтала. Как, кажется, мечтала и Сара. В безопасности. В любви. И так до бесконечности.
Пока Рамон, ментально поцеловав Сару, просто не выдергивает нас оттуда. Насильно отрывает меня от нее.
Я резко возвращаюсь в реальность и врезаюсь в него всем телом, трясу за ворот рубашки.
– Нет! Нет-нет-нет. Верни нас назад. Верни нас к ней!
Теперь я рычу уже в реальности, но Рамону хоть бы хны. Он стена. Он крепость. Он сила. Поэтому он скручивает меня раньше, чем я успеваю выцарапать ему глаза.
– Венера, хватит! – командует он. – Ты и так потратила достаточно сил.
Это правда, возможно, поэтому сейчас я дергаюсь в его объятиях с потугами мошки, запутавшейся в паутине. Но там же моя дочь!
– Ей же страшно без нас!
– Знаю, – Рамон встряхивает меня, ловит мой взгляд. В его ответном даже больше ярости, чем во мне. – Поэтому мы должны найти ее.
– Мы уже нашли ее.
– В реальности.
– Как?! Как, если мы понятия не имеем, где она.
– Я бы не был так уверен.
– Что? – выдыхаю и переставая сопротивляться. – Что ты такое говоришь?
Рамон не отвечает, точнее отвечает, но не мне. Потому что Хантер за моей спиной интересуется:
– Сработало?
– Да. Я знаю, где моя дочь.
ГЛАВА 7
Рамон
Архипелаг Джайо.
Где еще могла спрятаться старая ведьма? Там, где до нее не доберется Артур и Волчий Союз. На одном из многочисленных островов, большинство из которых в принципе совершенно дикие и необитаемые. Иголка в стоге сена? Лучше сравнения не придумаешь. И найти Сару в другой раз было бы сложно, если не сказать невозможно. Но у него была связь. Точнее, у них с Венерой была связь.
Рамон пробовал дотянуться до дочери самостоятельно, ничего не получилось. Он чувствовал лишь свою истинную, то, как она закрывается от него, пытается отстраниться, отгородиться стеной, и все его силы уходили на попытки перелезть, преодолеть эту заслонку, прорваться сквозь ее нежелание соединиться с ним, быть с ним.
Венера не желала иметь с ним ничего общего. Но так получилось, что нечто общее у них с ней уже было. Некто очень маленький и напуганный. Нуждающийся в любви и защите. И ради дочери его nena готова была на все. Даже сложить оружие, перестать угрожающе рычать и скалить клыки. Она готова была заключить перемирие.
Это злило. Предки, это немыслимо злило. То, что его истинная была согласна принести себя в жертву, только бы освободить дочь. Но не ее самоотверженность, он сам жизнь положит ради Сары, если потребуется. Если потребуется! На самом деле, Рамон собирался жить. Ради дочери, ради своей пары, ради себя, в конце концов. После того, как он побывал на волосок от смерти, он совершенно точно планировал прожить еще как минимум лет сто. Счастливо и со своей семьей и умереть, зная, что оставил после себя таких же счастливых детей и внуков.
Но вот Венера его план не поддерживала. Она не желала его знать, всячески подчеркивала, что сделает все ради Сары, поэтому и согласилась на его помощь. Терпела его.
Венера всячески показывала, что его терпит. И терпит потому, что у него больше всего шансов отыскать Альму. Будь на его месте Микаэль, Артур или этот придурок Рауль, она бы так же приняла их помощь. Только чтобы найти дочь. У Рамона просто есть фора из-за
