Васильич скорчил обиженную мину и, плюхнувшись на плетёное сиденье, уставился в сторону.
– Сядь в другое кресло, – показала рукой Лена.
– Не хочу! Мне здесь больше нравится!
Женщина пожала плечами, повернулась и пошла обратно к столу.
– Стёпа! – позвала она через какое-то время. – Мы в доме чай накрыли, пошли!
– Не пойду! – отозвался хозяин усадьбы. – Не буду я ваш чай пить, сколько можно!
– Как не будешь? – подошла ближе супруга. – А для кого мы с мамой накрыли?
– Не знаю, для кого. Сами пейте свой чай. Я на вас обиделся.
– Ладно, – согласилась Лена, – чай можешь не пить. Но хоть просто нам компанию составь. Или так и будешь здесь сидеть?
– Так и буду сидеть.
Женщина снова пожала плечами и направилась в дом. Зайдя внутрь, она прошла в гостиную. Как и все комнаты в доме, гостиная имела прямоугольную форму, без каких-либо выступов или закруглений. Дальний угол перегораживал камин, стену полностью занимал огромный плазменный телевизор. Посреди комнаты стоял дубовый стол с резными ножками, на который с улицы перекочевали белоснежная скатерть, чашки, пирог и сласти. Вокруг стола громоздились массивные стулья, на одном из которых сидела Егоровна. В жилище большого человека маленькая женщина затерялась, как муха в картонной коробке.
– Ну что? – Егоровна тревожно подняла глаза на дочь.
– Сидит в кресле, дуется, – устало произнесла Лена.
– А к столу придёт?
– Нет. Сказал, сами пейте свой чай.
– Ну и ладно, – повернулась к телевизору мать. – Посидим, подождём. Со стола убирать не будем. А то придёт, скажет – опять накрывайте. Чёрт его знает, твоего мужа, что ему в голову стукнет! А мы опять бегай, как две савраски!
– Да уж! – Дочь тоже присела на стул и уставилась в телевизор.
С огромного экрана что-то вещал Борис Николаевич Ельцин. Невнятная речь резала слух, оплывшие щёки совсем заслонили щёлочки глаз. Распухший нос, некогда подкорректированный пластическими хирургами, краше не стал.
– Совсем плохо выглядит Борька-то, – кивнула Егоровна в сторону главы государства. – Вконец уж спился. Всю страну развалили, разворовали, а он знай – водку хлещет. Выбрали на свою голову президента.
– Мам, ладно тебе, – махнула рукой Лена. – Страну развалили… Тебе-то от этого хуже стало, что ли? Ты что, плохо живёшь?
– Хорошо живу! – воскликнула мать. – Лучше некуда! Барину, мужу твоему, каждый день в пояс надо кланяться. А у меня тоже гордость есть! Была бы возможность достойно жить, хрен бы вы меня здесь вместо прислуги держали!
– Тише, мам, – зашипела Лена, – с ума сошла? Если услышит, озвереет!
– Да не услышит, не бойся, – успокоила Егоровна дочь, – вон он сидит, я его в окошко вижу.
– Охранники могут зайти, – продолжала шипеть Лена. – Узнают – донесут!
– Охранники уехали уже, – ответила мать. – Машину помыли и уехали.
– Точно?
– Точно!
Дочь облегчённо вздохнула и с укоризной взглянула на пожилую женщину.
– Как ты можешь такое говорить, мама? – произнесла она. – Сколько я сил потратила, чтобы уговорить Стёпу взять тебя сюда! А ты всё недовольна. Чем тебе тут плохо? Живёшь на свежем воздухе, со всеми удобствами, ешь что хочешь и сколько хочешь!
– Ты ещё будешь меня куском хлеба попрекать! – проворчала Егоровна. – Я всю жизнь провкалывала, вас с Виталькой вырастила и чего дождалась на старости лет? В приживалках живу у зятя, из милости! Домработницу из меня сделали! К кастрюлям приставили! И я ещё должна за это спасибо сказать?
– Во-первых, мама, – Лена говорила, всё время тревожно поглядывая в окно на сидящего под сосной супруга, – никто тебя не попрекает. Во-вторых, растила ты нас не одна. У тебя вообще-то муж был, если помнишь.
– От вашего папеньки никакого толку никогда не было! – продолжала бухтеть Егоровна. – Много он вами занимался? А, вспомни? Уроки хоть раз проверил? Хоть один выходной с вами провёл? В цирк, в кино сводил? А когда вы с Виталькой грудными были, он ни одной пелёнки не постирал, ночью ни разу не встал, если плакали! Считал, что не мужское это дело – с сопливыми детьми возиться. У него занятия поинтереснее находились – театры и любовницы.
– Но ведь он деньги зарабатывал, мама!
– Да, – согласилась Егоровна, – морским офицерам тогда много платили, денег нам хватало. На зарплату медсестры я бы вас в таком достатке не смогла вырастить. Потому и терпела всю жизнь выходки вашего папеньки.
Лена пристроила стул так, чтобы получше видеть в окно мужа, и спросила:
– А что, ты считаешь, тебе было бы лучше развестись с отцом?
– Тогда я так не считала, – вздохнула мать, – жила с ним ради вас, о себе не думала.
– И что? Разве это плохо – жить ради детей? Я тебя не понимаю, мам!
– О себе тоже надо думать, – ответила та, – о собственном достоинстве. Иначе всю жизнь будешь пресмыкаться. И я – тому пример. Сначала отец твой власть надо мной имел, а теперь вот зять то же самое делает.
– Мама, не надо всё так воспринимать, – принялась Лена её уговаривать. – Ничего ужасного в твоей жизни не происходило и не происходит. Ну, развелась бы ты с папой, и дальше что? Влачить полунищенское существование, одной, с двумя детьми? Квартиру бы пришлось разменять, офицерских продуктовых пайков не было бы. В очередях за колбасой стоять – это что, жить с достоинством? А смогли бы мы с Виталиком высшее образование получить? Неизвестно.
– А на хрена тебе твоё высшее образование? – грубо спросила Егоровна. – Вот выучили тебя, и что? На втором курсе замуж выскочила, на третьем родила. Еле до диплома тебя дотянули, мучились сколько. А толку? Сколько ты по специальности проработала? Дома сидеть и борщи варить можно и без института!
– Да, мама, – вспылила Лена, – я сижу дома и варю борщи! Потому что я замужем за человеком, который может меня обеспечить! Потому что я не хочу преподавать в школе за тысячу рублей в месяц! Потому что я не желаю тратить свои нервы на полудебильных детей, которых интересуют только жвачка, кола и мультфильмы про черепашек-ниндзя. Хочешь, чтобы я развелась с мужем и пошла работать учительницей? А как мы будем жить, мам? Нам тогда придётся переехать обратно в свою квартиру! А там живёт Вера с мужем и ребёнком! Забыла? Хочешь ютиться впятером в трёх комнатах? А если Вера ещё родит?
– У Веры есть муж! – тоже повысила голос Егоровна. – Вот пусть он и обеспечивает свою семью жилплощадью! А не пристраивается жить в моей квартире!
– Мама, пожалей Веру! Где её муж возьмёт квартиру? Ну где?
– Я не обязана об этом думать! – Голос матери сорвался на крик. – Пусть снимает, пусть катятся к его родителям!
– Да, мама, давай, выгони родную внучку на улицу! – всплеснула руками Лена. – Пусть в подворотне живет, а ты будешь жить одна в трёхкомнатной квартире и думать о своём достоинстве! Только вот на какие деньги ты будешь жить, а? На свою грошовую пенсию? С раннего утра будешь бегать по булочным, выискивая хлеб подешевле? Ходить в дырявых туфлях? Латать старые платья? Так ты сохранишь своё достоинство?
Мать сгорбилась, закашлялась, взгляд её потух. Затем скрипучим голосом произнесла:
– Вот и не спрашивай больше, Лена, хорошо ли я живу. Всю жизнь медсестрой проработала, с самой юности. В войну ещё, девчонкой сопливой, санитарам помогала, бинты стирала. И чего дождалась на старости лет? Копеечной пенсии, на которую прожить невозможно… И ту государство не выплачивает, с декабря вон ни рубля в сберкассе не дали. А президенту нашему хоть бы что! Только водку жрёт с утра до вечера, а на простой народ плюёт! Харю жирную откормил… У, сволочь! – Егоровна погрозила кулаком в сторону вещающего с экрана телевизора Бориса Ельцина. – Старики в нищете живут, кругом одно ворьё, бандиты и пьяницы. Людей до нитки обобрали! Где моя пенсия? Где, а? – вопросила пожилая женщина главу государства, как будто он мог ей ответить. – Пропил её небось гад… Как же тут с достоинством прожить? Вот и остаётся только – перед богатеями на коленях стоять. Сколько лет уж перед зятем на коленях стою и помру, видать, на коленях.
Егоровна обратила взгляд на дочь.
– И ты, смотрю, такая же. Вся в меня. Муж тебя вместо прислуги держит, а сам по любовницам бегает. А ты терпишь. Нет у нас в роду гордых женщин…
Лена вздрогнула, но справилась с собой, подошла к матери, обняла её за плечи и тихо сказала:
– Мы хорошо живём, мама. Да миллионы женщин посчитали бы за счастье оказаться на нашем месте. У нас есть огромный дом, есть достаток. Мы не заботимся, где нам спать, как согреться зимой, где взять еду. У тебя двое замечательных детей, двое внуков, правнук. Все здоровы, все пристроены. Да, нам с тобой приходится убирать в доме и варить еду. Но все женщины делают это и не считают себя прислугой. А насчет любовниц, так это всё сплетни. И папа тебе не изменял, и мой муж мне не изменяет. Это всё бабы от зависти брешут.
