– Да, конечно, – кивает Петворт.
– Поэтому будьте очень осторожны. Например, ничего не говорите этой девице обо мне. Может быть, я уже сделал неосмотрительность. Теперь они знают, что я был в Кембридже.
– Да, – говорит Петворт.
– И насчет вас, – продолжает Плитплов. – Я сказал, что вы мне друг. Но откуда я знаю ваши интенции? Может быть, вы скажете на ваших лекциях много плохих вещей про мою страну или употребите неправильную идеологию. Может быть, у вас есть инструкции.
– Нет, что вы, – уверяет Петворт.
– Поймите, я потянул для вас за некоторые нити на очень высоких этажах. Если вы сделаете здесь какие-нибудь неправильности, плохо будет и Плитплову.
– Думаю, вам не стоит беспокоиться, – успокаивает Петворт. – Это всего лишь лекции.
– Или если вы заведете неправильных друзей, – продолжает Плитплов. – Ну, надеюсь, вы поняли. Стереженого Бог стережет, так у вас говорят?
– Да, примерно, – отвечает Петворт.
– Даже говоря с иностранцем в аэропорту, я делаю себе риск, – говорит Плитплов.
– Ну уж не может быть… – Петворт оборачивается и видит, что у них за спиной стоит еще один милиционер.
Плитплов белеет. Милиционер обращается к нему.
– Он желает посмотреть наши документы, – переводит Плитплов. – Не пугайтесь, это пустяк.
Милиционер проверяет оба паспорта.
– Я нарушил небольшое правило, – говорит Плитплов, выбивая трубку в кулак. – Здесь такие бюрократчики.
– Что за правило? – спрашивает Петворт, когда милиционер отходит.
– Не курить в общественных местах, – отвечает Плитплов. – Но я объяснил ему, что нахожу себя здесь с важным зарубежным гостем, которому нравится, когда я курю.
– Ясно, – говорит Петворт.
– Вы наблюдаете, что здесь надо быть артистом касательно для выживания, – продолжает Плитплов. – По счастью, я такой артист. Надеюсь, я не причиняю вам смущения. Вы не думаете: «мой добрый старый друг хочет меня скомпроментовать?»
– Нет, что вы, – успокаивает Петворт.
– Хорошо, – говорит Плитплов. – Поскольку я думаю, мы оба сможем иметь профиты от вашего пребывания. Полагаю, вы часто будете находить меня рядом.
– Очень рад, – отвечает Петворт.
– Но не удивляйтесь, если в некоторых случаях не будете Меня находить, – продолжает Плитплов. – Или если мы встретимся и я скажу, что мы не знакомы. Я желаю соблюдать осмотрительность. У меня нервная жена, которая без меня не Может. А теперь скажите, пожалуйста, трансформационный анализ Хомского, он по-прежнему вас убеждает? Или вы примкнули к армии структурализма, которая пожала такой урожай в мыслителях Запада?
Однако этот важный и насущный вопрос остается без ответа: Петворт, подняв глаза, видит, что подле Плитплова снова стоит Марыся Любиёва, а с ней маленький мужчина в черной кепке и серой рубахе.
– О, сударыня, вы уже возвратились назад? – с явным изумлением оборачивается к ней Плитплов. – Мы так интересно беседовали об оптативных контр-фактуалах в элегоической поэзии. Но, думаю, мы сможем продолжить в такси.
– Не думаю, что вам по дороге, – твердо говорит Любиёва. – Это очень маленькое такси, и оно едет только в гостиницу.
– По крайней мере я донесу ваши вещи, мой друг, – восклицает Плитплов, элегантно подхватывая кончиками пальцев багаж Петворта.
– За ними пришел шофер, – говорит Любиёва.
– О, пожалуйста, у меня такие сильные руки, – отвечает Плитплов, устремляясь к двери с надписью «ОТВАТ».
– Боюсь, ваш добрый старый друг очень назойлив, – замечает Любиёва, девушка строгая, сурово хмуря лоб.
– Своеобразный характер, – соглашается Петворт, придерживая дверь таксисту, и тут на него налетает высокий, элегантно одетый господин со сложенным зонтом, который по какой-то спешной надобности выскочил из припаркованного рядом «форда-кортины». Однако это лишь секундный инцидент, и вот уже Петворт за пределами аэропорта, в светлом будущем. Асфальт расстилается, но дальше природа: поля, деревья, зубчатая чаша гор. Футбольная команда садится в один голубой автобус, оркестр с инструментами – в другой, вереница седобородых священников – в третий. Солнце катит вниз, воздух синеет, зажигаются низковаттные фонари, ветер усиливается. Сельский аромат навоза и гнили мешается с едким запахом промышленного загрязнения.
Перед зданием аэропорта стоит оранжевое такси, милиционер вежливо придерживает заднюю дверцу.
– О, это очень большое такси, – говорит Плитплов. – Уверен, мы все в него поместимся.
– Оно едет в гостиницу «Слака», – отвечает Любиёва.
– По интересному совпадению, мне надо именно туда в аптеку с рецептом для моей жены, – говорит Плитплов.
Петворт идет за своими спорящими провожатыми. Он утомился, устал с дороги, устал в дороге, он чувствует, что разобран по составу и деконструирован, как некое умозрительное предложение, однако у него есть спутники, указания, цель. Аромат табака из трубки Плитплова, рассудительная практичность Любиёвой, хорошего, пусть и опасного гида, не старой дамы и не мужчины, что вовсе не так занятно, действуют успокоительно. Такси – как маленький уютный дом на чужбине: виниловые кресла закрыты мохнатыми синими чехлами, сверху лежат розовые подушечки; из стереоколонок в задних углах салона рвется воодушевляющее пение могучего хора.
– Слибоб, – говорит милиционер, помогая Петворту сесть на заднее сиденье. Тем временем Плитплов и Любиёва запихивают в багажник его вещи; с их стороны, перекрывая пение хора, доносятся знакомые звуки, звуки ругани, свойской, ожесточенной, почти боевой. Потом, слева от Петворта, в такси плюхается Марыся Любиёва, ее сумка яростно раскачивается на плече. Через мгновение распахивается дверца справа; влезает Плитплов, с победной улыбкой на птичьем лице. Зажатый посредине, так что ноги упираются в карданный вал, а колени – в подбородок, Петворт обнаруживает, что голова его оказалась точно между колонками и превратилась в идеальный резонатор.
– О, это очень хорошая музыка, она вам нравится? – спрашивает Любиёва слева. – Военная песня народа.
– Ой, нет, такой шумный грохот, – говорит Плитплов справа. – Думаю, мы бы желали ее выключить, верно, доктор Петворт?
Усталый, очень усталый Петворт остается дипломатом.
– Очень красивая музыка, – говорит он, – но, может быть, если ее немного приглушить…
Любиёва стучит по плечу водителя в черной кепке, тот убавляет громкость и включает мотор. Немедленно в салон врывается новый звук: кто-то стучит по крыше. Машина трогается, и тут Петворт замечает, что по стеклу, со стороны Плитплова, скребут две руки.
– Там кто-то есть, – говорит Плитплов, немного опуская стекло.
В машину ввинчивается маленькая рука, сжимающая узкий серебристый предмет, похожий на…
– Это моя ручка, – говорит Петворт.
– Слибоб, слибоб! – кричит человек в плаще. Он бежит рядом с машиной, сквозь стекло видно его сморщенное лицо.
– Слибоб! – кричит Петворт.
Плитплов вертит в руках ручку.
– Вы дали ему хорошую шариковую авторучку? – спрашивает он.
– Да, – отвечает Петворт, забирая свою собственность.
– Думаю, вам очень повезло, что он ее принес, – говорит Плитплов. – Это «Паркер», очень хорошая шариковая авторучка.
– Конечно, он ее принес, – вмешивается Любиёва. – Вы же не думаете, что в нашей стране люди будут воровать?
Тем временем Петворт с трудом оборачивается и смотрит в заднее стекло. Человек в плаще по-прежнему стоит на тротуаре и машет рукой; к нему присоединилась спутница, крупная, красивая блондинка. На ней сапоги и платье с батиковой росписью.
– О, вы правда верите, что наши люди не воруют? – спрашивает Плитплов. – Вы это в газете прочли?
– Он ее принес, – говорит Любиёва.
– Когда увидел, что это важный правительственный гость в сопровождении гида, – возражает Плитплов.
– Надеюсь, вы не критикуете нашу страну в присутствии иностранца, – говорит Любиёва.
– Думаю, это умный человек, который был в Кембридже и может сделать собственные выводы, – отвечает Плитплов.
Умный человек, который был в Кембридже, смотрит в заднее стекло: двое на тротуаре всё машут и машут. Тут они перестают махать, потому что к ним подошел третий и о чем-то заговорил. Это элегантный господин, с которым Петворт только что столкнулся в дверях, но теперь у него кроме зонта откуда-то взялся мешок.
Такси останавливается на светофоре; человек с мешком взмахивает зонтом и бросается вдогонку. Таксист жмет на газ и сворачивает в боковую улицу. Человек с зонтом и двое его знакомцев пропадают из виду. Петворту кажется, что эта маленькая драма достойна обсуждения, однако он устал, утомился в дороге, утомлен дорогой, а его спутникам и без того есть о чем поговорить. Отъехав от аэропорта, водитель переключился на другую станцию: музыка лесорубов сменилась джазом.
