— А мы с Сольмиром поедем в Гнезно. Это совсем рядом, — с нажимом сказал Всеслав, пристально глядя на несчастного сказителя, уже поднявшего меч с земли. — Потребуются любые лишние руки. На пасху состоится коронация князя Болеслава. Величайшее событие в нашей истории.
***
Весна торжествовала свою победу ярким горячим солнцем, щебетом птиц, зеленью молодых листочков и яркими цветами, украсившими землю, когда в кафедральном соборе святого Вита шла первая в истории славянских земель коронация. Коронация Болеслава затмила в сознании людей даже ликующие пасхальные торжества, особенно радостные по контрасту со строгим постом.
Любава в свите княгини Предславы оказалась совсем близко к алтарю. Рядом с ракой с мощами святого Войтеха стояли монахи из клюнийской общины в Мендзыжече. А дальше вся базилика святого Вита была плотно заполнена людьми, площадь перед храмом — тоже. Коронацию проводил уже совсем старый епископ Гаудентий, сводный брат святого Войтеха-Адальберта, его многолетний сподвижник и единомышленник, сопровождавший брата в том походе к пруссам, где Войтех и погиб. Архиепископ, глава польской церкви.
— Вот я вам привожу Болеслава, которого Бог избрал. Если он вам угоден, поднимите правую руку к небу.
Лес рук, гром криков. Крики подхватили на площади, на улицы Гнезно выплеснулось: Да, угоден!
Дородный князь Болеслав, облаченный только в светлую тунику чуть ниже колен выглядел бы забавно, если бы не его природное обаяние и величие момента. Архиепископ Гаудентий подвел князя за руку к алтарю.
— Прими этот меч и сокруши им всех противников Христа, варваров, плохих христиан. Божьей волей тебе предана власть над всей Славией для сохранения мира среди народов.
Гаудентий не спеша принял пояс с мечом из рук коленопреклоненного помощника и уверено застегнул пояс на князе. Подошел следующий помощник и преклонил колено перед епископом. Тот взял с подноса золотые нарукавники и торжественно застегнул их поверх рукавов светлой рубахи Болеслава. Затем сияющий золотой плащ окутал фигуру князя. Болеслав величественно распрямился. Архиепископ благоговейно взял в руки копье святого Маврикия, святыню, подаренную князю германским императором Оттоном четверть века назад. Тогда тот приезжал сюда, поклониться мощам только что прославленного святого Войтеха и, получив в дар частицу его мощей, подарил в ответ святое копье и венец. А скипетр, который Болеслав сейчас получил в руки вместе с копьем, принадлежал раньше киевскому князю Владимиру и был вывезен из Киева вместе с прочими инсигниями князя, сумевшего породниться с византийским императором.
— Пусть эти знаки служат тебе напоминанием о том, что ты должен с отцовской строгостью наказывать подданных и протягивать руку милосердия прежде всего слугам божиим, вдовам и сиротам.
Старый епископ помедлил и неожиданно строго взглянул в глаза князю.
— И пусть в твоей душе никогда не иссякнет елей сострадания, — он помазал лоб Болеславу освященным елеем.
В базилике воцарилась звенящая тишина. Гаудентий медленно поднял с подноса корону, тот самый венец, дарованный германским императором, — тонкий обруч с изящными зубцами — и не спеша возложил на все еще темные кудри низко склонившегося перед ним человека. А затем возвел горделиво выпрямившегося короля по ступенькам на трон.
— Vivat Boleslavus rex!
Весь мир взорвался криками.
Король с высоты трона окинул сверкающими темными глазами восторженных людей и посмотрел в глаза Предславе.
— Вот видишь, — безмолвно говорил его торжествующий взгляд. — Я остался верен тому, что говорил тебе тогда, при нашей первой встрече. Когда ты перестала меня бояться, как захватившего тебя в плен врага, и поверила. Я выполняю свои обещания. Станешь ли ты моей королевой?
Трудно было остаться равнодушной среди всеобщего ликования. Глаза Предславы Владимировны сияли как звезды безоговорочным "да!".
«Мои пути — не пути ваши" — сказал в свое время Господь Бог людям через одного из пророков. Планам польского короля не суждено было сбыться… Но идея, величественная идея, объединившая в общем ликовании и суровых аскетов-клюнийцев, подчиняющихся непосредственно далекому Ватикану, и тех, кто поддерживал проповедников из близкого немецкого Магдебурга, и патриотов, ненавидящих христианство, как иноземную немецкую религию; идея — отблеск грядущего королевства Славии именно сейчас впечатывалась в сознание народа. И сознание своей исключительности среди прочих народов, самарян и полуязычников, польскому народу будет суждено пронести через века.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Король, гордо подняв голову, стоял на верхней ступени перед резным креслом-троном. В базилике началось движение людей, желающих поклониться повелителю. Свита княгини Предславы оказалась еще ближе к монахам клюнийцам, чем в начале коронации. Любава взяла благословение у высокого немолодого иеромонаха. Он был так похож на православного батюшку, показался вдруг таким близким и родным, что она не выдержала и задала вопрос, терзавший ее все последнее время, а уж во время коронации так особенно.
— Прости, отче, за вопрос, я чужестранка, впервые здесь. Как это возможно, что люди, уверяющие, что с ними Бог, убивают монахов-чужестранцев. Ведь монахи — личная гвардия Господа нашего, для Которого происхождение не имеет значение.
Из облика клюнийца, а клюнийцам идея личной гвардии Христа была очень и очень близка, мгновенно ушла радостная расслабленность.
— Что случилось? — спросил он, строго глядя на Любаву взглядом воина.
— По приказу Болеслава убиты все монахи с Афона, проповедавшие в этих землях, — еле слышно ответила она.
Монах с горечью посмотрел на совсем старого архиепископа, стоящего сейчас справа от своего короля, по-детски счастливого, сияющего.
— Мы не знали, — так же тихо ответил он. — Но теперь все узнаем.
Эти люди не были способны на согласие с подлостью кто бы и во имя чего бы ее ни делал. А смерти они и вовсе не боялись.
***
Наверное, король Болеслав как-то по-особенному любил Всеслава из Вроцлава, потому что он не забыл о нем даже в суматохе коронационных торжеств. И Всеслава и Любаву пригласили на прием к королю. Болеслав восседал на возвышении, на троне с резной прямой высокой спинкой, на шелковых подушках. Стены зала приемов, завешанные гобеленами с золотой вышивкой, сверкали в лучах весеннего солнца. Вокруг трона короля почтительно стояли его приближенные. Болеслав милостиво кивнул Всеславу и приветливо улыбнулся его невесте.
Внезапно двери в зал распахнулись, и на пороге возникло дивное видение. Льняные кудри вошедшей пышным каскадом рассыпались по спине и плечам, еле сдерживаемые лентами прически. Верхнее платье, плотно облегавшее изящную фигурку, с завышенной талией, но без пояса, с расходящимся колоколом подолом, подчеркивало немыслимо тонкую талию модницы. Рукава платья были столь широки, что спадали вниз, открывая изящные ручки по локоть. Нежный румянец на нежной коже, чудесные маленькие алые губки. И сияющие лазоревые глаза в обрамлении темных ресниц под темными дугами бровей. Красавица грациозно приблизилась к восхищенно глядящему на нее королю и изящно склонилась в поклоне.
— Vivat Boleslavus rex, — певуче произнесла она, выпрямляясь.
— Ох, панна Катарина, — только после нескольких мгновений молчания сумел ответить король. — Рад, что ты все же пришла.
— Как я могла не прийти к своему королю? — панночка улыбнулась, ее лазоревые очи вспыхнули еще ярче, белоснежные зубки казались намного прекраснее жемчуга.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Но Болеслав уже успел прийти в себя.
— Касенька, ты зачем лезешь в мужские игры? Немедленно верни новгородского посла.
— Какого посла? — мило улыбнувшись, спросила панна Катарина.
Болеслав тоже ей улыбнулся.
— Придется взять тебя под стражу, панна Катарина из-под Глогова. Негоже, чтобы короля дурачила женщина.
— Меня? Под стражу? А кто же будет меня держать под стражей? — и она с любопытством обвела присутствующих взглядом прекрасных лазоревых очей.
