Я скучаю по нему.
Только в дружеском смысле.
Он не сказал ничего хорошего для меня в последнее время.
Он лишь сказал:
— Плохой секс-котенок.
21.32
Он сказал, что, несмотря на то, что я безумная, я милая и забавная особа.
И это было мило.
Что обычно и сказал бы любой другой мальчик-друг.
21.33
Если мы просто приятели. Как тогда мы смогли добраться до пункта №6?
21.34
Но мои специальные и красные зажатые дни закончены. Я никогда не почувствую технику Дэйва Смехотуры погубливания кус* (см.: Джорджиальные словечки) снова. Что будет позором. Заткнись, заткнись, голос рога*.
21.35
Я не знаю, почему я утруждаю себя отказываться от рога в моей голове, когда на самом деле никто, во всяком случае, не просит меня быть его единственной девушкой.
Я могу смыть свой макияж.
21.40
Нет, ну почему я должна утруждать себя очищением и тонизированием? Какой смысл иметь тонизированную кожу, если нет никого, кто бы сказал:
— Чёрт возьми, твоя кожа в тонусе. Ты будешь моей?
На первом этаже
21.45
Я смотрю в коридоре в окно и вглядываюсь в тёмную улицу. Я могла бы уже уснуть. Навечно. Но почему-то смотрю на тёмное небо. Наверняка есть какой-то бородатый хмырь где-то там, который заботится обо мне? Может быть, я должна сходить в церковь. Мой последний визит был не то, чтобы, вызвал всесторонний успех в отношении действующего пенсионера Инферно, а точнее я забыла упомянуть, что было много шума из-за ничего. Пожилые люди могут быть очень неуравновешенны. Моя свеча подожгла платок пенсионерки. Она не должна была одевать акриловый материал, так как он явно легко воспламеняемый. Ещё до этого, у меня был приступ смеха. В своей проповеди зови-меня-Арнольд викарий сказал:
— Мы входим в мир одинокими и одинокими покидаем его (Зигмунд Фрейд).
Я не знаю, почему он мешает ходить в церковь, занимаясь угнетением людей.
21.46
На этот раз он прав, хотя. Я по себе. Я одинока.
21.48
Сейчас я действительно нахожусь в депрессии. Я просто смотрю на угнетающую пустоту жизни. Длинною, подобной тёмной улицы жизни, достигающей расстояния иллюзии-города.
Я чуть было не получила нервоспас*, потому что Ангус и Горди внезапно появились на подоконнике. Они выдают жалкое подобие мяуканья, глядя прямо мне в глаза через окно. Точнее это был Ангус. Они открыли рты и издавали плач.
* Нервоспас – нервный спазм. Почти то же самое, что нервный срыв (нерв-срыв) или депресcняк (ДП), только более зрелищно.
Это был знак. Они почувствовали мою боль и обращаются к моему окну агоники*, чтобы дать мне утешение. Они причитали вместе с моим внутренним плачем.
*Джорджиальные словечки. Агоники – в нашей жизни нет места для длинных слов, поэтому агоники – это сокращенное от слова «боль». Занудный читатель может возразить мне, сказав, что вообще-то слово «агоники» длиннее слова «боль». Таковым отвечаю: вам что, заняться нечем, кроме как подсчитывать буквы?
Только самое смешное было то, что я ничего не слышала. Я открываю окно. И они стали жалобно мяукать и смотреть мне прямо в глаза. И я поняла, почему я их не слышала. Они даже не мяукали. Они просто только и сделали, что притворились, изображая беззвучный плач.
Ну, они могут остаться на улице. Почему я должна быть добра к ним? Никто не добр ко мне. В любом случае, они просто используют меня для Kitty Kat закуски и пристают, а потом просто уходят играть без задней мысли.
Я надеюсь, что это метель.
Спустя четыре минуты
Это будет довольно необычно в середине лета, но это вписывается под моё настроение.
И послужит уроком пушистым уродцам-близнецам.
В моей комнате в 22.00
О, прекрасно, Психи вернулись. Я слышу, как они поют: «Мы все прочь в Дублин в зелени, в зелени[ Песня TheDubliners – «OffToDublinInTheGreen» ]» с дурацким ирландским акцентом. Я должна притвориться, что сплю. Я прыгнула в постель полностью одетой и выключила свет.
Я свернулась калачиком в постели, и мои ноги коснулись чего-то пушистого. И оно начало мурлыкать. Кити-кэты!!! Как они пробрались в мою постель? Маленькая верхняя форточка окна в моей спальне открыта, но как они достали до неё? У них, вероятно, имеется кошачье снаряжение для скалолазания, припрятанных среди папиных удочек в сарае. Слишком поздно, для того чтобы их вытащить, потому что я слышу ужасный шум, который поднимается по лестнице. Пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет не Вати, который придёт ко мне петь ирландские песни и танцевать печальный танец с его подвернутыми брюками.
Это была Мутти, потому что я слышала, как она позвала папу:
— Боб, сделай чашку чая. Я уложу Либс и загляну к Джорджии.
Затем я поняла, что это был за ужасный шум. Это была моя дорогая сестрёнка, которая храпела, как резанный поросёнок. Храп стал тише, когда мама зашла в спальню Либс, и я услышала, как она затворила за собой дверь. Возможно, она просто ушла. Но нет. Моя дверь открылась, и мама подошла к моей кровати. Я могу чувствовать, типа как экстрасенс, её присутствие даже с плотно закрытыми глазами. Она прошептала:
— Джи, ты не спишь?
Я сделала притворный храп. И почувствовала, как кити-кэты зашевелились. Что-то мокрое и шероховатое потрогало мои ноги. О боже, это были их языки. Они лизали меня своими ужасными кошачьими языками! Фу, фу. Это было та-ак мерзко. Я не могла выдержать этого. Но я должна терпеть, должна. Это было, похоже, когда мы узнали о Спарте на уроке латыни. Два мальчика из Спарты вышли украсть кур, и они увидели, что хозяин вернулся, и им пришлось положить цыплят вниз в передней части штанов (или в чем там спартанские люди ходили).
Фермер сказал:
— Эй, вы, два хлопца, не видели моих цыплят?
— Ваши цыплята? Нет, мы не видели, — ответили два мальчика.
И фермер сказал:
— Я думаю, что они у вас.
И все время цыплята клевали и царапали змеиную штуку в брюках мальчиков. В конце концов, фермер ушёл, и мальчики в поплелись домой, передали кур своим мамам и затем умерли от ран. И вся Спарта начала почитать их, потому что они не раскололись под давлением. Как я уже много-много раз говорила, латынь – дерьмо.
Где я была? Ах, да, во всяком случае, это то, что более похоже для меня. Я была представлена язычным пыткам. И я не могла закричать или ещё что-нибудь. Мама начала поглаживать мои волосы. Этим временем языки достигли задней части моих колен. О Мой Бог, если они пойдут выше колен, то я не думаю, что смогу это выдержать.
