Читем онлайн Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. - Автор Неизвестен
17 И так же каждого в той дружине, 1050 которую Беовульф привел из-за моря, глава старейшин в пиру приветил дарами бесцепными; и цену крови, [64] пролитой Гренделем, покрыл вождь золотом. Не будь Судьба их вершима Богом, не будь героя доблестносердого, убийца с радостью избил бы многих! Но род человеческий ходит под Господом, поэтому лучшее в людях — мудрость, души прозорливость, ибо немало 1060 и зла и радостей здесь уготовано любому смертному в дни его жизни. Сливались музыка и голос в песне перед наследным престолом Хальфдана; тронул струны сказитель Хродгаров, дабы потешить гостей в застолье правдивым словом песнопредания, былью о битве с сынами Финна, как воину Хальфдана Хнафу Скильдингу [65] смерть суждена была на поле фризском; 1070 «Воистину, Хильдебург [66] тогда не радовалась ни доблести фризов, ни мощи данов, когда любимые и сын и брат ее, [67] оба пали в противоборстве, проколоты копьями, — жена несчастливая свою оплакала долю, дочь Хока, когда наутро она увидела вождей дружинных мертвых, лежащих под небом, где прежде лишь радости жизни она знавала. Война истратила 1080 войско Финна — осталась горстка в его хоромах. — и он не смог бы, подняв оружие противу Хенгеста, спасти последних своих воителей; тогда, смирившись, решил oн данам отдать половину зала для трапез и дома дружинного, дабы жилищем равно владели даны и фризы; еще обещался наследник Фольквальда [68] дарами, как должно, приветить данов: 1090 дарить чтодневно героям Хенгеста пластины золота, каменья и кольца, а вместе и честь воздавать им в застолье, равно как и фризской своей дружине. На том порешили, и мир нерушимый скрепили клятвой: поклялся Хенгесту Финн, что будут его старейшины править ратями так, чтобы ратники словом ли, делом, по злому ли умыслу согласья не рушили, чтобы дружинники, 1100 те. чья участь по смерти конунга жить под убийцей кольцедарителя, [69] ни слова злобы не смели вымолвить; если ж из фризов, помянув старое, распрю новую кто посеет — меч без жалости его жизнь решит! Так зарок был дан. И тогда на костер [70] золотые сокровища вместе с воином, с героем Скильдингом были возложены: люди видели окровавленные 1110 битв одежды железотканые с кабаном позолоченным на груди вождя среди многих воителей, в сече сгибнувших. По желанию Хильдебург там, на ложе огня, рядом с Хнафом лежал сын ее благородный, дабы плоть его вместе с дядиной жар костровый истлил; погребальный плач [71] затянула она, вой скорбящей жены, и взметнулся дым, в поднебесье огонь, пламя под облака: кости плавились, 1120 кожа углилась, раны лопались и сочилась кровь. Так пожрал дух костра, пламя алчное, лучших воинов двух враждебных племен — и не стало их. 18 И спешила дружина, рать скорбящая, разойтись по домам в ютских землях, в пределах фризских; сам же Хенгест, доверясь клятве, время зимнее вредотворное вместе с Финном провел, об отчизне печалуясь; и закрылись пути 1130 кольцегрудых ладей — воды вспучились, ветром взбитые, а затем во льды заковал их мороз. Но пришла пора, повернулся год — чередой возвращаются времена с небес (так и ныне!) на земли смертных, — стаял зимний покров, зеленели поля, и сбирался в путь гость с чужбины; но чаще на мысли приходила ему не морская тропа, но кровавое мщение — в новой схватке 1140 он фризам попомнил бы встречи прежние! Потому не отверг он Хунлафинга [72] меч, возложенный на колени его, пламя битвы, клинок прославленный (ютам памятно это лезвие!), от которого Финн лютосердый принял смерть в бою во дворце своем. Так случилось, что Гудлаф с Ослафом, с горькой вестью к данам ходившие, возвратились из-за моря, и сердца их исполнились 1150 духом ярости — кровь заструилась в доме Финна, и рать была выбита, и жена его стала пленницей. Было Скильдингам чем грузить ладьи — драгоценностями, самоцветами, — всем, что в доме, в хоромах Финна, отыскать смогли; и жену благородную возвратили они из заморья в отечество, в землю датскую!» Так закончил сказитель песню; 1160 пир продолжился за медовым столом, и вино — дивных бочек сокровище — разносил виночерпий. Златовенчанная вышла Вальхтеов в зал, где конунг сидел с племянником (не порвались еще узы кровные), а в стопах у владетельных Скильдингов сел вития Унферт, признанный меж людьми многодоблестным, хоть и был он убийцей кровных братьев своих. И промолвила Вальхтеов: «Господин мой, испей эту чашу, о даритель сокровищ, 1170 да возрадуешься ты, друг воинов! Слово доброе молви гаутам, будь с гостями не скуп, но равно дари и ближних, приветь и дальних! Назвал ты сыном, так я слыхала, героя-гаута, который ныне очистил Хеорот кольцесверкающий, — так будь же щедрым, покуда можешь! — когда же срок твой придет, оставишь своим сородичам казну и земли! 1180 А добрый мой Хродульф [73] поддержит славу юной дружины, коль скоро прежде, чем он, о Скильдинг, ты жизнь покинешь; сторицей, надеюсь, воздаст он нашим детям за прежнее: был сиротой он, его мы вскормили и мы возвысили нам на радость, ему во славу!» Затем повернулась к скамье, где братья, Хредрик и Хродмунд, сыны ее кровные, сидели средь юных, а между ними — 1190 герой гаутский, воитель Беовульф.
