Он кивает и машет рукой, как бы говоря, что ему все равно. Но в конце улицы он так сильно ударяет по стоп-сигналу барабанной палочкой, что та раскалывается надвое, и один из осколков летит прямо в траву.
***
Я стою на Мосту Прыгунов, и середина балки прогибается подо мной. Солнечный свет проникает через деревья и украшает водопад сверкающими бриллиантами. Брызги охлаждают лицо. Что-то ледяное и мерзкое скользит по моей ладони, а затем обхватывает руку. Бросаю взгляд на костлявые пальцы, которые сжимают мои. Плотные капли крови свисают с них. Я улыбаюсь и смотрю на Аарона, но не вижу ни его бледно-голубых глаз, ни его полных губ. Изодранный черный капюшон отбрасывает тень на его лицо.
— Ты приняла решение? — хрипит голос из черной дыры, где должно быть его лицо. Я хихикаю и успокаивающе сжимаю его руку.
— Да, — кровь сочится между пальцами и капает на балки у наших ног.
— Я сделаю это, Аарон. Приму твою работу.
До меня доносятся смех и звуки голосов. Поворачиваюсь и отпускаю руку Аарона, моя ладонь скользкая от крови. Кайл и Хейли шагают на мост и мгновенно перестают смеяться. Их спины выпрямляются, а пустые глаза смотрят перед собой, когда они идут вперед рука об руку. С каждым медленным, синхронным шагом я замечаю, как седеют волосы Кайла. Гладкое лицо Хейли морщится и оседает.
Трещина пронзает тишину. В нескольких футах впереди них отваливается большой кусок старого дерева и спиралью летит к порогам внизу. Они даже не моргают. И вместе делают последний шаг.
— Нет, стойте! — Бегу к ним. — Вы сейчас упадете, остановитесь!
Они игнорируют меня. Я стою перед Хейли и отчаянно размахиваю руками. Ничего.
— Они тебя не слышат, — сухо, как потрескивание старого пергамента, произнес Жнец.
— Они сейчас провалятся, Аарон! Смотри! — Показываю окровавленным пальцем на зияющую дыру в мосту.
— Все, что ты можешь сделать — отпустить их. Это твоя работа.
— Хейли! Кайл! Очнитесь! — Я кричу им прямо в лицо. Оба, в унисон, поднимают левую ногу и замирают на краю дыры. Хейли мгновение балансирует, но Кайл уверенно делает шаг вперед. Тянусь к нему, но моя рука не касается его груди, как будто я призрак. Он смотрит вверх, пока другая нога скользит по дереву, и он видит меня, по-настоящему видит. На этот краткий миг узнаю его страх. Он не хочет проваливаться сквозь дыру, но у него нет выбора.
— Либби! — кричит он, падая в пропасть. — Помоги мне!
Хейли теряет равновесие и падает следом за Кайлом. Она не видит меня, когда хватаюсь за заднюю часть ее рубашки. Ее крик эхом отзывается вокруг меня, когда она проваливается в дыру и исчезает. По моим щекам текут горячие слезы. Холодные пальцы Аарона ласкают мою шею сзади, и капелька крови щекочет плечо, направляясь вниз к изгибу груди.
— Через какое-то время ты привыкнешь, — говорит он. Но я не хочу.
Порыв ветра приносит с собой запах куриных наггетсов и фруктового сока. Я отрываю взгляд от бурлящих порогов и не могу сдержать стон. Стоя на краю перемычки моста, мне являются мама и Макс, погруженные в транс. Их пальцы переплетаются, когда они одновременно поднимают правую ногу.
— Я не могу этого сделать! Не могу так с ними поступить, Аарон!
Я кричу прямо в подушку. Мои глаза распахиваются, и по щекам катятся слезы. Я переворачиваюсь на спину и скидываю одеяло на пол. Не могу быть Жнецом. Не выйдет. Мне все равно, насколько это потрясающе, по мнению Аарона. Я не могу сделать этого. Даже с крутыми суперспособностями, если у меня есть выбор, я лучше умру сама, чем буду бессильно смотреть, как умирают мои друзья и семья.
Провожу ладонями по лицу, смахивая слезы. Я должна сказать Аарону, что хочу завтра умереть. Ему придется немного подождать, пока его заменят, потому что это буду не я. Ему это не понравится, но переживет.
Глава 11
Я просыпаюсь от аппетитного запаха яичницы, бекона и кофе. Потираю глаза и смотрю на будильник с Hello kitty.
Блин… 10:36. Как я могла проспать? Хотя, я так сильно устала вчера, что заснула на диване и даже не помню, как добралась до своей комнаты, но понимаю, что мне осталось жить меньше пяти часов. Этого времени недостаточно.
Скидываю одеяло с ног и выскакиваю из кровати. Я все еще во вчерашней одежде, но мне все равно, даже если она помялась. Разглаживаю её на себе как можно лучше и спускаюсь по лестнице на кухню.
Мама стоит у плиты с лопаткой в одной руке и прихваткой в другой. Она смотрит на меня через плечо и улыбается своей всепрощающей улыбкой. Удивительно, но я не плачу. Вместо этого подхожу к ней сзади и обнимаю за талию.
— Что случилось? — Она хихикает. Ее рубашка пахнет кондиционером для белья «Горная свежесть». Настоящий запах дома.
— Прости, — говорю я. — Мне жаль, что я оставила Макса прошлой ночью и за то, что сказала о тебе и папе и, ну, все остальное. — Я хочу сказать ей гораздо больше, но если начну, то не смогу остановить поток слез.
— Все в порядке, Либс. И прости, что возлагаю на тебя столько ответственности. — Она гладит меня по руке прихваткой. — Я думала о том, что ты сказала, и ты права. Это не честно, что у тебя совершенно нет времени на себя и своих друзей.
— Мама, ты не обязана…
Она кладет лопатку с прихваткой на крышку сковороды и поворачивается. Ее глаза блестят, когда она кладет руки мне на лицо и целует в лоб, как в детстве.
— Нет, обязана! — говорит она. — Ты хорошая девочка, Либби, и я слишком много возложила на тебя в последнее время. Думаю, пришло время дать тебе немного свободы. И… — ее улыбка сияет, — Мисс Лена сказала, что будет забирать Макса, когда понадобится. Все, что нужно — это позвонить. Ее номер на холодильнике.
Она наклоняет голову в сторону желтой записки на холодильнике, но я не обращаю внимания. Я утыкаюсь носом в её шею и начинаю всхлипывать, все тело начинает трястись.
— О, Либс, все хорошо. — Она притягивает меня к себе и гладит мои волосы, что заставляет тело затрястись сильнее от водного извержения. Я умру через несколько часов, а она договорилась с няней, чтобы я могла наслаждаться свободным временем большую часть жизни. Это ирония в худшем из возможных способов.
— Нет, мам, не все в порядке. Это не так! — Я отстраняюсь от нее. Мои слезы оставили мокрые полосы на ее фиолетовой футболке.
Я опускаюсь на стул и закрываю лицо руками. Она садится рядом со мной; ее теплая, успокаивающая рука тяжело ложится мне на плечо.
— Что происходит?
Открываю рот, чтобы сказать ей. Было бы неплохо поговорить об этом с кем-нибудь, особенно с мамой. Одна только мысль о том, что можно всё ей рассказать, облегчает бремя. Я почти чувствую облегчение от прошедших двух дней
Но что я должна сказать? «Эй, мам! Угадай что? Я собираюсь умереть сегодня». Я не могу этого сделать. Не могу испортить наши последние часы таким разговором. Тру глаза руками и ещё раз шмыгаю носом.
— Ничего, мам. Я рада, что ты не злишься на меня. — Мои пальцы находят ее руку. — Я люблю тебя. — Останавливаю себя, чтобы не добавить: «буду скучать по тебе»
— О, я тоже тебя люблю.
Он подносит мою руку к губам и целует в середину ладони.
— Ты проголодалась?
— Да. — Я заставляю себя улыбнуться. — А где Макс?
Мне тоже нужно извиниться перед ним.
— Он в лагере, помнишь? — Она встает со стула, собирает растрепанные волосы в заколку и возвращается к плите. — Он ушел утром с одной из вожатых и кучей своих друзей.
Лагерь. Точно. Я забыла.
Мой желудок урчит, и знакомые очертания кухни размываются слезами. Я так ужасно обращалась с Максом, а теперь не могу извиниться перед ним, и даже увидеть.
— Где они разбили лагерь?
— О, где-то за городом. Лагерь Констанс, кажется. Почему ты спрашиваешь?
— Просто любопытно.
Мой желудок скручивается, как у человека, который должен умереть через несколько часов. Я знаю лагерь, о котором она говорит, и он недалеко. Около двадцати минут езды загород.
